Похождения поручика Ржевского

Глава двенадцатая. И снова Хохряков

Хохрякова он увидел сразу, как вошел в ресторан "Балчуга". Верный своей при-вычке тот сидел в кресле и читал перед обедом "Московские ведомости". Макс подошел и скромно сел на соседнее кресло, дожидаясь конца этой читки, но периферийное зрение за-москворецкого жителя оказалось острым.

– Это опять вы, сударь! – воскликнул толстячок. – Извините, в этот раз я газету вам не уступ-лю, но только потому, что уже ее дочитываю.

– Я не ради газеты сюда пришел, – возразил Городецкий, – а желая увидеть вас и поговорить.

– Это чудо из чудес! – опять воскликнул бодрячок. – Высокообразованный дворянин ищет встречи с заурядным мещанином! Наверно, завтра пойдет ливень, и Москва-река выйдет из берегов.

– Ваша экспрессия – вот подлинное чудо, – улыбнулся Максим. – Ни один из моих новояв-ленных московских знакомых ей не обладает.

– Но зачем я вам понадобился? – удивился Хохряков.

– Вы живете в средоточии столичного богатства, – начал попаданец. – Причем не мертвого капитала, воплощенного в хоромы, драгоценности и предметы искусства, а живого, подвиж-ного. А в силу своей исключительной живости вы наверняка знакомы со многими владель-цами этого богатства, то есть с замоскворецкими купцами.

– Я знаю всех этих нуворишей, – с апломбом подтвердил Хохряков, – да вот беда: мало кто из них знает меня!

– Это не так важно, – заявил Городецкий. – Позвольте мне угостить вас обедом, за которым вы расскажете мне о тех персонах, про которых захотите рассказать.

– Витиевато вы подкатываете, – рассмеялся абориген, – но мне по нраву. Тем более что я люблю поговорить. Напомните мне ваше имя.

– Максим Городецкий. Пробую стать литератором.

(Кое-кто может удивиться: почему было не назваться журналистом? "Молву" достаточно широко стали читать в Москве, а журналист Городецкий стал же почти звездой! Но в то-гдашних московских изданиях было не принято подписываться своей фамилией, все шифро-вались под псевдонимами. У Макса было аж три псевдонима: в разделе "Картины будущего" он подписывался как "Телегид", в "Психотипах" как "Психотерапевт", а в "Гороскопах" как "Прорицатель" – простенько и сердито).

– О-о! Это великолепно! – возрадовался мещанин. – Благодаря вам мои характеристики мос-ковских купцов наконец будут услышаны широкой публикой.

– Только прошу, не слишком одиозные. У литераторов есть ценсоры, которые могут навсегда отбить охоту к сочинительству.

– Одиозные – это плохие видимо? Но можно чутка фамилии ведь изменить: вместо Хлудова написать Блудов, а вместо Рахманина – Ахманов…

– Кстати о фамилиях: напомните мне ваше имя и отчество…

– Илья Ефимович.

– Я поступлю с фамилиями купцов по вашему способу, Илья Ефимович.

– Тогда пойдемте за стол, пока еще есть места. Обещаю трюфели не заказывать.

– Здесь разве есть трюфели?

– Шутка это, шутка. Здесь даже устриц не бывает. Но гурьевскую кашу варят, от которой я не откажусь.

– Тогда и я ее закажу: надо же наконец узнать, что это за каша…

– Ее варят из манки – это такая редкая тонкая крупа из особых сортов пшеницы, – пояснил Хохряков. – На молоке с пенками.

Макс едва удержался, чтобы не расхохотаться: вот тебе и гурьевская каша, любимая еда им-ператоров! Потом спохватился: вдруг есть такой рецепт, при котором обычная манка стано-вится деликатесом?

Наконец заказанную кашу принесли (украшенную ломтиками апельсинов, изюмом и грецки-ми орехами) и Хохряков, благоговея, поднес ко рту первую ложку. Макс тоже попробовал: одну, вторую, обжегся и стал мельчить порции. Внутри каши оказались вкуснющие пенки, которые и составляли ее секрет. Наконец каша закончилась, Макс мысленно пожал плечами, а ублаготворенный Илья Ефимович начал витийствовать…

Чего он только не порассказал о замоскворецких купцах! Максим, однако, слушал его избирательно: деловую информацию впитывал, а бытовую пропускал мимо ушей – набрался в свое время в пьесах Островского. Впрочем, одна история его покоробила: в ней речь шла о купце, жена которого нарожала за 20 лет 15 детей, а на шестнадцатых родах скончалась. Выжило 9 детей, в том числе пятеро сыновей, которые стали по очереди жениться. Купец больше в брак не вступал (дал зарок жене перед смертью), но после свадьбы стар-шего сына начал посылать его в длительные поездки. Сам же вызвал к себе его жену и скло-нил к прелюбодеянию. Об этом то ли никто не узнал, то ли сочли за благо промолчать, но все осталось шито-крыто. Невестка же как положено через год родила: то ли от мужа, то ли от свекра. Тут женился второй сын и история повторилась. То же было и с третьей невесткой и с четвертой. Но после пятой свадьбы купца нашли в петле, и домашние решили, что в нем проснулась совесть. Только лично Хохряков думает иначе…

На прямой вопрос, чье купеческое семейство в Москве является самым авторитет-ным, Илья Ефимович сказал:

– Куманины, конечно. У них и отец был городским головой и сын его, Константин Алексеич, а теперь на ту же должность прочат Валентина Алексеича. Есть еще Александр Алексеевич, служивший в Московском архиве МИДа, а теперь ведущий большую торговлю чаем. Все они и богаты и знатны уже (двое получили дворянство) и связи имеют преобширные как среди купечества, так и среди дворян.

– Кто из них более отзывчив к людям?

– Александр Алексеич, пожалуй. Он взял на кошт и воспитание своих племянников и племян-ниц после смерти свояка, Михаила Достоевского, бывшего врачом…

– А где его дом, не знаете?

– Был на Ордынке, но уже несколько лет он переехал с семейством на Маросейку, в Старо-садский переулок…

– Что ж, было приятно с вами поговорить, Илья Ефимович. Надеюсь, мы еще встретимся, – учтиво сказал Городецкий и пошел восвояси.