ГЛАВА 5

Нила


Я остановилась на краю грандиозной шахты.

Передо мной словно раскрыло рот огромное нечто. Его язык и гланды были изрезаны лопатами и кирками, а развороченные, в погоне за добычей и богатством стервятниками, внутренности обнажены ночному небу.

Я пыталась вглядеться в эту тьму, а внутри что-то нестерпимо ныло. И это было не из-за вывернутых с корнем деревьев, оставленных гнить просто так, и не из-за чернокожих рабочих, копающихся в грязи. И не из-за воздуха: спёртого, пропитанного упадком и разграблением. Это было от тоски. От тоски за то, что что-то настолько ценное и редкое, как алмазы, создаваемые в чреве природы тысячелетиями, безжалостно и хладнокровно отнимались у матери-земли.

— Впечатляет, правда? — спросил Кат, обхватив меня за плечи.

Я вздрогнула, но не отодвинулась.

Кат держал крепко.

Грубая верёвка, которой Кат связал мне руки, когда пришёл за мной, больно вонзалась в кожу.

Я ждала, что они истребуют Третий Долг сразу, как только Кат разберётся с текущими вопросами. Исколов кончики пальцев спрятанной в кармане спицей, я сидела на краю кровати, не отрывая взгляда от входа в палатку.

Есть хотелось невыносимо. Сил почти не было. Но я отказывалась ложиться спать, предпочитая встретить свой кошмар наяву, а не во сне.

Это был единственный выход.

Прохлада африканской ночи покалывала кожу, а от раздававшегося неподалёку рычания львов по телу побежали мурашки.

Казалось, они совсем рядом. И они очень голодны.

И тут запел целый хор, словно управляемый талантливым дирижёром: сначала вступили заливистые гиены, несомненно, смеясь надо мной, затем забухтели зебры, заухали совы.

От звуков живой природы адреналин в крови подскочил до максимальных значений, и меня затрясло.

— Ты меня слушаешь? — голос Ката ворвался в сознание. Казалось, я не спала целую вечность и была заторможенной.

Сморгнув усталость, вяло ответила:

— Вы говорили что-то о цифрах и сколько всего…

— Нет! — рявкнул Кат, дёрнув за верёвку, обмотанную вокруг моих запястий. — Я рассказывал, насколько глубока Алмаси Кипанга. За столетия добычи мы обнаружили ещё много пластов с камушками. И продолжаем копать, и сейчас шахта уходит на полкилометра ниже уровня земли. Представляешь?

Я покачала головой в ответ. Всё, о чём я сейчас могла думать, — это о темноте и удушающей тесноте, сдавливающем пространстве, пугающем до ужаса. Голодная гробница, затаившаяся и поджидающая свою добычу, готовая в любой момент сложиться, как домино, погребя под собой всех, кому не повезло.

— Ещё годы раскопок, — улыбнулся Дэниель, — миллионы и миллионы брюликов можно выкопать из этой грязи, ну а если река изобилия пересохнет, на примете есть новое местечко. — Ублюдок оскалился, сверкнув белоснежными зубами. — Какому-то счастливчику поручат установить взрывчатку, чтобы обрушить подвижный слой почвы и во время раскопок не случилось обвала.

— А что, если взрывчатка сработает раньше времени, спровоцировав обрушение, и человека завалит? — спросила я, шокированная таким опасным предприятием.

— Поэтому мы всегда посылаем только одного, — пожав плечами, ответил Дэниель. — И если он потерпит неудачу, что ж, дерьмово. Но мы не покидаем место, просто запечатываем шахту.

Сглотнув ком отвращения, я ответила:

— Вашей фантазии для убийств людей можно только позавидовать.

— Спасибо за комплимент.

— Это не комплимент. — Прищурилась я в ответ.

— Мне по хрену, — ухмыльнувшись, ответил мне Дэниель. — Приму за него.

Так хотелось размазать эту идиотскую гримасу жадности и безумия по его отвратительной роже.

— На твоём месте, я не была бы так уверенна. Убийство рабочих будто спорт для вас, словно они одноразовые игрушки. Сломался — можно просто выбросить и купить нового. — Вскинув подбородок в сторону Ката, зло прошипела: — Но твой отец на этом не останавливается. Почему ты думаешь, что тебе ничего не грозит? А, Дэниэль? Ведь всё указывает на то, что ты отщепенец, нежеланный выродок?

— Какая же ты… — Схватив за волосы, Дэниэль вырвал меня из хватки его отца, свободной рукой потянувшись к карману, в котором была засунута грязная тряпка. — Сейчас заткну тебе рот раз и навсегда…

Кат дёрнул меня обратно, снова приобняв.

— Понятия не имею, что произошло между вами двумя, пока я отсутствовал, но, прошу, перестаньте ссориться, как два избалованных ребёнка.

И прижав меня ближе, прошептал:

— Итак, Нила. Подчиняйся, помалкивай, пока не позволят говорить, и ты увидишь то, что не каждому позволено.

— А ты схлопнись, наконец, и будь мужиком, Баззард, — посмотрев на сына, прорычал отец. — Нила права. На данный момент ты не очень желанный. И если продолжишь открывать свой рот, я один исполню Третий Долг. Не делюсь с неблагодарными.

Меня передёрнуло.

От мысли, что Кат может коснуться меня как-то по-другому, не так, как сейчас, внутри всё скрутило до боли.

Дэниэль покраснел от нахлынувшего гнева, но возражать не стал.

— Идём. — Отпустил меня Кат. — Давай взглянем поближе. — Притянув мои связанные запястья к губам, поцеловал костяшки пальцев, будто это была обычная ночь в обычном, совершенно нормальном отпуске. После мимолётной вспышки он казался таким беззаботным. Счастливым…

Как же ты можешь быть счастлив, ублюдок?

Я поклялась каждым срубленным деревом и каждым куском грязи, что сотру эту самодовольную улыбку с его проклятого лица.

— Пойдём. — Кат шагнул вперёд, дёрнув мою привязь.

Я старалась подстроиться под шаг Хоука-старшего, от чего подошвы балеток беспрестанно скользили по гравию. Вертиго так и норовило залить всё вокруг серым, но я выстояла.

По факту, я уже в опасности и не могу позволить себе расслабиться и подвергнуть себя ещё большей угрозе.

Во рту пересохло, когда мы шагнули на узкую тропу. И чем дальше продвигались по ней, тем сильнее накрывала клаустрофобия. Извилистая тропинка, покрытая сырой и затхлой землёй, держала путь вдоль скалы. Крутой обрыв с одной её стороны заставлял смотреть под ноги, ибо если ты споткнёшься, второго шанса у тебя не будет.

Одно неверное движение…

И если бы это гарантировано кончину Ката, я бы бросилась вниз, прихватив выродка с собой.

Африканцы, мужчины и женщины, кланялись нашему появлению, когда мы с узкой тропы вышли на широкую дорогу, сменив пеший ход на электрический карт для гольфа.

Карт был полной противоположностью «Джипу», на котором мы ехали.

Вернувшись, Кат запихнул меня в другой автомобиль и отвёз нас: меня, Дэниеля и Маркиза к шахте. Часов и телефона, по которому я особенно скучала, у меня не было, всё осталось в Великобритании. Но, предполагаю, что дорога к расковырянной ране Алмаси Кипанга составила примерно двадцать минут.

От увиденной вдали стены размером с китайскую перехватило дыхание: громоздкие ворота, сверху по периметру ограждения колючая проволока под напряжением и несчётное количество объявлений на суахили и английском с предупреждениями о наказании за воровство.

— Прошу. — Шершавой рукой Кат подтолкнул меня, заставив забраться на забрызганное грязью заднее сиденье нашего транспорта. Дэниель уселся рядом, Маркиз же занял место подле Ката спереди.

Чем глубже в бездну мы погружались, тем сильнее Кат светился от гордости. Смотрел на всё вокруг так, словно без него здесь ничего бы не существовало. Будто он был создателем, основателем и архитектором.

Но ведь это было не так. Нельзя приписывать себе в заслугу то, что было ещё со времён динозавров. Или гордиться тем, что создала сама матушка-земля. Он пальца о палец не ударил. Единственное, что он сделал, — запачкал чистоту бриллиантов кровью своих рабочих.

Хлюпанье грязи под колёсами по извилистой дороге в чистилище заглушало жужжание батареи карта.

Повсюду сновали рабочие. Кто-то с вёдрами, надетыми на коромысла, а кто-то за рулём экскаватора или самосвала, с полными кузовами земли. Вооружённые охранники стояли на каждом шагу, готовые стрелять в любую минуту, а в воздухе висел запах истощения и рабства.

Я проследила взглядом за мужчиной, который кинул кирку и ведро рядом с возвышающейся кучей различных инструментов. Заметив это, Дэниель сказал:

— Ты бы удивилась, узнав, куда люди могут засунуть алмазы, Уивер. Воображение творит удивительные вещи с человеческим телом.

Я прикусила язык. Не буду говорить с ним. И не потому, что Кат так сказал, а потому, что я оставила попытки понять его. Джетро искупил свою вину, Кесу нечего было искуплять, а вот Дэниель… Он был безнадёжен.

Вопросы, которые Кат разрешил мне задавать, потеряли свою привлекательность. Мне было плевать. Мне, чёрт побери, не важно.

— Нравится то, что ты видишь? — спросил Кат, как только мы приблизились к копи, напоминающей разрезанное чрево ада. Выехать на открытое пространство было уже пугающе, а от мысли войти в кромешную тьму склепа сознание поглотил ужас.

Если не считать очевидной нищеты рабочих, сокровищница Ката выглядела как обычная шахта — никакого пола, усыпанного бриллиантами, и никаких, набитых ими же, бочек. Вокруг только африканская ночь, и уж если быть честной до конца, пыльно, грязно… совершенно не впечатляюще.

Недоверчиво посмотрев на него, ответила:

— А что именно мне тут может понравиться? Ваша страсть доставлять страдания людям? Или тот факт, что вы готовы убить ради выгоды?

— Осторожней. — В глазах Ката свернула угроза. — В полукилометре под землёй полно мест, где можно спрятать тело, чтобы его никто и никогда не нашёл.

Я отвернулась, жаждая вцепиться ему в шею и свернуть её. Возможно, там внизу у меня это получится.

Толстовка не защищала от вечерней прохлады, но знание, что вязальная спица под рукой, согревало.

Если бы не верёвка.

Пальцы занемели от того, как туго она была затянута.

Из-за недостатка сна и ситуации в целом я стала практически равнодушной.

— Угрозы. Всегда угрозы. Когда-нибудь придёт время, Брайан, и ваши угрозы больше не будут пугать. Вы просто будете выглядеть глупо.

Кат резко выдохнул. Не знаю, было ли это от того, что я использовала имя, данное ему при рождении, или мой ответ, но его взгляд потемнел от похоти.

— Я разве угрожал, когда убил Джетро или Кестрела? Это было молниеносное решение. Я вырезал опухоль, пока она не дала метастазы.

— А я называю это безудержно растущим сумасшествием.

Кадык на его горле дёрнулся, когда он сглотнул. Больше не проронив ни слова, он направил карт к отвесной стене скалы и остановился. Тени заплясали вокруг входа в шахту, делая и так прохладный воздух промозглым. Впереди маячил проход, заманивая внутрь. У входа не было ковриков с приветствиями и венков, только грубо сколоченные рамы, пятна грязи и редкий свет ламп, маячащий где-то далеко в брюхе этого чудовища.

Засмеявшись, Кат сдёрнул меня с моего места, подтянув ближе.

— Ты запомнишь, Нила, что я никогда не угрожаю. Я действую. И сегодня вечером, когда мы вернёмся в лагерь, ты тоже будешь жаждать некоего действия.

От того, как он подчеркнул слово «жаждать» в разговоре, сердце заколотилось. Что он имел в виду?

— Нечего рассиживаться, — резюмировал он, и, отступив назад, взял меня за перевязь на запястьях и повёл к грубо проделанному входу в шахту. Дэниель последовал за нами, довольный, видимо, тем, что исполнил наказ отца — слушать и не перебивать.

В ту секунду, как только звёздное небо над нами сменилось грязным-грязным потолком, желание сбежать увеличилось вдвойне. Деревянный каркас сменялся брёвнами, поддерживая жестяную конструкцию и уберегая помещение от влаги, проникающей с потолка.

«Лампочки Ильича», свисавшие сверху, поливали нас ярким светом, заставляя отбрасывать чёткие чёрные тени, пока мы шли всё дальше и дальше вниз по коридору, к ответвлению, больше похожему на пещеру.

Моргнув, я оглядела пространство, подмечая множество прищепок для одежды и большие баки с надписями, которые указывали, что должно в них храниться. Одни предназначались для комбинезонов, другие — для молотков, стамесок и топоров.

Вздрогнув от проникающей под одежду сырости, я поёжилась.

Дэниель прошёл вперёд и взял из одной из бочек водонепроницаемую куртку. Усмехнувшись, сказал:

— Вот будь ты чуточку послушнее, я бы предложил тебе куртку. Тут довольно прохладно. — Схватив факел из другой, он пожал плечами и продолжил: — Ну что ж, полагаю, если ты замёрзнешь, мне придётся сильно постараться, чтобы разогреть тебя, когда мы вернёмся.

Отпустив меня, Кат тоже взял куртку, накинув её себе на плечи. Молча улыбнувшись, он не стал оспаривать решение своего младшенького не давать мне дополнительной одежды.

Так тому и быть.

Я сжала зубы, пытаясь скрыть дрожь в теле.

Дэниель шлёпнул меня по заднице, проходя мимо, сказав:

— Сначала зайдём в маркировочную, а затем спустимся вниз.

Вниз?

Это значит ниже? Под землю?

Я… Я…

Я сглотнула подступившую к горлу панику, сфокусировавшись на другом, испугавшем меня слове.

Маркировка. Клеймо.

Маркировочная?

Ставят маркировку так же, как поставили и те отметины на моих пальцах?

Перевела взгляд на свои связанные руки. Грязь плотным слоем покрыла мой указательный палец, но под ней всё же просматривалась метка Джетро.

Сердце сжалось от воспоминаний, как Джетро, склонившись, аккуратно начертал свои инициалы на моей коже. Тушь останется там не навсегда. Надпись уже померкла от постоянного мытья рук, но мне нравилось, что она есть — это делало Джетро бессмертным. Даже когда я думала, что он мёртв, его имя было со мной.

Он придёт.

Я знала это. Так же как и то, что он не успеет.

Глубоко вздохнув, подумала, что, даже если я никогда не увижу его снова, у нас хотя бы была ночь в конюшне. По крайней мере, я смогла увидеть его в последний раз.

— Отличный план. — Схватив меня за руку, Кат повёл вглубь шахты. Всё было захламлено тачками и вагонетками, а старый «Джип», брошенный у входа, дополнял картину. Я не ожидала таких масштабов. В копи царила атмосфера невидимого города: со своей транспортной системой, жителями и пассажирами, ежедневно направляющимися на свои рабочие места.

Лампы старательно отгоняли мрак, но между ними непроглядная темень моментально просачивалась в одежду, впитываясь в кожу. Запах сырой земли назойливо бил в нос, так же, как и страшная мысль быть заживо похороненной, сверлила мысли.

Кожа на руках покрылась мурашками, как только мы шагнули в ещё одну маленькую пещеру, где многочисленные столы были заставлены весами, пластиковыми контейнерами и полиэтиленовыми пакетами. Эта комната была ярко освещена, будто у неё имелось своё собственное солнце, изгнанное в подземное царство.

— Здесь каждый рабочий в конце смены должен сдать свой улов. — Махнул рукой Кат, очертив пространство помещения. — Алмазы промываются, взвешиваются и маркируются специальным кодом при помощи лазера, затем сортируются и отправляются.

Я удивлённо распахнула глаза от вот так свободно предоставленной мне информации. Конечно, я знала, что Кат не позволит мне рассказать обо всём, что я узнала, просто никак не могла привыкнуть к его открытости передо мной.

Предполагаю, с этого момента мне откроют все секреты и расскажут о каждом шаге.

Вспомнив, что он заставил меня пообещать во время игры в кости в Хоукскридже, я нахмурилась. Подлец оставил за мной должок, что я исполню всё, что он попросит без всяких жалоб.

Чего он ожидал от меня тогда? И почему был так уверен, что я подчинюсь теперь, когда Вона рядом не было и угрожать было не кем?

Отбросив эти мысли, я сосредоточилась на уже рассортированных пластиковых пакетах. Если он хочет детально рассказать все секреты их семейного бизнеса, кто я такая, чтобы мешать ему?

Знание — сила.

Задав несколько вопросов, я узнала о Дэниеле больше, чем за предыдущие шесть месяцев.

Могу сделать то же самое и с Катом.

— Как вы вывозите камни из страны? — Мой голос эхом отскочил от стен пещеры.

— О-о, мы очень изобретательны, — с особой нежностью погладив сумку, ответил Дэниель.

Кат подошёл к столу и, вытащив тусклый камень из кучи грязи, сказал:

— Мы используем самолёты, подкупая воздушный контроль. Используем транспортные суда, провозя камни контрабандой в капитанских каютах. Иногда используем автомобильный транспорт, расплачиваясь с чиновниками на границе. Иногда приходится подкупать доверенные лица в «Красном кресте», которые маскируют камни под медикаменты. Перед нами открыты все пути и дороги, мы используем любые средства и уловки, чтобы провезти кровавые камни через границу, не соблюдая никаких правил и не уплачивая налогов.

При упоминании «Красного креста», губы непроизвольно скривились в отвращении. Как можно использовать тех, кто помогает нуждающимся, превращая их в мулов для грязной и кровавой работы?

— Это мерзко.

— Думаешь, это ужасно? — Рассмеялся Кат. — Глупышка. Тебе не довелось услышать, к каким приёмам приходилось прибегать моим предкам. — Он приблизился на шаг и, проведя по моей руке испачканными в пыли кончиками пальцев, продолжил: — Прежде чем твоё время в Африке истечёт, ты познакомишься с одним из них. — Глаза его засветились демоническим огнём. — А затем решишь, какой подход более мерзкий.

Вздрогнув, я отступила, уклоняясь от прикосновения, сказав:

— Можете оставить при себе ваши контрабандные приёмчики. Мне не интересно.

Дэниель подкрался со спины, прижавшись бёдрами к моей заднице.

— Ты как всегда получишь урок истории, Уивер. И как только выплатишь Третий Долг сегодня ночью, тебе расскажут, что ждёт тебя завтра.

Завтра.

Завтра.

Джетро…

Далеко ли ты?

В голове возник вопрос, который я старательно хотела проигнорировать. Неразумно его задавать, но мне же отменили цензуру.

— Так чего же тянуть? Почему бы не разделаться с этим прямо сейчас?

— Не терпится быть изнасилованной, моя дорогая? — ухмыльнулся Кат.

— Хватит угрожать, — огрызнулась я, сжав руки в кулаки. — Я поняла уже. Вы богаты, и у вас безграничные возможности. Я же жила с вами несколько месяцев. Я всё это знаю.

Кат заправил короткие волосы мне за ухо, слегка перебирая пряди, которые позволил отрезать Дэниелю.

— Это очень болезненно, Нила. Так же как и уроки истории, рассказывающие о твоём наследии, а промедление лишь добавляет грядущему значимости. — Отпустив короткие пряди, он положил руку на моё бедро, притянув меня от бёдер Дэниеля к своим.

Яблоко от яблоньки.

Жутко раздражало, что поочерёдно они прижимались ко мне.

Сердце ёкнуло, и меня замутило. Я отдалась Джетро добровольно. Я заставила Кестрела кончить в качестве благодарности за свой благородный поступок, и если не смогу выкрутиться и найти способ изменить своё будущее, то добровольно пересплю и с Катом, и с Дэниелем.

Четверо мужчин.

Четверо Хоуков.

И одна Уивер.

Желудок угрожающе сжался, стремясь исторгнуть образовавшуюся внутри пустоту.

— Отпустите…

— Нет, — схватив меня за затылок, произнёс Кат.

И прежде чем я смогла вывернуться, его губы обрушились на мои.

Стой!

Он целовал меня и прежде. Облизывал. Касался. Но в этот раз он впервые отпустил контроль и познакомил меня с частичкой себя настоящего. Он погладил языком мои плотно сжатые губы, исколов эспаньолкой нежную кожу на подбородке. Морщины намекали на его возраст. И моё нежелание отвечать только распаляло его, заставив отбросить приличия.

Кат тяжело сопел, обжигая горячим воздухом мне щёку, тщетно пытаясь добиться от меня ответа.

Я стояла, не шевелясь, плотно сжав губы. Он мог и дальше продолжать напирать, но у него не было власти заставить меня — я не боялась.

Внезапно дикий и необузданный поцелуй сменился нежными и мягкими прикосновениями его губ к моим.

Всего на одно крошечное мгновение он перестал быть монстром. Притворился, будто в самом деле заботится обо мне, что где-то глубоко в его груди бьётся сердце, а не прогнивший кусок мышечной ткани, вобравший в себя всё зло этого мира.

Враньё. Наглое, мерзкое враньё.

Полагаю, самое худшее.

Вырвавшись из его хватки, я сплюнула.

— Не смейте больше делать этого.

— Ах, сделаю, и даже больше, Нила, — усмехнулся он в ответ. Обняв меня за талию и улыбнувшись, продолжил: — На вкус ты совсем как твоя мать.

— Вы свинья.

— Ты ошибаешься. И я докажу тебе обратное, — тихо произнёс Кат, запутывая сказанные шёпотом слова в моих волосах. — Сегодня ночью ты будешь желать меня так же сильно, как желала тогда она. Слово даю.

— Чёрта с два это произойдёт, ублюдок.

Снова усмехнувшись, он отпустил меня, сказав:

— Посмотрим. — И, щёлкнув пальцами, направился к выходу. — Идём, хочу, чтобы ты увидела то же, что и твоя мать накануне своего последнего урока. Хочу, чтобы ты узнала, как ничтожна человеческая жизнь, особенно с фамилией Уивер, по сравнению со всем тем, что имеем мы.

Схватив за локоть, Дэниель повёл меня из комнаты с пробами.

— Надеюсь, ты получаешь удовольствие от своей экскурсии, Нила, ибо далее нужно будет соблюдать определённый порядок действий: развеять кое-какие суеверия, прикормить духов…

— Что это значит? — нырнув под покрытую плесенью балку, спросила я.

Кат пояснил:

— Мой сын имел в виду, что ты не только наше развлечение на сегодняшнюю ночь. Ты наша жертва.

Я резко вздохнула.

Что?

По-джентельменски взяв под руку, Дэниель повёл меня к зияющему впереди чёрному проходу и неизвестности, которую он таил.

— Ну что, осмотримся? Отправимся в путешествие к центру земли… увидим, где рождаются алмазы.

Барабаны.

Оглушающий стук собственного сердца.

Торопливый взмах крыльев.

Всё это слилось в одну какофонию звуков, когда Кат вывел меня из «Джипа» и повёл в лагерь. Кости ломило от сырости подземелья, одежда напиталась ледяной влагой, а разум ослепляющей темнотой тоннелей — местом жительства драгоценных камней.

Как долго мы были под землёй? Два часа? Или три?

Да и какая разница — я увидела достаточно, и желания повторить это турне не было никакого. Даже оказавшись на поверхности, под открытым небом, никак не могла перестать дрожать. Лёгкие жадно всасывали свежий воздух, стараясь изгнать густую взвесь земляных частиц, стоявшую в пещерах.

Кат с огромным удовольствием показал мне катакомбы, где был найден первый пласт и где рабочие добыли первые камни из почвы. На лифте-клети он отвёз меня в самую дальнюю точку шахты. Показал мне подземные реки, белые кресты на стенах, где обвалами были унесены жизни и даже скелеты крыс и паразитов, по глупости решивших присоединиться к раскопкам.

Всё увиденное только больше убедило меня в правильности выбранной профессии. Ткань не сможет меня убить. Велюр и ситец не смогут удушить.

Возвращаться в шахту мне больше не хотелось. Никогда.

Однако рука непроизвольно тянулась к шее, то и дело кончиками пальцев ощупывая колье, прикидывая, сколько же камней было украдено из их дома. Я ожидала, что чем дольше я пробуду в Алмаси Кипанга, тем тяжелее будут становиться бриллианты, которые я носила, но ожерелье стало легче. Словно бы камни не могли принять единогласного решения. Часть из них хотела вернуться в лоно матери-природы, остальные же были счастливы отдать свой блеск солнечному свету, нежели прозябать в темноте, и им было всё равно, сколько крови пролито ради них.

— Итак, время для следующей части нашей экскурсии.

Бой барабанов выдернул меня из моих мыслей. Кат повёл меня через лагерь, спрятанный за заборами, устроенный в человеческой среде обитания, а не в подземельях, с сокрытыми в них алмазами.

Мы шли на шум ритмичных ударов и пения, которые и привели нас к яме для костра, к так называемому «лобному месту».

— Что за… — Я удивлённо раскрыла рот, когда свернув с тропинки, мы словно бы попали в другое измерение. Я почувствовала себя путешественником во времени, перенёсшимся на несколько десятилетий назад, когда африканские племена спокойно жили на своих землях и посвящали жизнь музыке, нежели драгоценным камням.

Стук кулаков по барабанам из звериных шкур эхом отдавался в моем теле, заглушая нервное напряжение от того, что должно было произойти. Воздух переливался гортанными мелодиями и варварскими голосами.

Я никогда не видела такого духовного праздника. Меня никогда не привлекало путешествие в такое безжалостное и опасное место. Но живость и волшебство темнокожих танцоров вызвали слезы на моих глазах.

Я так много не видела. Так много не сделала, не испытала и не позволяла себе.

Я слишком молода, чтобы умереть. Слишком мало видела, чтобы покинуть мир, в котором ещё столько всего интересного.

Подобного этому.

Я хочу больше.

Я хочу жить…

— Твоей маме это тоже нравилось, — пробормотал Кат, на его лице отражались огненные блики от костра. Женщины с обнаженной грудью кружились вокруг потрескивающего янтарного пламени, на них были юбки изо льна и перьев, предназначенные для палаток. Мужчины в набедренных повязках отбивали пьянящий ритм на барабанах из шкур животных — зебр и импал.

— Когда сказали, что надо прикормить духов, вы это имели в виду?

— Каждый раз, когда мы приезжаем в Алмаси Кипанга, наши рабочие приветствуют нас, — кивнул Кат.

— Почему? Они, вероятно, ненавидят работать на таких монстров, как вы. Вы обращаетесь с ними, как с крысами, живущими в шахте.

Кат ухмыльнулся, смягченный этническим представлением.

— Для них мы — хозяева. Их боги. Мы кормим их, одеваем, защищаем от диких животных и стихий. Их семьи выросли вместе с моей семьей. Как бы ты ни ненавидела меня, Нила, без нашей промышленности эти люди были бы бездомными

Я не верила в это. Люди приспособились. Они нашли бы лучшую жизнь вместо того, чтобы работать на человека, который этого не заслуживал.

Дэниель похлопал отца по спине.

— Пойду что-нибудь выпью. Сделай остаток ночи особенным.

Подмигнув мне, он скрылся в толпе рабочих и охранников.

Я должна была почувствовать облегчение от того, что он ушел. Мне нужно было сосредоточиться только на Кате. Но почему-то его обещания, жажда и наслаждение тем, что он сделает со мной, наполнили мои легкие ужасом.

Кат надавил на мою поясницу.

— Пойдем. Пора сыграть свою роль на сегодняшнем празднике

Я остановилась словно вкопанная.

— Свою роль?

— Я же говорил тебе. — Его взгляд загорелся. — Ты — жертва.

— Нет. Ничего подобного.

Я была жертвой отца. Текс отдал меня Джетро в ту ночь в Милане без шума. Мне надоело приносить себя в жертву ради общего блага.

— У тебя нет выбора, Нила.

Кат подтащил меня ближе к огню, не обращая внимания на мое сопротивление.

Нервозность пульсировала в такт барабану, Кат провел меня сквозь танцующую толпу и толкнул на травяную циновку у костра. Мои запястья горели из-за трения веревки, болели и ныли.

Все время, пока мы были в шахте, он не отпускал меня. Что, по его мнению, я могла сделать? Схватить кирку и отрубить ему голову? Убежать и выкопать дорогу в безопасность?

Текстура тканого коврика под моими пальцами подсказывала, что это племя тоже было ткачами. Требовалось огромное мастерство, чтобы создавать изделия из растительности, а не из ткани или шелка.

Кат сидел рядом со мной на возвышении, украшенном страусовыми перьями и львиной шкурой. Он не смотрел на меня, просто намотал веревку, связывающую мои запястья, на кулак и улыбался, глядя на женщин, танцующих в безумном ритме.

Я не хотела отвлекаться. Не хотела поддаваться волшебству музыки и чувственного покачивания, но чем дольше мы сидели там, тем больше я увлекалась. Я видела эту культуру только в документальных фильмах и по телевидению. Я ездила в Азию с Ви и Тексом за бриллиантами и тканями, но никогда не была на этом континенте.

Мой кругозор был так мал по сравнению с тем, что мог предложить мир.

Сидя у ног своего убийцы, наблюдая за танцами и приветствиями его подчиненных, я поняла, как многого не хватало в моей жизни. Я позволяла работе диктовать и лишать меня жизни.

Если бы только Джетро был здесь.

Его красивое лицо всплыло в моей памяти. Я хотела провести пальцами по его щетине. Хотела поцеловать густые темные ресницы. Хотела поцеловать его, простить его; представить, что мир стал лучше.

Чем больше музыка проникала в меня, тем сильнее реагировало мое тело. Чувственная потребность заменила панику, испытанную в шахте, заставляя мои соски пульсировать от мысли, что Джетро прикасается ко мне.

Мое тело извивалось и возбуждалось, проклиная расстояние между нами и обстоятельства, в которых я оказалась.

Мои глаза заслезились, когда дым от костра окутывал нас облаками копоти. Ритмичные шаги и заразительная свобода мелодии медленно замещали кровь.

В танце было что-то эротическое. Что-то невербально говорило о связи, вожделении, любви и вечном единении. Телесное общение заменяло разговорный язык.

Мое сердце трепетало от тоски. Я скучала по нему. Хотела его. Мне нужно было увидеть его и сказать, как много он для меня значит.

Я люблю тебя, Джетро… Кайт.

Кат был прав, сказав, что предрассудки нужно признавать. На протяжении трех песен местное племя приветствовало своего начальника, преподнося дары ручной работы из бисера и керамики, угощая жареным мясом, фруктами и исполняя танцы.

В какой-то момент церемонии женщина с обнаженной грудью и белой краской на горле и груди благоговейно надела на голову Ката цветочный ободок.

Он кивнул с важным видом и грацией, снисходительно улыбаясь, когда женщина снова слилась со своим соплеменником.

Кожу покалывало, шестое чувство подсказывало, что за мной наблюдают.

Прищурившись от яркости и жжения огня, я искала взглядом источник своего беспокойства.

Баззард.

Дэниель притаился на окраине костра, его взгляд был устремлен не на полуобнаженных женщин, а на меня. Губы приоткрыты, он раздевал меня взглядом, насилуя издали. В руке у него была кое-как сделанная чашка, без сомнения, со спиртным.

Песня превратилась в мекку душевного спасения. Молодая девушка отделилась от танцующих женщин и двинулась вперед с маленькой чашей и лезвием.

Я вздохнула, когда она посмотрела на Ката и направила на меня нож.

Нож?

Почему, черт возьми, у нее нож?

Кат кивнул, натягивая поводок. Я попыталась сопротивляться, но это было бесполезно. Без особых усилий он заставил показать, что у меня связанные руки.

У меня перехватило дыхание, когда девушка склонилась у моих ног, поставив чашу на землю. Развернув мои ладони, она поцеловала каждый палец, тихо напевая, ее действия послали дрожь ужаса по телу.

Я попыталась вырваться, но Кат крепко держал меня.

— Подожди…

Девушка сверкнула клинком.

Я стиснула зубы.

— Нет…

Прежде чем я успела ее остановить, она рассекла плоть моей ладони и поднесла чашу к кровоточащему порезу.

Ой!

Боль мгновенно пронзила рану, жгучая и резкая. Кровь хлынула густой струей в коллекцию девушки.

— Зачем ты это сделала?

В моем голосе звучали нотки ярости и любопытства. Мне необходимо было сжать рану и зашить ее.

Девушка не ответила; она дождалась, пока в миске образуется небольшая багровая лужица, и только после этого отпустила меня.

Музыка звучала, словно лихорадка, мужчины били в барабаны, женщины стучали каблуками. Юная девушка вернулась со своим окровавленным даром, танцуя и завывая на луну, голоса звучали, словно античное благозвучие.

Тело словно объяло пламя.

Кровь забурлила.

Кожа стала необычайно чувствительна.

Страх превратился в опьянение.

Я хотела присоединиться к ним. Стать дикой.

Рана была забыта. Затруднительное положение и предстоящая опасность не имели значения.

В тот момент, когда девушка забрала мою кровь, я перестала быть изгоем в чужой стране, став одной из них.

Кат сделал глубокий вдох, что-то странное и нежелательное пульсировало между нами. Он отвел от меня взгляд, когда девушка закончила ритуал и бросила чашу в огонь, расколов ее о горячие угли, нагревшись, кровь зашипела. В воздухе витал сильный запах, танец превратился в безумие, поставленное хореографами-шаманами, преодолевающими гравитацию.

Находиться там, где жизнь не сводилась к телевизору, работе, стрессу и обыденности — наблюдать за тем как люди веселятся и отрываются, — опьяняло больше, чем что-либо в жизни.

Ночь ожила от пения и топота, а разворачивающаяся внутри сила бурлила быстрее. Я хотела встать. Хотела танцевать. Хотела забыть, кто я, и забыться.

Это был самый впечатляющий жизненный опыт, и моя жизнь подходит к концу. Моя мама была здесь. Моя бабушка была здесь. Все предки каким-то образом ожили и существовали в пламени зачарованного огня.

Мы все прошли один и тот же путь… и потерпели неудачу. Я должна была стать последней Уивер, но время не властно над моими планами. Оно мчалось вперед, тяготя меня трудностями, подгоняя к развязке, я не знала, как остановить все это.

Передо мной появилась женщина. Кокосовые бусы и зубы крокодила украшали ее шею, ниспадая между обнаженными грудями.

— Ты. Пей.

Подставив чашу под мой подбородок, она поднесла молочную субстанцию к моим губам.

Я отпрянула назад, качая головой.

— Нет, спасибо.

Кат потянул за веревку, его лицо ожесточилось.

— Пей.

Я поджала губы.

— Ты должна. — Предприняла женщина новую попытку.

Я отвернулась. Жидкость пахла грязью и гнилью.

— Ты выпьешь, Нила.

Подавшись вперед, Кат схватил меня за волосы, удерживая голову на месте, женщина снова поднесла чашу к моему рту.

Я сморщилась, протестуя. Мутная жидкость брызнула на мои губы.

Не имела понятия, что это было, но это было мощно… зловонный запах предупредил, что я не стану прежней, если выпью. Если сдамся, то результат, однозначно, не понравится мне.

Прекрати! Пожалуйста, прекрати.

Женщина попыталась снова, ударив ободком миски по моим губам. Раздавленные листья и раздробленные корни оставались на дне, плескаясь в разные стороны при ее попытках. Женщина выругалась на суахили, глядя на Ката ожидая помощи.

— Она не хочет.

— Она выпьет. — Все еще держа меня за волосы, он протянул свободную руку и схватил мою кровоточащую ладонь. — Открой.

Свирепо он впился ногтями в свежую рану. Изо всех сил я старалась не пить, но его хватка была мучительной.

От жара и боли мой рот открылся, и отвратительная жидкость попала мне в горло.

У меня заслезились глаза.

Желудок скрутило.

Я сплюнула.

Женщина удовлетворенно кивнула.

— Хорошо.

Она встала и направилась обратно к своим товарищам по танцам.

Когда мы остались одни, Кат обнял меня и поцеловал в щеку.

— Хорошая девочка. — Он высунул язык и слизал оставшуюся каплю с моей нижней губы, словно любовник. — Позволь ему преобразить тебя. Позволь ему владеть тобой.

Я вздрогнула, пытаясь вырваться из его объятий.

— Отпусти меня.

Кат усмехнулся, целуя меня в уголок рта.

— Не сопротивляйся. Ты не можешь с этим бороться.

— Я не перестану бороться, что бы ты ни делал.

Наши глаза встретились. Мое сердце ревело от ненависти.

Но потом…

Что-то пошло не так.

Что-то забурлило.

Что-то едва уловимое в моей крови поглотило рациональность, здравомыслие и последовательность.

— Что… что т-ты м-мне дал?

Моя способность четко говорить пошатнулась, напиток молниеносно путал мои мысли.

Кат широко улыбнулся; на его лице отражалось веселье.

— Подожди минутку. Ты поймешь, что бороться бесполезно.

Он снова начал ласкать мои губы своими. Мягко, дразняще, побуждая к реакции.

И на этот раз… Я не могла его ненавидеть.

Отвращение превратилось в симпатию. Ненависть в томительную радость.

Сердцебиение, словно пушечное ядро, от центра груди рассредоточилось по всему телу, пульсируя в конечностях. Я ощущала это пальцами ног, кончиками ушей. Даже пряди моих волос чувствовали импульс и пульсировали в такт.

Мне жарко.

Холодно.

Я больна.

Я больше не испытывала страха.

Что происходит?

Порыв, шторм, муссон пронеслись по моему телу. То, что дала мне та женщина, изменило отрицание и отвращение, превратив ранее испытываемые чувства в непреодолимое желание ответить на его поцелуй.

Боже, поцелуй. Такой нежный. Язык это просто подарок.

Поцелуй его.

Я вырвалась, сплюнув на льняной коврик.

— Нет!

Кат превратился в пульсирующее водяное пятно, украшенное пламенем и звездным светом.

— Я не верю тебе.

Его пальцы прошлись по моей коже, вытягивая вожделение на поверхность. Мой рот говорил «Нет», но тело говорило «Да».

Нет… этого не может…

Я застонала, борясь с веревками, все глубже и глубже погружаясь в чары, которыми он околдовал меня.

Я не знала, что ласкало мой рот.

Не знала, что проделало огненный путь в мой живот.

Но я знала, что бы это ни было, оно было агрессивным, собственническим и убедительным.

Порочным.

Намного, намного сильнее, чем все, что я испытывала, когда-либо раньше.

Я не могу с этим бороться.

Сначала онемел язык, затем горло и кожа. Киска пульсировала в ожидании разрядки. Мой разум завывал, требуя связи. Я никогда не была так разочарована в себе и раздражена тем, что не позволила восхитительной потребности вырваться наружу.

Я раскололась на две части.

Превратилась в нечто.

Превратилась в существо без морали и человечности, просто стала животным, жаждущим трахаться.

Дрожь охватила меня, я боролась с непреодолимым чувством забытья. Поддаться магии. Погрузиться в реку греха.

— Сделай это, Нила. Позволь лекарству подействовать.

Пальцы Ката, словно крошечные птички, вонзались в мою спину и волосы.

Я застонала, трепеща и желая.

— Позволь этому победить, и сегодня не будет изнасилования. Сегодня будет самый охуенный секс в твоей жизни.

Нет.

Да.

Нет!

О, боже мой.

С каждым словом он приближал меня уничтожению, подманивая ближе.

Мое сердцебиение участилось, наполняя наркотиком каждую частичку меня.

— Вот и все. Забудь. Забудь о прошлом и будущем. Подумай о том, как хорошо будет ощущаться мой член внутри тебя. Как было бы восхитительно, если бы я трахнул тебя прямо здесь.

Трахаться.

Секс.

Добровольно.

Боже…

Я зажмурилась, погружаясь в кроличью нору фанатизма.

Он гладил меня по волосам, пылающую от вожделения и ужаса.

— Ты хочешь меня, Нила. Признай это.

Моя душа обезумела, сопротивляясь наркотикам.

Огонь запылал ярче.

Звезды замерцали быстрее.

Танцоры закружились сильнее.

Мир крутился и вращался, то стремительно ускоряясь, то замедляясь, пока галлюциногены играли с моими чувствами.

Я потеряла счет времени.

Потеряла контроль над собой.

В моей голове проплывали образы темных, мокрых стен шахты. Я сомкнула и сжала руки, размазывая кровь по инициалам Джетро, желая прикосновения к себе и оргазма.

Мне необходимо кончить.

Мне нужно трахаться, любить и кончать.

Я словно черно-белый рисунок, загадка, дрожащее противоречие.

Я оцепенела.

Я жива.

Я умерла.

Я возродилась.

Что со мной происходит?

Я покачала головой, борясь с напряжением, отказываясь поддаваться гипнозу секса, желания и музыки.

Но затем чьи-то руки схватили меня, поднимая на ноги.

Смех Ката окутал меня.

Приказ танцевать поглотил меня.

Я попыталась увернуться, но земля покачнулась, я словно оказалась в дурдоме. Головокружение заключило меня в свои ужасные объятия.

Я упала вперед. Меня поймали.

Покачнулась в сторону. Меня поддержали.

Глаза Дэниела. Глаза Ката. Смех. Опасные обещания. Похоть, жадность и боль.

Я не могла.

Я больше не могла бороться с этим.

Головокружение сбалансировалось. В венах бурлило опьянение, и я потеряла контроль.

В кругу потных негритянок я избавилась от забот, страхов, надежд. Я перестала быть Нилой. Перестала быть жертвой.

Бриллианты вокруг моего горла стали тяжелее и теплее, крепко сжимая и осыпая радугой огня.

Я перестала скучать по Джетро.

Перестала бояться будущего.

Я шагнула в волшебство и затанцевала.

Загрузка...