Западный тракт Элиса.
Десятый день шестого месяца двадцать третьего года.
Я проснулся в поту.
Было раннее утро, и туман тянулся между чёрных деревьев. Он казался серым и тяжёлым. Двигался, словно был живым.
«Волшебник знал, — подсказала память. — Он нашел повод отправить меня куда подальше. Трактир духа, на которого я надеялся, пропал». Во рту стояло горькое послевкусие.
Я обернулся. Желтеющая кладка подпирала спину; заросшие плющом и кустарником древние скульптуры; берёза, что проросла «сквозь» плотно подогнанные камни, добавляла живости картине. Не более чем старый колодец.
Вчера был до невозможного длинный день, так что сегодня я уже не спешил. Оставалась всего-то дюжина миль до г. Залива, если верить камню. Куда мне торопиться?
Я плотно поел. С трудом, но проглотил остатки мяса и, наткнувшись на родник, наполнил фляги… Хотя и знал, что, скорее всего, они уже не понадобятся.
Я оделся поприличней. Оправил панталоны. Подпругу проверил и, взгромоздившись на мою Хорошую… вернулся на пару миль назад до полей. Ни до, ни после развалин, нигде на всём протяжении дороги трактир какая-то «надежда» так и не обозначил себя…
Выпив воды, я порешил, что спрошу о нём в Заливе.
«Ведь не может быть, чтобы никто, совсем никто о нём не слышал!.. Быть может, это просто другая дорога».
И снова вечер. И вновь покачиванье седла. Мучительница моя как будто мерно кивала. Брела столь неспешно, что мы почти не продвигались. Тихо звякали узда и черпак.
Я как будто начинал дремать…
«Ну… я ведь справился… — тут же возникла мысль. — И кто виноват, что тролл оказался таким здоровым? — Мне почудилась пара широко расставленных глаз. — Разве я виноват… Разве один я виноват?.. Смешно…»
Цепочка, что должна была обезглавить меня в случае побега, жгла кожу.
'Да, мне запретили ходить по злачным местам, но надо же… надо было готовиться. Шалудин и на подвиги меня отправить собирался и никак не готовил. И что мне нужно было делать?
Птица напомнила о себе в сумраке.
«Все нормально».
Хорошая моя остановилась.
Теперь она лишь только вздрагивала и слегка пофыркивала, отдавшись поеданью мягкой травки.
Даже через ткань рубашки я чувствовал, как дрожит медальон.
Трактира духа на прежнем месте не было. Колодец близ Залива был лишь один. Это совершенно точно было то самое место, так что, хотел я того или нет, но простое, очевидное решение не состоялось.
Придется отправиться в приключение, как и хотел волшебник.
— Ястреб!
Сжав пятками, я постарался мягко подбодрить рыжую лошадь. Оставалось совсем немного.
— Дд-дин-нь'.
Я вздрогнул. Стал озираться — никого и ничего. Хорошая вновь перешла на шаг.
«Д-динь», — тихо пропела ночь. «Д-динь-ди-инь».
Озеро, молодая ракита, а дальше снова лес. Серебристое мерцанье между веток. Я подтянул поводья. Огляделся… Что-то словно блестело в кронах.
— Бубенцы?
Тёмные сосны… Придорожный кустарник впереди.
За орешником словно бы была заметна прогалина… С трудом, но я разобрал пару больших стоящих вертикально камней.
Узких и почти что чёрных.
«Дд-и-и-инь!»
Хорошая моя свернула. Не просто «бредя», как это всегда почти бывало, а уже с намереньем, она потащилась к свежим листьям. Копыта её заскользили. Стремя как-то сразу убежало, и… я завалился за кустарник. В бурьян.
Забултыхался у самой воды… Ухватил поводья! Удержался!..
Тишина.
«Динь-д-иинь…» — едва различимо пел в небесной дали серебристый металл.
Тихий скрип стволов… и лёгкий храп… И больше ничего.
— Фавоний, — позвал я с надеждой.
Тишина. Никого на пустой дороге.
Боли не было. Осторожно, чтобы Хорошая не показала норов, я отпустил ремень. Помог ей приподняться, а после сам стал искать «положенье». Я принялся, карабкаться.
— Ах… Ты же шь!.. Я-астреб!..
Что-то липкое под ладонью. Теплое. Морщась, я поднял руку: с рукава свисали клочья… Что-то вязкое. Очень знакомый, пряный запах разошёлся в воздухе.
«Хе-хе».
Рукав, а также колено и весь живот.
Мне пришлось переодеться.
«Чего-то такого» у меня при себе не оказалось, но вид вышел сносный. До г. Залива, по счастью, оставалось не так уж далеко.
Лишь с полчаса своеобразного «аллюра» и я увидел стену. Ни указателей, ни вырубки за пару актов. Деревья просто расступились, и под копытами моей Хорошей загудели доски.
В предрассветный, серый час город предстал передо мною очень скверным частоколом. Оборванная цепь призывно зазвонила у копыт.
Немного подумав, я спешился.
Никаких обозначений или полей. Только ров, в который теперь попрыгали лягушки.
— Ну… хоть умыться можно.
Поёжившись, я… «Скр-р» заскользила внезапно подошва. И свежий жирный запах разошёлся в утреннем воздухе. Кто-то усмехнулся.
Я резко обернулся — никого. Только пустая дорога. И ели. Хорошая моя зафыркала.
— Фавоний, если это ты — покажись!.. Нам нужно поговорить.
Скрип старых сосен. Шелест хвои в вышине… И непонятное шуршанье.
Необходимо было вымыть руки.
Я попытался смыть липкую жижу с туфель.
Напрасно.
— Ястреб!
Чем сильнее я мочил… тем хуже, хуже становилось!
Я признал пораженье. На пробу, попытался обтереть о траву, но и это ничего не дало. Я достал сапоги.
Медленный выдох. Наконец, я постучал во врезанную дверь. Ответа не последовало. Я подождал немного, распрямился. Расправил плечи и ударил посильнее. Пинанул… Носок увяз в прогнившей древесине. Посыпалась труха.
— Эт кто там такой смелый?.. ААа⁈
Несколько опешив, я поспешил освободиться. Чуть отступил. Немного помедлив, сделал ещё шаг назад. Столкнувшись с большой лошадиной головою, я едва не упал. Со скрипом решётчатое окошко отворилось. В носу засвербело.
Это был не столько табак, сколько старая, неизвестно где и зачем полежавшая с десяток лет бумага.
Свет в глаза. Подняв фонарь, стражник осветил с пол акта. Хорошая моя заволновалась. Она отступила.
Фонарь опустился, и только после я увидел большие небесно-голубые глаза. Ряд претенциозных складок на высоком лбе и торчащие очень большие уши… Щёки, заросшие скверной щетиной… Нос какой-то странный. Одновременно большой, мясистый и с аристократической горбинкой.
— Ну и вонь! — поморщился служитель.
Скривившись, он выдохнул дым чуть в сторону:
— АА-А-а⁈
Рот незнакомца открылся. Но цигарка и не подумала выпасть: она прилипла к его губе.
— Я тран.
Просто и без обиняков. В Эквиле разговор так никогда не начинали, но… горизонт уже начинал белеть. Я устал, и хорошо застеленная постель пришлась бы очень кстати.
Я просто не хотел здесь припираться с этим Типом!
— И чего?.. — то ли поёжился, а то ли пожал плечами стражник.
«…»
Я поднял воротник. Вспомнил, что золотые пуговицы (вместе с приличным мундиром) остались в поклаже, и вытянулся ещё сильнее. Загородил спиною лохматую, смехотворно рыжую морду моей Хорошей.
— Я Рыцарь Его Величества Амания Первого!
Брови незнакомца чуть приподнялись. Просунув каску под ржавой решёткой, он посмотрел… на мои сапоги. Бровь опустилась. Губы поджались, и на высоком лбу его вновь проступили морщины. Каска столкнулась с металлом, она покачнулась на ушах. Стражник сопнул.
И улыбнулся.
— Пшёл вон отсюда! — выдал он с неожиданным наслажденьем.
— Что?
— Х-ходят тут пол ночи. А у меня, между прочим, бессонница!.. От вас!.. Уже!..
«…»
Я кашлянул. Плечом оттесняя лошадь, я как бы случайно показался в профиль. Уж портрет-то мой всем в королевстве известен.
Стражник сопнул. Он отстранился, чтобы закрыть смотровое окно…
— Стоять!
Мужчина вздрогнул. Таки потерял цигарку и, вытаращив глаза, проследил за её полётом. С вопросом глянул на меня. И смачно сплюнул. С чувством «сказал» и… словно бы сошёл по паре ступенек.
«Воробей, — определился я. — Очень потёртый сонный воробей».
Нагибаясь, «воробей» отработанным движеньем прижал «защиту головы» к макушке. Достал, обдул и прилепил цигарку где была. Сопнув, он затянулся. Каска чуть покачнулась на ушах.
— Да ты упился, что ли⁈
Хорошая моя заходила. Она посторонилась, так что мне пришлось ухватить узду. «Это какой-то цирк».
— Да ты… Ты не отстал?
«Ногти! — не мог я не отметить. — Он их чистил когда-нибудь⁈»
— А ты станцуй!.. Тогда впущу.
— Да ты совсем уже⁈ — Хорошая моя копытом соскользнула с края моста. Цепь зазвонила. — Тут холодно, ты знаешь⁈
— Ну да.
Смешок.
Никакой реакции: служитель как будто его не слышал. Он затянулся. И щелчком отправил цигарку в неизвестность. Сложив ряд глубоких морщин, мужчина фонарём осветил округу.
Наконец он удовлетворённо кивнул:
— А где?
— Что?
— Ну… Ты знаешь?
— А!
Я дёрнул за повод.
В общем-то, вариантов оставалось не так уж много. Да, все было нормально. Хорошо.
От кого я отстал в принципе не важно. Впустить в город, это работа. А любой труд требует вознаграждение. Тем более, когда ворота опущены посреди ночи.
«Все они одинаковы», — отметил я для себя, и мысль эта несколько приободрила.
Порывшись в вещевом мешке, я наткнулся на кошель. Вспомнил, что там одни лишь золотые… и оставил… Ну нет.
Я окончательно развернулся к воротам спиною. Мысль, и весьма оригинальная, заставила чуть улыбнуться. «Да он откровенно издевался! Теперь моя очередь».
Я спрятал бумаги с королевским гербом в нижнее.
— Вот! — наслаждаясь в уточку сложившимися губами. — Замечательный пошив!.. Вы не глядите, не глядите Вы на пятна!.. Это же Столица! Посмотрите на ткань: чистый хлопок.
«Качаясь», шлем по ушам пополз к затылку.
Служитель… понюхал воздух.
Посмотрел на меня. И на кружевную ткань. По аристократически оттопырив мизинец, он потер тончайший альвийский меж узловатыми большим и указательным пальцами.
— Ещё.
Можно было и ещё.
Я с настойчивостью протянул почти неприкрытый документ.
— Ещё.
— Больше нет.
В задумчивости мужчина прицыкнул. Он с хорошо различимым звуком почесал заросшую щеку.
— Ну ладно… Подожди тут минутку.
— Э-э! Бумаги.
— Ну разумеется, выдыхая дым.
Еще улыбаясь, я взял хрустящий лист. Окошко со скрипом захлопнулось. Донёсся звук засова. И вновь наступила тишина.
Я улыбался.
«… Вот когда он увидит герб… Я представляю, как изменится его лицо!»
Пять… а после и все десять минут.
Утро.
Во рву понемногу начинали петь лягушки.
Скверный привкус солонины першел в горле, но фляги опустели.
… До меня долетело приглушённое мычанье.
… Странный звук. Если прислушаться, то начинало казаться, что воздух дрожал. Нет. Это был даже не звук, а какое-то гуденье. Едва различимое, но всё же. Пытаясь разобраться, я заметил золотистый отсвет на воде. Совсем недалеко кто-то грелся у костра.
— Да что это такое!
Реакция уже должна была последовать. Она не могла не последовать, и всё же — ворота оставались закрыты.
Я оправился! Выпрямился и приготовил бумаги. Я постучал! Постучал ещё!
— Не шуми!..
Голос басовитый. Уставший и с сильной хрипотцою. Одним резким движеньем, окошко распахнулось — показались пышные усы. И плохо заживший шрам на широкой переносице. На большом и словно бы шершавом, овальном лице.
Я вновь поглядел на пышные усы.
— Ногемсерант Венус! Номер сто тридцать два!
Шаг назад.
— Добрый вечер.
Мне ответил взгляд из-под тяжёлых бровей.
— Прошу прощенья. — Я кашлянул, стараясь прочистить горло. — Не могли бы вы позвать… Позвать другого.
Я вдруг понял, что не знаю, кого конкретно должен был позвать открывший.
— Звание и номер!
Ни единой мысли. Держась за край бумаги, я попытался вообразить очень носастое лицо. Но в сознание всплыло вовсе не оно. До меня дошло: шутка осталась не завершена. «Я ведь представился… Всё верно?»
Чуть вздрогнув, я сглотнул. Перед внутренним взором сам собою возник заголовок утренней: «Тран расплачивается бельём». В сравнении с этим даже прецедент с троллом показался бы мелочью: там я, по крайней мере, имел дело с чудовищем. Все, как и положено герою.
— Ну того, — с различимым сомнением в треснувшем голосе. — Вот такого.
Ещё не решив, не сообразив, что буду делать, я чуть оттопырил ухо. Зачем-то согнул колени в пируэте. Я едва не оступился… так как нога после падения вела себя преподло.
— Минуту!
Окошко внезапно хлопнуло.
«…Эй! Этот шп*здик был здесь?» — «Да к*кое там», — «***нутый! В рог бар*ний согну!»
Скрип засова.
— Такого нет. — Я отступил. Свет фонаря в лицо. — Ворота будут открыты в девять. Я попрошу Вас подождать.
— Нет, стойте! Я… Я не намерен ждать!
— Что-что?
Брови сошлись на прорубленной переносице. Усы ногемсеранта стали подниматься.
— Вот и славно, — закончил он басовито.
И окошечко с гулким ударом закрылось.
Промозгло и темно. Небо уже начало белеть на горизонте, но никаких деталей пока что было не различить.
Спотыкаясь, я подбрёл к Хорошей, погладил её по шее:
— Да и не жалко!.. Правда? Люди… люди и на улице ночуют. Подлецы!
Варианты развития событий крутились настолько быстро, что сознание было словно бы пустым.
«Грязь на королевском рыцаре» — пропечатают в Листках. «Законному рыцарю закон не писан» — озаглавят первую полосу Отношения.
Я выдохнул.
Было очень тихо.
За воротами словно всё вымерло, так что сложно было представить, что там в самом деле кто-то дежурит.
Через какое-то время я понял, что привести мундир в порядок было вполне возможно. «Нужно лишь дождаться, когда всё засохнет и потереть». После этого, уже днём, не составит особого труда незамеченным пройти через ворота. Всего лишь дождаться, когда придет смена, и всё! Белье с вензелем могли и украсть, а стражнику если что никто не поверит. Ничего страшного. Да.
— А у вас стена вся прогнила!
Я хотел ещё раз пинануть. Но, удержался. Неспешно потянул мою Хорошую с моста. Поразмыслив немного, я направился к свету и теплу огня. Через терновник. Кобылица упиралась. Цеплялась. Ходя и мотая головой, она вела, куда не надо… Огромное ей за это спасибо.
Зайдя чуть стороною, из-за отцветающего терновника я изучал груду металла у наваленных поленьев. Костёр. Большой котёл. Лежащие тела.
Чуть откинувшись назад, раскрыв гигантскую пасть, тролл тёрся холкой о сосну. И приседал! И поднимался! Работал то лопатками, а то огромным твёрдым задом. И вверх, и вниз. И по сторонам. Так, что заскорузлая кора сходила чешуёй и пылью.
«Чудовищно!» — одинокая мысль.
Дух сразу приковал к себе всё вниманье… И я… Я далеко не сразу заметил небольшую, мельчайшую в сравнении деталь: к дереву неподалеку был привязан человек. Живой.
Я узнал его. Сизая короткая куртка. Поломанные горизонтальные усы.
«Январь! — Шаг назад. — Тот негодяй, что поссорил меня с троллом в трактире… — Назад. — Он же остался на озере!»
— Что за ястреб⁈
Повиснув на верёвках, мужчина еле дышал… Он почти ничем не отличался от прочих… Всего-то пока ещё дышал.
Под пяткою моею что-то хрустнуло.
Тихо было.
Длинный и мясистый, очень рыхлый нос чуть приподнялся. Ноздри тролла раздулись. С шуршанием колени духа распрямились. И большая, длинная лапа поднялась, ухватилась мозолистыми пальцами за ветку. Нос как будто чуть поджался, а после с трубным звуком распрямился. То самое «гуденье» разошлось. Что-то между рыком и урчаньем привело воздух в движенье.
Нервы сдали:
— М-м…Му-у-уУУ-у-у⁈
Изрезанное бледно-розовыми складками лицо раскрыло пасть. Мешковатое, тело повисло чуть сильнее.
Пофыркивание поленьев. Скрип сосны.
Я зажимал морду моей Хорошей.
Тролл трубно выдохнул. Когти чиркнули по коре, и ветка закачалась. Согнувшись, свесив одну лапу вплоть до раздувшихся коленей, огромная туша другою в задумчивости почесала щеку. Поглядела черными, широко расставленными глазами на гору тел.