Потолок одного героя

XXI

Пос. Трува.

Восемнадцатый день седьмого месяца двадцать третьего года.

Я взял книгу. И не задумываясь отметил пару заминов на обложке. Чуть приоткрыл, вглядевшись в прошивку. Переплёт держал.

… Карандаша не было. За корешком должен был быть заложен карандаш. Им нужно было писать… Но его не было.

«И что теперь?»

— А где ты её прятал? — с плохо сдерживаемой угрозой. — Я ведь раз десять перерывал мешки.

— По соседям. Отдаёшь в качестве залога, а после возвращаешь.

— А…

— Пиши, — оборвала меня Эль.

— Чем⁈

Гратц только пожал плечами. Чуть поковырявшись, он достал из Моих вещей банку чернил. И перо.

Необыкновенно красивое: длинное, цветное и с завитком на конце.

— Пи-ши, — повторила Эль.

Я одарил «ногемсеранта» испепеляющим взглядом. Однако тот словно бы этого и не заметил.

— Я могу отправить записку Шалудину. Первому придворному волшебнику. Но раньше он не отвечал.

— Всё равно.

Нескольких листов не хватало.

Отрывали их явно в спешке, и действовали хоть как-нибудь.

— То есть… всё написанное… сразу будет отправлено? — как бы случайно уточнил Йозеф Гратц.

— Да.

— Это очень хорошо.

«…»

Я почувствовал, как кровь приливает к лицу. Как она стучит в висках.

— В коНЦе ВСЕ жИТЬ хоТЯТ, — произнёс Век гулко. — ВоОБЩЕ вСЕ.

— … Это правда?

— ДА.

Я облизал пересохшие губы:

— Ты ведь на бойне работал?

После недолгих размышлений мы решили выйти во двор.

Не без труда, я переставил наш пень в тень яблони. Поставил, примостился сверху, и спину упёр в растрескавшийся, начавший от времени «крошиться» верстак. Поставил чернила на посеревшую доску.

Взяв предложенное перо, я… оттянул завиток. Тот сыграл.

… Когда-то волшебник объяснял… Он упомянул, что карандаш нужен «лишь для удобства»… Хотя, на самом деле, я уже вовсе не был уверен, что этот аспект был озвучен.

Взгляд вновь остановился на кустах. Почему-то мне никак не удавалось забыть о них. Казалось, что оттуда вот-вот должен выскочить… кабан.

«Даже если его располовинить… в этих кустах зверь не поместится!.. Ну никак!»

— Не тяни, — оборвала наёмница.

Одно неловкое движенье — и сразу пятно. Большое. Без инструмента такое не вымарать.

Я присмотрелся к ярко-зелёному с желтизною перебору веток над головой. А после к синему и пушистому перу. Его конец оказался не оправлен.

— Отойди, — попросил я девушку. — Мне нужно подумать.

Эль кивнула.

Отсветы ходили по бумаге.

'Уважаемый Шалудин.

Я прошу у Вас прощенья.

Я помню, что обещал регулярно писать, но обстоятельства не позволили мне сделать это. Лишь в семнадцатый день седьмого месяца, находясь в посёлке Трува, я, наконец, сумел отыскать замену утерянному письменному инструменту…'

Перо размазывало. Мне нужно было его оправить… но я никогда не был хорош ни в чём подобном.

Если оставить так, инструмент, по крайней мере, можно было продать.

«Я не чувствую за собою права скрывать, а потому сообщаю: я встретил препятствие. Двинуться дальше пока что не представляется возможным, так как кабаны, порождение враждебной ворожбы, заполонили эти земли…».

Пятна. Они испещрили длинное пространное письмо. Заполонили описанье пережитых событий и покрыли шесть P. S, с пожеланиями здоровья и сил. Я честно пытался подуспокоить волшебника. Возможно, если удастся, расположить или хотя бы привлечь его вниманье.

Текст растворился на бумаге.

Но креста не было.

Не знаю, какое у меня было выраженье при этом, но наёмница чуть отступила. Наконец, как бы нехотя, страницу перечеркнула пара линий.

— Получилось?

— А могло не получиться? — тут же уточнила Эль.

Гратц (он не навязывался, но прочитал всё до последнего слова) звонко прицыкнул.

— Врача бы надо, — повторил бывший стражник.

Уже в четвёртый раз.

Забывал ли Йозеф Гратц или нет, но всякий раз он смотрел мне прямо в глаза. Словно ждал, что я отвечу. Или напишу.

В кустах зашуршало. Как будто вспорхнула мелкая птаха.

Но я не успел её заметить.

Уже спустя четверть часа староста, отобедавший и как будто чуть пришедший в себя, снова вышел во двор. На нём теперь была очень лёгкая рубашка и панталоны, которые почти доставали до раздувшихся коленей.

Жуя и сплёвывая, мужчина предложил проводить нас до границ посёлка.

— Если идти по руслу Айроны, — сообщил он в нос, — то вы доберётесь до болот всего за два, возможно, три часа.

Что за Айрона такая я, признаюсь, не имел представленья… но Эль как будто поняла.

Тихо было.

Небо поражало голубизною, а улицы своим безмятежным видом. Какой-то парень подрезал кусты. Ребёнок гонялся за курями, а за старой оградой мычал лобастый телёнок.

Площадь. Большой зелёный камень. Снова заросшая бурьяном короткая улочка.

Маховик.

Он лежал всё там же, где я видел его в последний раз. Крику было много, но по итогу всё-так и осталось, как я запомнил. Даже пустые мешки никто не подобрал.

Даже запах палёной плоти как будто так и висел в затхлом воздухе.

Хотя последнего быть и не могло.

— Пять-шесть миль до болот и столько же обратно. Тянуть ни к чему вам, — повторил рыжеволосый староста уже в четвёртый раз. — Совсем ни к чему.

Солнце пекло.

'Поломанный канал для муки.

Великан наполовину присел и упёрся. Он всё ещё держал, хотя это и не было нужно.

Сильно пахло палёным.

Почти что чёрная с красноватым отливом. Жидкость пропитала ткань'.

Я дёрнул плечом.

Зажмурился и потёр переносицу.

— Как думаешь, что с ними делается днём? — обратился к Эль. — То есть с кабанами… Должна быть причина, почему только ночью выходят.

— Следы в деревне видел? Где сараи повалились.

— Ну… да.

— Днём они от солнца прячутся. Как и все.

Я смотрел на девушку… и не мог понять, что не так.

У наёмницы не было при себе меча. Эль оставила его в сарае, а на привычном месте, на покатом плече её теперь лежало древко не слишком длинного копья.

Щита… Эль не взяла.

Заброшенные, колосья ходили. Повсюду валялись доски со следами зубов, и в жирной земле отчётливо отпечатались следы копыт.

— Пошли, — бросила Эль.

Я обернулся: брёвна уже убирали, так что у нас и выбора теперь не оставалось. Двигаться можно было только вперёд.

Мы обошли посёлок и, наткнувшись на небольшую речушку, скоро двинулись вслед за теченьем. Петляя между молодыми ивами. То и дело оглядываясь и ища меж осокой и крапивой пепельные, в розовую крапинку, рыла.

Никого и ничего.

Лишь мелкие пташки летали от одного тонкого деревца к другому.

Яркая и до необыкновения мирная картина.

Без великана (ночуя на больших деревьях) мы могли бы попробовать уйти, но с ним… С ним это не представлялось возможным.

«С ним…»

Что-то зашуршало в траве. Но там ничего не было видно. Вода тихо перебирала рогоз.

— Эль… А что ты знаешь о линдвормах?

Громкий всплеск… и девушка наградила меня испепеляющим взглядом. С некоторых пор характер её переменился. И далеко не в лучшую сторону.

Оттолкнувшись ото дна копьём, наёмница заскользила по высокой траве.

— Это драконы с большими когтями.

— Всё верно, — подтвердил я с удовлетворённым видом. — А ты не помнишь: их задние ноги длиннее передних? Или короче?

— Нет у них задних ног.

— Замечательно.

Птицы пели и облака, белые и высокие, с тёмным основаньем ходили над кронами деревьев.

В памяти само собою всплыло костяное копьё. И сустав.

Я прикинул габариты и снова «вгляделся»…

«Не понимаю».

Комар впился в щеку. Так что пришлось прихлопнуть.

Обернув ногу сухою тряпкой, наёмница обулась.

С трудом.

С заметным трудом.

— А какие ещё крупные животные здесь обита?..

— Ты издеваешься⁈ — оборвала меня Эль.

— … Я серьёзно.

— Лоси, быть может… Были.

Не меньше часа мы брели по заросшему берегу. Пока, наконец, не дошли до переправы из ряда больших камней.

Наёмница перешла совершенно спокойно, а я… разглядывал. Её сбитые задники. Ещё совсем недавно я не мог бы их увидеть.

«Могла ли накидка стать короче?»

Пролесок закончился, и мы вышли в поле. Его когда-то корчевали. Его даже использовали. Но бросили — и сразу молодые и тонкие берёзки захватили пустующее место. Проросли необыкновенно плотно, так что теперь нам даже приходилось продираться между молодыми кронами.

Через яркой зелёную молодость побегов.

Море сияющего подростка впереди. И тёмная спина. Возможно, нам стоило попробовать пройти по краю, но времени на это уже не оставалось.

Вместо посоха, Эль использовала древко копья.

«…Она стала лучше обращаться с мечом».

Со времён своего купания и первой встречи с вепрем наёмница не меньше дюжины раз правила лезвие. И постоянно, постоянно пыталась справиться со своим мечом одной рукою… Пока у неё внезапно не начало получаться.

И вместе с этим девушка возможно стала выше.

Начиная с объявления Элоя «она» начала вести себя иначе.

Эль не хотела идти.

«… Она согласилась довести меня до болота. Но не дальше… А теперь сама идёт, без задних мыслей… И что это значит?»

Припомнилось, как час тому назад, перед самым нашим выходом, наёмница внезапно словно вспомнила про что-то. Подумав, она уверенным шагом, двинулась к калитке.

«Ты куда?» — бросил я ей вслед. «Для следующей ловушки нам нужна будет приманка. От сердца должно было что-то остаться». — «Сейчас его искать?.. А любой другой кусок мяса нам не пойдёт?»

Эль остановилась. Она одарила меня долгим, очень долгим взглядом: «А где возьмёшь этот „любой другой“?..»

Про себя я вспомнил про курицу, но спорить не стал.

Вернулась наёмница с пустыми руками. А через некоторое время уши её снова раскраснелись. Речь приобрела «интонацию».

Мысль встала.

— Эти сапоги… меня убивают!

Кажется, Эль не расслышала.

Поле, внезапно, оборвалось дорогой. Вытоптанной широкой дорогой, хотя и видно было, что по ней уже давно никто не ходил. «Откуда она здесь?»

Пара заросших полос. За ними поле. Лес.

Мы шли очень медленно. Стараясь обходить как сучья, так и густой кустарник. И вслушивались в переливы птиц.

Хвоя тихо похрустывала под нашими ногами, и где-то неподалёку работал клювом дятел.

— Линдвормы перемещаются по всему болоту, — негромко говаривала наёмница. — Территорию они не защищают, но при встрече нужно отойти на десяток шагов. Как можно медленней и без резких движений. Не оборачиваясь спиною.

Вода в мелкой речушке переливалась через серые с жёлтым отливом камни.

— Линдвормы стаями держатся. Куда пойдёт один, туда двинуться и прочие. Резких звуков и движений они не терпят.

— Это тебе Мик рассказал?

— Селяне Гратцу.

Трава, невысокая, но какая-то необыкновенно зелёная и густая. Из-за неё совсем не было видно сучьев. Один лишь орешник, да редкие кусты вокруг. Да серые стволы.

Это плохо.

Кроны сосен давали тень.

… И взобраться на них не представлялось возможным.

В какой-то момент Эль начала делать зарубины на коре и ломать молодые сучья. Зажимать их в кулак, чтобы хруст не звучал слишком громко.

Где-то через час я чуть успокоился. Привык. Картина не менялась. И даже солнце отсюда толком не было видно. Русло ушло налево, а мы продолжили движенье по прямой. Журчание совсем затихло. Но воздух вовсе не сделался суше. Даже напротив.

Мы прошли ещё немного.

И остановились.

Это была… очень… странная картина.

Пространство ровной зелени. Сосны и берёзки здесь росли очень низкими. Зато лохматый мох проглядывал необычайно яркими, пышными пятнами… между которыми были заметны кочки. Отовсюду, куда ни брось здесь взгляд, выглядывала очень высокая и белёсая, но ломкая осока.

Трепещущие и молодые листки берёзок в моих глазах сливались с этим странным ковром. И сверху, и снизу, если не приглядываться, всё было одинаково. И только серые и белые, в чёрных пятнах, стволы полосками мостили горизонт. Некоторые казались чуть потоньше, а другие как будто стояли несколько ближе.

Мы неспешно шли. А эти полосы словно менялись местами. Они скрывались и появлялись вновь.

Так что невозможно было сказать, сколько идти до каждой из них. Сколько мы вообще уже прошли.

Здесь тихо было.

Светло.

И воздух казался каким-то необычайно приятный.

Прогалина попалась. Вся в белых цветах.

Наёмница присела. Уткнув тупой конец копья в зелёный ковёр, она чуть надавила. Шипенье. Без сопротивленья древко легко вошло на пару её ладоней. Проступила тёмная влага.

Чистая, почти сверкающая влага.

— Как ты думаешь, вепри… сюда заходят?

— Навряд ли.

Вытащив древко, девушка отбросила прядь. Она обнаружила лужу всего в паре шагов и неловко переступила.

Очень небольшая, тёмная гладь с овальными краями легко проглотила два с половиной локтя дерева.

— А линдвормы?

Эль лишь глянула.

Без слов узнав выраженье, я предпочёл умолкнуть.

Оглянулся и обнаружил, что прошли мы совсем немного.

Чуть посомневавшись наёмница сняла очень быстро тяжелеющую накидку. Скатала и завязала плотную ткань вокруг пояса.

Подтянув лохматую ветку, она обломила. Но, подумав немного, поддела торчащий валежник. Тот врос, так что вытягивался теперь вместе с лохмотьями ковра, клоками желтоватого дёрна.

Чуть пряный, приятный запах разошёлся.

«Ум-Г-Г-Г-Г».

Тихий звук.

Мы замерли.

И постарались оглядеться.

Одна лишь яркая зелень и ровные стволы. Очень «чистые». Каких в лесу никогда не бывает. От них рябило в глазах.

«УМ-М-пф… Г-Г-Г-Г-Г- Г-А-ААААААА-Шшш-ш-ш!»

Не столько услышал я, сколько почувствовал, как вздрогнул воздух. Очень долгий и необыкновенно «глубокий» звук словно шёл из-под земли. Он поднялся по костям.

— Топи в миле от нас, — едва различимо проговорила Эль. — Мне рассказывали, что иногда болота «ревут».

— А… ты уверена?