Расстрел на площади

27. Неудачный день

Усталая и измученная, возвращалась Даша с работы. Погода была чудесная, и в воздухе разливался нежный аромат отцветающей сирени, однако на настроении девушки это обстоятельство никоим образом не отражалось.

День выдался суматошным и трудным. С утра, себе на беду, она неосторожно столкнулась на проходной с директором Петуховым и тот, ухватив Дашу за локоть и отведя в сторонку, в который раз принялся вполголоса втолковывать о важности порученной ей миссии. Как видно, личность приезжего литератора до сих пор весьма волновала несчастного директора.

Даша смотрела сквозь него равнодушным взглядом и никак не могла взять в толк, что же хочет от нее товарищ Петухов. Она так и сказала:

— Все, что могла, я сделала. Я не шпионка.

— Ну, знаш-кать! — возмутился Петухов и завелся по новой. Он повторял те самые слова и в тех же самых выражениях, что и в прошлый раз, и Даша кивала головой, не слушая. В конце концов, если дяде Лене так важно знать о каждом шаге смазливого москвича, пусть сам его и выслеживает.

Отделавшись от Петухова, она направилась в медпункт, где ее уже ждал седой и чумазый сварщик Фомичев, от которого внятно разило перегаром, и Даше пришлось возиться с его ошпаренной до кровянистых пузырей рукой.

Фомичев громко стонал, жаловался на жизнь и ругал матом свою супругу Евгению Ивановну и всех женщин заодно с нею.

Обильно натерев обожженную руку Фомичева мазями, она отправила сварщика в травмпункт.

Потом возникли какие-то срочные дела по инвентаризации медпункта, хлопоты, телефонные звонки… И Даша сама не заметила, как рабочий день подошел к концу, и, лишь взглянув на часы, обнаружила, что уже давно должна была быть дома.

Григорий Онисимович работал в ночь, и надо было успеть забежать по дороге в продуктовый магазин, чтобы накормить отца ужином, а то ведь, как ребенок, уйдет на дежурство голодный.

Запыхавшись, Даша влетела в полутемное и сырое, с низкими серыми потолками помещение продуктового магазина и, приятельски кивнув продавщице, затолкала в авоську худую и длинную, обернутую в промасленную бумагу селедку и две консервные банки с бычками в томате.

Она спешила домой, на ходу вычисляя, успеет ли до ухода отца сварить к селедке картошку, потому как одной тощей селедкой и бычками в томате не больно-то насытишься.

Однако Григория Онисимовича уже и след простыл.

Даша в сердцах швырнула авоську с селедкой на кухонный колченогий стол и повалилась на табуретку, переводя дух.

В комнате Даша обнаружила записку, написанную корявым отцовским почерком. В записке значилось:

«Ждал тебя да ни дождался. Где ты ходишь, могла бы и об отце родном подумать. Пошел на смену прийду утром рано как всегда. Про тебя спрашивала Наташка соседка, а я ей сказал что ты поздно будешь. Ты у нее спроси, чего ей надо, а то она мне не сказала. Г.О.».

Григорий Онисимович всегда подписывался инициалами. Даша не помнила, чтобы когда-нибудь он написал просто: папа.

В этот момент прозвучал мелкий, частый стук в дверь. Даша обреченно вздохнула.

Ошибиться невозможно — так мог стучать только один человек: тощая сплетница Наташка с третьего этажа, злоязычная и желчная, которую все старались обходить стороной.

Так оно и оказалось — Наташка стояла на пороге, светясь своей лисьей фальшивой улыбочкой и через плечо Даши косясь одним глазом в глубь квартиры. Наташка была знаменита на всю округу своей редкостно некрасивой физиономией, неистребимой тягой к сплетням и приговорочкой «ля», которая на деле была не чем иным, как полупроглоченным словом «глянь».

— Привет, — сказала Наташка, — ля, а я тебя ищу. Ты давно пришла?

— Только что.

— Я чего хотела узнать, — вкрадчиво затараторила Наташка, бочком продвигаясь в квартиру и делая вид, что не замечает, как хозяйка перегораживает ей дорогу, — я про ентово хлопца хотела узнать, про приезжего. Правду люди говорят, будто он из Москвы писатель?

— Не знаю, — сказала Даша.

— Ля, как это — не знаешь? — возмутилась Наташка. — Ты же с ним по городу разгуливаешь!

— Ни с кем я не разгуливаю!

Наташка покривила губы в знакомой ехидной улыбочке.

— Ля, какая стала, прям страшно смотреть! — Она суетливо всплеснула руками. — Между прочим, я его под твоими окнами видала, он тут ночью сшивался.

— Чепуха. Ты наверняка перепутала.

— Я перепутала?! — задохнулась от возмущения Наташка. — Я?! Я с балкона посмотрела, ля, а он по палисаднику ходит! Он еще вон в то окно заглядывал, а Григорий Онисимыч кричать стал, и он так улепетывал, аж пятки сверкали!

— Ну и что? — холодно произнесла Даша.

— А ничего. Может, у него к тебе любовь, а?

— Слушай, Наташа, я только с работы, даже переодеться не успела, — сказала Даша, с трудом сдерживаясь.

На лице Наташки отразилась плохо скрываемая досада.

— А я к тебе за солью зашла, у меня соль кончилась, не одолжишь? — вдруг выпалила она. — А то щи варить надо, а я без соли!

Пока Даша ходила на кухню за солонкой, Наташка топталась в прихожей, лихорадочно придумывая повод, чтобы задержаться, однако ничего так и не придумала и вынуждена была удалиться, неся в ладони ненужную соль.

Даша закрыла за нею дверь и покачала головой. Слава Богу, хотя бы на сегодня она отделалась от докучливых расспросов соседки.

Переодевшись в простенький ситцевый халатик и заварив в металлической чашке крепкого чаю, Даша улеглась на кровать с томиком «Анны Карениной».

Это был любимый роман, и за его чтением время пролетело быстро. Лишь оторвав глаза от книжной страницы, Даша обнаружила, что за окном стояла глухая ночь.

Странный шорох привлек ее внимание.

Отложив «Анну Каренину», Даша поднялась с кровати и на цыпочках направилась к полуотворенному окну. Она была уже в полушаге от подоконника, когда занавеска внезапно отдернулась и тяжелое тело с шумом обрушилось ей на руки. Даша едва успела вскрикнуть и повалилась на пол.

— Здрасте. — Оглушенная и перепуганная, она услыхала знакомый голос. — 3-здрасте, а это я…

Это и вправду был он — Игорь. Взъерошенный, с блуждающей глупой улыбочкой на лице, он глядел на девушку мутными глазами. Игорь был вдребезги пьян.

От негодования Даша не сразу нашлась, что ответить.

— Интересненько, — пробормотал непрошеный гость, — а как это я тут очутился?

— Вы с ума сошли! Убирайтесь немедленно!

— Нет, вы мне объясните, — упрямо настаивал Игорь, — я хочу знать все до последней мелочи! Я шел, шел — и куда это я пришел, а?

— Я вызову милицию! — выпалила Даша.

— Подумаешь, напугала! Я и сам, кого хочешь, вызвать могу. Хоть милицию, хоть джинна из бутылки! Кстати, где тут моя бутылочка была, вы не знаете? Куда она, интересненько, запропастилась?

Как ни в чем не бывало Игорь принялся шарить вокруг руками и в конце концов с головой залез под кровать.

Ошеломленная, Даша наблюдала за действиями московского литератора, не соображая, что можно предпринять в такой ситуации.

— Дашуля! — раздался сверху елейный Наташкин голос. — Дашуля, ля, что там у тебя за шум? Гости?

«Только этого и не хватало!» — в отчаянии подумала Даша. Кто-кто, а Наташка разнесет сплетню по всему городку, разукрасив сотней несуществующих подробностей. Даша по себе знала, как жестока людская молва, и с некоторых пор предпринимала массу усилий, чтобы не оказаться в центре всеобщего внимания. Прошлая история с заезжим командированным, несостоявшимся самоубийством и самопроизвольным абортом до сих пор не совсем забылась — и на тебе, новый повод для разговоров!

— А? — Даша выглянула в окно, сделав вид, что удивлена возгласом соседки.

Наташка стояла на балконе, перегнувшись через хилые перильца, и на лице ее было написано жадное ожидание новостей.

— Где он? — сдавленным шепотом спросила Наташка.

— Кто?

— Ля! Ну, твой!

— На дежурстве. — Даше не оставалось ничего другого, как прикинуться круглой дурочкой.

— Я не про Онисимыча. Я, сама знаешь, про кого!

Даша хотела бьио развернутым текстом посоветовать соседке отправиться по известному адресу, но в этот момент почувствовала, как Игорь крепко ухватил ее за ногу и услыхала его невнятное бормотание:

— Где моя бутылка? Убери ногу, я под столом поищу!

Она была вынуждена громко произнести:

— Я уже сплю, Наташа! Хватит голову морочить! — и с шумом захлопнула окно.

Распластавшись на полу и задрав лицо кверху, Игорь осуждающе покачивал головой.

— Ай-яй-яй! — заявил он. — Вы с кем-то говорили, а меня не познакомили! Ай-яй-яй! Может, этот человек и спер мою бутылку?

— Откуда ж вы взялись на мою голову! — в отчаянии всплеснула руками Даша.

— Я хочу пить! — требовательно произнес Игорь и засопел.

Положение было совершенно дурацким.

— Уходите, — выпалила хозяйка, — сейчас же уходите!

— Ага! Я понял! Это ты украла мою бутылку, а теперь хочешь от меня избавиться, чтобы больше досталось! Не выйдет.

— Тише! — взмолилась Даша, непроизвольно оглядываясь на окно. Вполне вероятно, что Наташка все еще стояла на балконе, прислушиваясь к тому, что происходило в соседской квартире. — Умоляю вас, пожалуйста, не кричите!

Игорь приподнялся с пола и уселся на ковре, широко расставив ноги и взъерошив шевелюру.

— Все ясно. Меня ограбили. — Он шумно вздохнул, а потом вдруг всхлипнул: — Дашенька, я сволочь. Если бы вы только знали, какая я сволочь! Вот возьмем вас, — круто сменил Игорь тему разговора, вновь мешая «ты» и «вы», — ты хорошая девушка, добрая и красивая. Почему ты меня не любишь, а? Да потому, что ты чувствуешь, что меня нельзя любить! — назидательно подытожил он. — Потому, что ты знаешь, что я негодяй и подонок! Горбатого могила исправит!

— Игорь, мне не до шуток. Уходите!

— Вот видишь, и ты меня гонишь! Никому я не нужен. Что делать человеку, если он в отчаянии, а? Ты когда-нибудь ходила на охоту? Да ну, — отмахнулся он, — чего я спрашиваю! Конечно, не ходила. Ты в зверей не стреляешь, тебе их, наверное, жалко. А вот я ходил. Прицеливаешься, нажимаешь на курок и — бац! — кровища вокруг и клочья шерсти. А лисица, она ведь тоже живая, она умирать не хочет. Она так смотрит жалобно! Прям хоть плачь! — И Игорь действительно заплакал. — Она смотрит, а я стреляю! Разве мог я подумать, что когда-нибудь окажусь такой вот лисицей и в меня прицелятся, а бежать некуда, и нет никакого выхода!

Он размазывал грязным кулаком пьяные слезы.

— О чем вы говорите, Игорь? — недоумевала Даша. — Кто в вас прицелился?

— Эх, Дашенька! — вздохнул он. — Ничего вы не понимаете! Никто меня сейчас не поймет. Никому я не нужен.

— Вам надо умыться и идти домой, — успокаивающе сказала девушка. — Выспитесь, а утром поговорим. Может, к утру все будет нормально.

Игорь снисходительно усмехнулся:

— Ничего не будет нормально. Ни-че-го, слышите! Будет все хуже и хуже. А я — сволочь. Меня убить мало. Где у вас тут ванна?

— Умывальник в коридоре, — сообщила Даша, помогая незваному гостю подняться с пола.

Игорь, едва удерживаясь на ногах, поплелся в коридор.

Тяжело вздохнув, Даша уселась на табурет и стала ждать.

Ждать пришлось недолго.

Раздался страшный грохот и вскрик. Затем зазвенели разбивающиеся склянки и загромыхал упавший медный таз.

Даша опрометью бросилась к двери.

Она поспела как раз вовремя.

Красавец литератор, нелепо размахивая тряпичными ногами, болтался под потолком на бельевой веревке, туго стянувшей шею. Лицо его налилось кровью, вены вспухли, а глаза вылезли из орбит.

Возможно, любая другая девушка на месте Даши растерялась бы и потеряла бы драгоценные секунды.

Даша же бросилась к висевшему в петле Игорю и, крепко обхватив его за бедра руками, приподняла.

— Снимайте веревку! — скомандовала она. — Скорее!

Не дожидаясь, когда самоубийца последует ее приказу, она схватила лежавшую на полочке отцовскую бритву и, извернувшись, продолжая одной рукой удерживать на весу тяжелое тело, другой полоснула острым лезвием по натянутой веревке. Веревка оборвалась — Игорь и Даша повалились на пол.

— Оп-па! — просипел Игорь, встряхивая головой.

— С ума сошел?! — закричала Даша. — Я спрашиваю: жить надоело?

Казалось, после произошедшего хмель разом вылетел из головы молодого литератора. Он потирал ладонью багровый рубец на шее и тихонечко постанывал.

— Что это значит? — наступала на него Даша, с трудом выбираясь из-под его тела и приглаживая растрепавшиеся волосы. — Кто вам позволил?!

— Вот оно, несчастье, — сокрушенно произнес Игорь, словно не слыша, — даже смерть не берет к себе. Никому я не нужен.

— Дурак! Вы просто круглый дурак.

— Я не дурак, Дашенька. Я мерзавец. — Он вдруг ухватил девушку за плечи и привлек к себе, лицом уткнувшись ей в грудь. — Пожалей меня! Пожалей меня, пожалуйста! Мне это нужно больше всего на свете!

И Даша, всегда сдержанная Даша, неожиданно для себя самой непослушной рукой провела по его взъерошенной шевелюре. Внезапно она почувствовала, что весь гнев улетучился без следа и острая жалость и нежность к непонятному, практически незнакомому ей человеку всецело завладела ею.

Он поднял вспухшее от слез, некрасивое в эту минуту, но прекрасное, искаженное болью лицо, и она прижалась к его соленым губам своими губами.