3. Любовь до гроба

— Где же ты пропадаешь, я жду тебя с самого утра!

Галина вылетела навстречу, на ходу запахивая легкий халатик с японскими иероглифами и «как бы шелкографией» на спине, изображающей журавля на заснеженном суку с видом на Фудзияму.

— Папа уже вернулся из Японии? — при виде журавля удивился Игорь. — Когда?

— Ну, во-первых, — обиженно поджав губы, заявила Галина, — он тебе пока что никакой не папа, а Анатолий Дмитриевич, а, во-вторых, мог бы и поздороваться.

— Здравствуй, моя хорошая, — сказал Игорь, — очень красивый халат, тебе идет.

Он потянулся к ней губами, но Галина проворно увернулась и, сохраняя на лице обиженно-капризную мину, направилась в гостиную.

Вздохнув, Игорь переобулся в мягкие плюшевые тапочки и двинулся следом.

— Я нервничаю, — врастяжку произнесла Галина, полуулегшись на пухлый кожаный диван с крутыми, похожими на увесистые бочата, валиками и отбрасывая за спину золотистые, тщательно завитые локоны, — я, можно сказать, места себе не нахожу, — а ему хоть бы хны! Я даже позавтракать не смогла как следует!

— Ну, извини. Я же был на службе…

— Врешь.

— Клянусь.

— Ты ушел с Лубянки три часа тому назад.

— Разве? — притворно охнул Игорь.

— Может, у тебя новый роман?

— Галочка, что ты говоришь?!

Она по-детски трогательно надула губки:

— А что мне остается думать? Обещал быть в час, а уже полпятого. Я звонила в приемную, мне сказали, был, но давно ушел. Я позвонила папе…

— Ты звонила Анатолию Дмитриевичу? Зачем? — Игорь не смог скрыть замешательства. Новость была не из приятных.

— Да, звонила, — не без злорадства подтвердила девушка. — И папа, вместо того чтобы заниматься делами, был вынужден разыскивать тебя по всему комитету. Разве что на председателя не вышел…

— Галочка, я же тебя просил… — Обессиленный, Игорь повалился в кресло. С этими женщинами всегда одни неприятности. — Ну зачем вмешивать папу в наши отношения?

— Папа волнуется. Как и я. Ему тоже не безразлично, где будущий зять ходит-бродит.

— Просто я решил пройтись пешком. Отличная погода.

— Ага, пешком, — усмехнулась Галина, и по лицу ее было видно, что слова Игоря не вызвали у девушки ни малейшего доверия.

Для нее, привыкшей передвигаться по городу в папиной машине, пешеходные прогулки по многолюдным тротуарам представлялись чем-то вроде нелепой блажи. Как и стойкое, ничем не объяснимое нежелание Игоря устроиться помощником к Анатолию Дмитриевичу, — казалось, он даже слышать не хотел о такой возможности.

Впрочем, на деле все обстояло несколько иначе.

Пожалуй, Игорь давно перешел бы на службу в ведомство будущего тестя, да гордость мешала. Карьеру надобно уметь делать самостоятельно, а иначе что за интерес!..

По сей день ему удавалось скрывать от большинства сослуживцев, чьей дочерью оказалась его невеста. Ну, конечно, в руководстве комитета об этом факте знали, тут и говорить нечего, — Игорю вообще иногда чудилось, что там, наверху, известно все и про всех. Наверняка в курсе был и Бугаев, хотя ни разу ни словечком не намекнул о своей информированности в данном вопросе. Лишь однажды, как бы в шутку, обронил:

— Смотри, на свадьбу пригласить не забудь, не загордись! — но ведь и в этих словах необязательно было усматривать некий тайный смысл.

Короче говоря, Игорь делал вид, будто со времени знакомства с Галиной в его жизни ничего не переменилось, по крайней мере внешне.

Они познакомились случайно. Игорь был приставлен гидом-экскурсоводом к одной важной иностранной делегации, члены которой нуждались в постоянном, но незримом контроле со стороны соответствующих служб. Галина выступала как бы от имени гостеприимных хозяев, и эта роль, надо признать, была ей весьма к лицу.

Легкая, улыбчивая, она выпархивала из машины, будто экзотическая бабочка, нежно-голубое платье развевалось на ветру.

— Ленинские горы! — объявляла она, выразительным жестом указывая на восхитительную панораму Москвы, открывавшуюся с верхней точки. — Такой красоты вы не увидите ни в Риме, ни в Нью-Йорке, ни даже в Париже!..

Ее милая наивность вызывала в солидных членах делегации нечто вроде умиления; лысые чопорные иностранцы согласно кивали и вскидывали наизготовку фотоаппараты, — причем, Игорь обратил внимание, снимали они большей частью не столичные красоты, а саму Галину на их фоне. Поначалу он даже заподозрил в этом некий умысел, но быстро убедился, что никакой подоплеки в поступках гостей нет, — просто-напросто им действительно очень понравилась улыбчивая и открытая девушка.

Они мчались на правительственной машине по московским проспектам, и она по-детски непосредственно указывала пальцем на то, что являлось, по ее мнению, достопримечательностями, и непременно комментировала.

— «Мосфильм» — крупнейшая киностудия в мире, — как само собой разумеющееся, сообщала Галина, и Игорь был вынужден слово в слово переводить. — Хотите, посмотрим, как снимается кино?

Вообще-то подобные вольности в заранее утвержденной гостевой программе, мягко говоря, не приветствовались, однако дочери Анатолия Дмитриевича позволялось куда больше обычного, и, разумеется, она об этом знала.

Игорю пришлось в спешке, по вахтерскому телефону созваниваться с вышестоящими инстанциями, получать официальное разрешение, оформлять пропуска на территорию закрытого объекта, а девушка тем временем как ни в чем не бывало порхала у проходной и, тыча пальчиком в плакаты перед входом, вещала:

— «Летят журавли», знаменитая наша картина. Про войну. Ее весь мир смотрел. А это «Карнавальная ночь». Кинокомедия. Очень смешная. Как, вы не видели?! Потрясающе! Что же вы там у себя смотрите, интересно?

Иностранцы улыбались, кивали, явно ничего не понимая, и фотографировали Галину на фоне нарисованной Гурченко в черном платье с белой муфточкой.

Наконец разрешение было получено, и галдящие члены делегации, вытягивая шеи, миновали вертушку проходной.

— Оу, Голливуд! — хором горланили они, а Галина отмахивалась и смеялась:

— Куда вашему Голливуду до нашего «Мосфильма»!

Надо сказать, что изнутри крупнейшая киностудия в мире, скорее, походила на территорию довольно-таки грязного, обшарпанного заводика. Сквозь распахнутые двери склада виднелись скособоченные кареты без колес и массивная старинная пушка, из широкого ствола которой торчали дворницкие метлы. В запущенном скверике на покосившихся скамейках резались в карты статисты из массовки, наряженные гусарами. Неподалеку курили «Беломор» две тучные матроны в пышных бальных платьях начала девятнадцатого века, и крикливая всклокоченная девушка с выпученными глазами с грозным видом наступала на них:

— Если спалите хоть оборочку, хоть перышко от костюма, я напишу на место постоянной работы, так и знайте! За всю жизнь не расплатитесь.

Обалделые иностранцы ничего не могли понять.

По счастью, в одном из павильонов в тот день снимались сцены новой кинокомедии, в которой действовали русские и американцы; американцы каким-то необыкновенным путем попадали в Сибирь и воочию убеждались в превосходстве советского образа жизни.

Игорь объяснил иностранным гостям интернациональный сюжет картины, и те вежливо закивали, изъявив желание поприсутствовать на съемочной площадке.

В павильоне была выстроена декорация сибирской деревни, и под ослепительными лучами прожекторов на плетнях и крышах искрился искусственный снег. В снегу, в легких сандалиях и спортивного покроя брюках, стоял седовласый режиссер с густыми бровями и объяснял актерам мизансцену.

— Ой, мамочки! — всплеснула руками Галина, и лицо ее приняло по-детски восторженное выражение. — Живая Орлова! Посмотрите, настоящая! Вы что, Орлову не знаете? — Изумлению ее не было предела. — Ну, вы даете! Все могу понять, но чтобы не знать, кто такая Орлова!

Иностранцы вновь улыбались, кивали и фотографировали Галину — на этот раз на фоне искусственного снега, бутафорской деревни и живой Орловой.

Одним словом, было весело.

— А знаете, между прочим, вы похожи на киноартиста, — сообщила Галина на второй день, подсаживаясь в ресторане к обедавшему в стороне от делегации Игорю, — вам об этом никогда не говорили?

— Никогда, — со смиренным видом соврал он.

— Странно. — Девушка рассматривала его с неожиданным любопытством; впервые за время знакомства она удостоила его очевидным вниманием.

— Почему вы на меня так смотрите?

— А что, нельзя? Странные мужчины пошли. Не смотришь на них — они обижаются, смотришь — тоже недовольны.

— Я не обижаюсь, — изрек Игорь.

— Вот и неправда. Я заметила, как вы бросали на меня косые взгляды…

— Вам показалось.

— Опять неправда. Вы что, так любите врать?

Игорь непринужденно рассмеялся, хотя и почувствовал нечто вроде замешательства. Подобная откровенность — на грани бесцеремонности — считалась моветоном в его привычном кругу, и ею пользовались только в крайнем случае, когда желали немедленно смять и уничтожить противника.

Между прочим, девушка была права: он действительно был недоволен, что Галина едва кивнула ему при знакомстве и отвернулась.

Он привык нравиться женскому полу и при этом не прилагал никаких усилий.

Подобное качество оказалось весьма ценным при выполнении некоторых деликатных заданий, и Игорь втайне был убежден, что расположению начальства он в не малой степени обязан именно своему необычному, неброскому, но при том неотразимому обаянию.

Как-то раз — было это года три-четыре назад — его приставили к известному адвокату в качестве секретаря; появились сведения, что адвокат проявляет нелояльность по отношению к высшим чинам государства и позволяет себе весьма вольные высказывания о партийном лидере.

Более того, в разгар фестиваля молодежи и студентов он даже пытался навести мосты с представителями некоторых государств, обещая предоставить документы, компрометирующие высшие органы СССР, в обмен на политическое убежище на Западе.

Впрочем, его так и не смогли поймать с поличным и как раз для этой цели привлекли к работе Игоря.

Адвокату было под пятьдесят, а его молодой супруге едва исполнилось двадцать пять: он был высок, сед и представителен и высоко держал свою красиво посаженную голову, произнося речи в суде.

Говорили, Алина вышла за него замуж по любви.

Вероятно, так оно и было; однако уже через три недели после того момента, как Игорь впервые переступил порог просторной квартиры в доме на Котельнической набережной, Алина заливалась краской с ног до головы, стоило ему только бросить на молодую женщину мимолетный взгляд.

Игорь до сих пор поражался, как этот факт мог ускользнуть от внимания адвоката; однако почтенный муж по-прежнему доверял своей супруге и безбоязненно оставлял ее наедине с красавцем секретарем.

Они вдвоем разбирали обширный архив адвоката, едва не касаясь головами; Игорь чувствовал: еще мгновение, и верная жена повалится без чувств от одного только осознания его близкого присутствия.

Будто невзначай, он взял ее за руки; она задрожала, как пойманная в силки птица.

Это было — как озарение; Игорь уже явственно понимал, что от замкнутого адвоката он так и не добьется опрометчивых откровений, и предчувствовал весомый выговор за проваленную операцию; в этой ситуации внезапная страсть Алины была для него счастливым спасением.

Он взял ее здесь же, на рассыпавшихся бумагах и судебных протоколах; целуя ее лицо, он чувствовал на губах соленые слезы стыда и раскаяния.

«Бедная девочка, — думал он, скользя ладонями по ее мелко подрагивающему горячему телу, — бедная моя девочка! Если бы она только знала!»

— Ты меня любишь?’— взахлеб шептала она, неистово прижимаясь к его груди. — Скажи только, что ты меня любишь!

— Люблю, — отвечал Игорь, стараясь придать голосу интонации страсти.

— Если ты меня разлюбишь, я не знаю, что с собой сделаю! Мне нечего терять!

Она выболтала все. Она даже показала ему тайник на веранде адвокатской дачи, где супруг хранил рукописные тексты статей для западной прессы, обвинявших Советскую власть в грабежах и массовых убийствах.

Этого было более чем достаточно для смертного приговора. Бугаев ликовал в предвкушении наград за удачно проведенную операцию.

Однако процесс по делу о предательстве так и не состоялся.

Адвокат выбросился из окна при обыске квартиры. Но — горькая ирония судьбы — вовсе не из-за того, что был разоблачен. Просто молоденький и ехидный лейтенант госбезопасности, проводивший обыск, смеясь, высказался насчет неверности супруги, и выражение лица ее, стоявшей рядом, было для адвоката самым лучшим и безжалостным подтверждением его слов.

Никто не ожидал от солидного человека такой прыти.

Он перемахнул через стол и, проломив телом оконное стекло, разбился внизу, на асфальте.

Дело замяли: адвокатскую вдову за закрытыми дверями осудили за недоносительство и пособничество в шпионаже и надолго отправили в лагерь строгого режима.

Игоря повысили в звании за успешно проведенную операцию по раскрытию империалистического диверсанта.

Смешно, но Алина при знакомстве тоже сказала:

— Вы похожи на киноартиста.

— … но на самом деле не киноартист, — прибавила теперь Галина. — Я знаю, кто вы.

Игорь рассмеялся, вновь смехом скрывая замешательство.

Интересно, что она могла знать, что имела в виду: что он гид или что только прикидывается гидом?

Никогда они не возвращались больше к этому разговору.

Вероятно, Галина узнала о роде его занятий от отца и потому не расспрашивала. Разве что капризничала, когда он в очередной раз отбывал в дальние и продолжительные командировки, и недоумевала, почему бы не выбрать себе работу покомфортнее, благо возможности имеются.

— Пожалуйста, не сердись, — попросил Игорь.

— Буду сердиться, буду! И никогда не прощу! — По тону девушки было понятно, что гроза миновала.

Игорь усмехнулся:

— Ну, тогда я схожу на кухню, горло промочу, а ты тут пока дуйся себе на здоровье.

— Папа привез сакэ, — не сдержавшись, сообщила Галина, и лицо ее осветила по-мальчишески хитрая улыбка. — Ты когда-нибудь пробовал сакэ, деревня?

— Никогда в жизни!

— Я и говорю: что бы ты без меня делал?!

Потянувшись, девушка соскользнула с дивана и направилась к встроенному в стену бару.

Этот зеркальный ларчик, игравший «Турецкий марш», едва створки его отворялись, был замечателен своим содержимым. Весь советский народ, от мала до велика, пришел бы в состояние столбняка, увидав пузатые прозрачные бутылки с заморскими этикетками и прозрачными жидкостями цвета драгоценных камней. Советский народ знать не знал, что на белом свете существуют подобные напитки и что пьют их не только за морями-океанами, но и в самом центре Москвы, на Ленинском проспекте. Впрочем, советскому народу этого знать и не полагалось.

— Папа сказал, что существует особый ритуал, как надо пить сакэ, но он ничего не запомнил, — сообщила Галина, снимая навинченную пробку с узкого бутылочного горлышка и наполняя рюмку бесцветной, как казалось издали, жидкостью. — Японцы сразу напоили папу, и он с непривычки захмелел, и хорошо, что дядя Боря из посольства незаметно увел его с приема и отвез в гостиницу. А то были бы неприятности, как пить дать! Попробуй.

Игорь взял протянутую рюмку, принюхался и, прежде чем опрокинуть содержимое, заговорщицки выпалил:

— Думаешь, удивила? Сакэ — это всего-навсего рисовая водка!

В первое мгновение Галина растерялась, а затем бросилась на него и принялась колотить в его широкую мускулистую под рубахой грудь кулачками. Игорь смеялся и шутливо пытался защититься.

— Бесстыжий! — кричала девушка. — Я с тобой больше не разговариваю, так и знай! Обманщик!

Вот скажу папе, пусть тебя с работы выгонят, тогда будешь знать!

Потасовка закончилась столь же быстро, как и началась.

Галина как бы невзначай прижалась к Игорю, он сжал ее в объятиях и прильнул к мягким губам.

С минуту было тихо — так тихо, что с улицы доносилось гудение троллейбусных штанг и гнусавые звуки автомобильных гудков.

Девушка наконец отпрянула от возлюбленного и, переводя дух после поцелуя, взъерошила его густую иссиня-черную шевелюру.

— Убить тебя, что ли? — прошептала она. — Чтоб никому не достался, кроме меня.

— Убей. Но все равно я только твой, — в тон отвечал Игорь.

— Врешь. А с циркачкой в Америке кто заигрывал, которая обручи вращает?

Ему стоило немалых трудов удержать на лице небрежное выражение:

— С какой еще циркачкой?

— Да ладно. Ты же понимаешь, я первая обо всем узнаю. Хоть ты там и прикидывался простым переводчиком.

— Не знаю никакой циркачки.

— Разумеется. Кстати, ты слышал, в цирке разбился кто-то. Какой кошмар! Говорят, прямо на глазах у зрителей…

Не ответив, Игорь извлек из бара бутылку французского коньяка и махом заглотнул добрые сто граммов под аккомпанемент «Турецкого марша».

Какое счастье, что ему хватило ума не взять с собой на представление Галину. То-то потом было бы неприятностей!

Казалось, девушка не обратила на его реакцию никакого внимания.

Она доверчиво прижалась к его плечу и, ущипнув губами за мочку уха, прошептала:

— У меня для тебя есть сюрприз. Во-первых, завтра в Доме кино американская картина, закрытый просмотр, мне принесли два билета. Во-вторых, папа сказал, на выходные дача целиком и полностью в нашем распоряжении. Он едет на охоту… с Никитой и остальными.

— Охота? — против воли удивился Игорь. — В такое время?

— Сколько тебе лет? — рассмеялась Галина. — Можно подумать, ты не знаешь, во что это выливается! Охотничий домик, стол, вино, банька… — Она сокрушенно покачала головой: — У папы последние пару лет сердце пошаливает, ему нельзя париться. Каждый раз боюсь, как бы там с ним чего-нибудь не приключилось. Это Никите хоть бы хны; папа говорит, у него такое здоровье, пахать можно!..

— Тс-с! — испуганно воскликнул Игорь, невольно оглядываясь по сторонам.

— Да ладно тебе, — беспечно взмахнула рукой девушка, — он и сам везде похваляется: мол, у них в роду Хрущевых все крепкие, он еще до коммунизма доживет. Я его на днях видела мельком, румянец во всю щеку, как у годовалого младенца. Ну что, ты рад?

— Румянцу?

— Глупый! Тому, что выходные мы проведем вместе, вдвоем.

— Понимаешь, какое дело, Галочка… — Игорь прошелся по комнате и остановился у окна, спиной к собеседнице, делая вид, что рассматривает простиравшийся перед ним урбанистический пейзаж. Он, как мог, оттягивал момент, когда надо будет сообщить о своем отъезде. Слезы, упреки — все знакомо, скучно, тоскливо.

Каждый раз, когда ему приходилось срываться с места и срочно уезжать в очередную командировку, Галина устраивала представление, как две капли воды похожее на предыдущее, всхлипывала, причитала, грозилась применить отцовскую власть, строила догадки насчет девушек, которые могут встретиться в дороге и которые конечно же способны вскружить голову кому угодно.

Хотя, справедливости ради, не так уж она бывала неправа, но Игорь даже под страхом смертной казни не сознался бы в этом.

Интересно знать, откуда она прослышала про Ядвигу?

Ядвига была красивой смуглой полькой; на манеже она лихо управлялась с десятком разноцветных обручей, умудряясь вращать их во всех направлениях на обеих руках, на ноге, шее и бедрах одновременно.

Влажные губы Ядвиги пахли какой-то дикой лесной ягодой, Игорь так и не смог вспомнить ее названия.

Ночью, когда они, мокрые, утомленные, лежали на смятых простынях, Ядвига вдруг ни с того ни с сего в порыве откровенности стала рассказывать, как в сорок восьмом расстреляли ее отца, знаменитого укротителя хищников.

— Иногда мне кажется, — говорила Ядвига, а Игорь тем временем пытался сдержать рвущееся наружу сдавленное дыхание, — я бы сама, своими руками могла растерзать их… этих… Ненавижу! А ты? Говорят, к нашей труппе тоже приставили надзирателя, вот бы узнать, кто это? Мне кажется, карлик Ян ведет себя подозрительно. Ты с ним поменьше откровенничай, Игореша, будь осторожен.

По возвращении он ни разу не виделся с Ядвигой.

Раза два она звонила по телефону, но он измененным голосом отвечал, что ошиблись номером и такие здесь не проживают.

Игорь пережил несколько не самых приятных минут, когда в отчете о поездке ему пришлось указать, что вращательница обручей выказывала отрицательное отношение к отдельным структурам Советского государства. Но он не стал указывать, к каким именно.

Впервые Игорь подумал о том, что исполнение гражданского долга может быть не только почетной, но и мучительной обязанностью.

Раньше он никогда не размышлял на подобные темы.

С тех самых пор как выпускника Института международных отношений пригласили в тяжелое серое здание на площади Дзержинского для собеседования на предмет возможной работы, Игорь чувствовал себя человеком, который честно служит, а что еще надобно!..

Он в мельчайших подробностях помнил день, когда впервые перешагнул порог Комитета госбезопасности.

Длинные коридоры, покрытые темно-красной, с зеленой оторочкой, ковровой дорожкой. Постовые у дверей. Сосредоточенные лица сотрудников, деловито снующих туда-сюда по лестничным маршам. Это выглядело более чем солидно, и на предложение поступить на службу в КГБ Игорь немедленно ответил: «Да».

Полковник Бугаев — в ту пору он еще был подполковником — быстро оценил по заслугам способности молодого коллеги.

Практически с первых шагов на новом месте работы Игорю стали поручать важные и весьма деликатные дела, содержания которых, впрочем, никто не знал, за исключением очень узкого круга лиц.

В качестве гида-переводчика Игорь сопровождал в заграничных поездках всевозможные делегации, гулял по нью-йоркам и парижам, разглядывал неоновые рекламы и даже пару раз исхитрился побывать в стриптиз-барах под предлогом наблюдения за неблагонадежными соотечественниками.

Словом, не так уж и дурно для молодого мужчины двадцати девяти неполных лет, стоящего на пороге бурной карьеры.

Со временем поручения становились серьезнее.

Братья Сетчиковы были именно таким серьезным поручением, и по реакции Бугаева можно было безошибочно угадать, что наверху остались довольны результатом проделанной операции. Комар носа не подточит.

Сетчиковых, конечно, было жаль, но ведь на чаше весов находился престиж государства, который Сетчиковы пытались всерьез подмочить.

Можно себе представить, какой шум подняла бы западная пресса, если бы они и впрямь остались за рубежом, не пожелав вернуться домой! Все равно бы к ним кого-нибудь послали, и счастливая жизнь в чужеземном раю оказалась бы недолгой. В чем, в чем, а уж в этом-то Игорь не сомневался.

…Три часа кряду вышагивая по московским улицам и бульварам, размышляя о новом задании, Игорь неизбежно приходил к мысли, что полковник Бугаев не столько сформулировал предстоящее, сколько максимально попытался скрыть его.

Быть не может, чтобы из столицы, из главного управления, высылали на периферию первоклассного эмиссара всего лишь затем, чтобы разведать обстановку в каком-то заштатном мухосранске.

Если, как утверждал Бугаев, волнения зреют на крупных московских и ленинградских рабочих предприятиях, то при чем здесь Оренбург, Новочеркасск и Каменец-Подольский?

Да если бы там только пикнули, их бы сразу к ногтю, и делу конец.

Другое дело — столичные заводы. Здесь на испуг не возьмешь. Толпу укротить сложнее всего, в толпе человек забывает о себе, у него уже не срабатывает инстинкт самосохранения.

Не то чтобы Игорь всерьез верил в возможность антиправительственных выступлений — сама мысль о подобном казалась ему нелепой и совершенно фантастической, — но тревогу Бугаева нельзя было сбрасывать со счетов.

Информированность полковника всегда была пугающе исчерпывающей, Игорь не раз убеждался в этом на собственном опыте.

Значит, все-таки грядут какие-то важные события… но какие?

Весьма трудно предсказать многофигурную комбинацию, оставаясь в полном неведении по поводу расстановки фигур на шахматной доске.

Сориентируюсь на местности, а там видно будет, решил Игорь, с повинной головой направляясь к элитному дому на Ленинском, где в родительской квартире ждала его невеста.

— …То есть как это — уезжаешь?! Когда, почему, с какой стати?!

Ну вот, так и знал, начинается.

У Галины обиженно задрожал подбородок, а глаза наполнились слезами.

— Ты нарочно! Я знаю, ты нарочно это сделал! Не успел приехать, опять уезжаешь.

— Галочка, ты же понимаешь: служба.

— Не понимаю! И понимать не хочу. Я сейчас позвоню папе. Хватит! Мне это больше не нравится. С какой стати они тебя по всему свету гоняют?!

— Не сердись. Это ненадолго.

— Что, опять в Америку? Конечно, казино, рулетка, проститутки прямо на улицах!

— Никакой Америки. Я еду в Новочеркасск.

— Куда-а? — поразилась Галина.

— Это на юге. Небольшой такой городишко. Казачий край, арбузы…

— Что ты там собираешься делать? Арбузы есть? Я закажу тебе в папином магазине.

— Делать дело.

— Ничего не хочу знать.

— Я вернусь, и мы поженимся.

— Ой-ей-ей, обрадовал! А я, может, к тому времени другого себе найду, получше.

Игорь ухватил девушку за плечи и строго заглянул в глаза:

— Это еще что за разговорчики в строю? Даже в шутку не смей такое говорить!

— А я буду, буду!

— Будешь меня ждать, — закончил он фразу за Галину.

— А вот и нет.

— Кто говорил: любовь до гроба?

— Мало ли какую глупость сболтнешь по недомыслию, — обиженно процедила Галина и прижалась к его груди. — Игоречечка, ну что у тебя за работа такая, а? Давай ты ее бросишь, а? Папа тебя к себе пристроит, там и спокойно, и зарплата большая, и машина у тебя будет служебная, и дача… а?

— От дачи не откажусь.

— Ну вот, опять шутишь! — вспыхнула она.

— Хорошо, — Игорю стоило усилий удержать ее в объятиях, — хорошо, я обещаю подумать…

Девушка радостно вскинула на него глаза:

— Нет, пообещай, что перейдешь к папе.

— Если он меня возьмет…

— Пообещай!

Игорь вздохнул и прошептал:

— Ладно. Последняя поездка — и все. Обещаю.

Загрузка...