Расстрел на площади

55. Пусть живут

Охая и сокрушенно покачивая головой, Любочка рылась в содержимом перевернутых шкафов, в вывороченных столешницах. Сахар она в конце концов обнаружила в кабинете Авдюшенко, а вот чайной заварки нигде не было, хоть ты тресни!

Любочка досадовала на себя, что не сообразила захватить из дому пакетик индийского чая, который за неделю до того прикупила в горкомовском буфете. Московский гость наверняка любит индийский чай.

Была глубокая ночь. В первом часу наряд милиции, охранявший подходы к зданию городского комитета партии, дружно отдал честь, пропуская к крыльцу несколько человек. Машину оставили у въезда на площадь.

Дрожащей рукой Авдюшенко собственноручно освободил проход в здание: вместо взломанных толпой дверей проход загораживали доски и ленты с надписью: «Закрыто! Опечатано! Стой!» — и зажег ручной фонарик.

Процессия — в нее входили уже упомянутый Авдюшенко, первый секретарь областного комитета партии Певцов, Любочка, директор электровозостроительного завода Петухов, две малозаметные серые личности — инструкторы горкома и двигавшийся чуть на расстоянии от прочих Анатолий Дмитриевич Баранов — молча проследовала в здание Новочеркасского городского комитета партии.

Дикая картина предстала перед их глазами.

Повсюду царил погром. На полу валялись груды бумаг, кумачовые лозунги, сброшенный с постамента гипсовый бюст с разбитой на черепки головой (чей это бюст, понять теперь было весьма затруднительно; первый секретарь обкома Певцов даже обрадовался этому обстоятельству — раз неизвестно, чей бюст, значит, и нагоняя не будет), разорванные в клочья парадные портреты выдающихся деятелей Коммунистической партии и Советского государства.

Баранов мрачно обвел глазами поле побоища.

— Где мы сможем спокойно поговорить? — спросил он.

— Я думаю, в моем кабинете будет удобно, — робея, заметил Авдюшенко.

Они поднялись на второй этаж. Увы, кабинет второго секретаря пострадал ничуть не меньше прочих, и в итоге решено было разместиться в небольшой комнатке, где обычно принимали партийные взносы.

Бредя в полутьме за Барановым, Певцов с тоской думал о том, что напрасно не прислушались к его мнению и не остались в загородном охотничьем домике — закрытой гостинице для прибывавших в Новочеркасск высших партийных и государственных чинов. Охотничий домик был тих и уютен; вышколенная обслуга накрыла бы стол и не мешала бы во время серьезного разговора.

Однако Баранов отчего-то уперся и стоял на своем:

— Говорить будем в здании горкома!

Только теперь Певцов вдруг понял, что, возможно, это был не просто нелепый сановный каприз. Что, если Баранов хочет сказать им нечто важное, что не должно достичь чужих ушей?

Охотничий домик был напичкан прослушивающей аппаратурой — просто так, на всякий случай; была она и в помещениях горкома, однако после учиненного толпой погрома, по всей видимости, система прослушивания не действовала, и, таким образом, Баранов мог говорить свободно, не опасаясь, что его речи будут услышаны в нежелательном месте.

«А он, оказывается, не так прост, курилка!» — восхитился про себя Певцов и с уважением поглядел на массивный затылок двигавшегося чуть впереди Анатолия Дмитриевича.

Итак, они расположились в небольшой комнатке в левом крыле здания. Авдюшенко обнаружил в углу розетку и врубил настольную лампу. Любочка помчалась шарить по кабинетам в поисках чашек и заварки, чтобы приготовить чай для высокого гостя.

— Ну, вот что, — сказал Баранов, усевшись на жалобно скрипнувший стул у перевернутого шкафа, — теперь мы можем поговорить серьезно и обсудить создавшееся положение. — Он строго поглядел на Авдюшенко и Певцова. — Руководители областной партийной организации не смогли должным образом отреагировать на происходившее в городе и выпустили инициативу из своих рук. Думаю, немалая доля ответственности лежит именно на вас…

— Но, Анатолий Дмитриевич… — жалобно начал Певцов, однако Баранов жестом велел ему замолчать.

— Меня не интересуют оправдания, — сказал Баранов, — у меня слишком мало времени, чтобы выслушивать всю эту галиматью. К утру я должен быть на докладе у Первого секретаря ЦК партии товарища Хрущева. Я обязан доложить ему, какие меры предприняты для урегулирования сложившейся ситуации.

Он взглянул на наручные часы, как бы давая понять, что разговор будет кратким.

— Силы правопорядка полностью контролируют обстановку, — объявил Певцов. — Железнодорожная ветка деблокирована, и поезда без задержек следуют согласно маршруту. Как вы знаете, на улицах города продолжается военное патрулирование. Насколько мне известно, никаких эксцессов и столкновений зачинщиков беспорядков с милицией больше не произошло.

— Этого мало, — сказал Баранов. — Я еще накануне просил подготовить списки бунтовщиков, чтобы при первом же намеке на повторение беспорядков арестовать их и вывезти из города.

— Списки готовы! — отрапортовал Авдюшенко. — Полторы тысячи фамилий. Надеюсь, для начала этого будет достаточно… Как я уже докладывал, из городской тюрьмы переправлена большая часть заключенных уголовников; освобождены места для вновь арестованных. Однако на данный момент массовые аресты не проводятся; ждем дальнейших распоряжений.

— Вот и ждите, — кивнул Анатолий Дмитриевич. — Меня интересует, обнаружены ли организаторы мятежа?

— Так точно! — рявкнул Певцов. — Сотрудники областной организации Комитета госбезопасности представили нам исчерпывающий материал. — Он распахнул кожаную папку, которую все это время бережно прижимал к груди. — На площади во время митинга действовали переодетые в штатское сотрудники КГБ. Они покинули толпу буквально за минуту до начала операции.

Певцов протянул Баранову глянцевый фотографический снимок. На снимке был изображен приседающий в танце дед с медалями через всю грудь в кругу аплодирующих зрителей.

— Вот, к примеру, Удальцов Тимофей Петрович, 1891 года рождения. Участник Великой Отечественной, награжден орденами и медалями…

— Ну и?

— Одним из первых ворвался в здание горкома, выбросил из окна портрет товарища Брежнева, — сообщил Певцов, демонстрируя новое фото.

Фотограф запечатлел момент, когда разгоряченный Тимофей Петрович, по пояс высунувшись из окна, непочтительно размахивал изображением Председателя Президиума Верховного Совета СССР.

— Арестовать, — распорядился Баранов.

Певцов кивнул и передал фотоснимок топчущимся за его спиной невзрачным инструкторам.

— Абрамова Арина Григорьевна, — представил он женщину, запечатленную на другой фотографии. — Мать-героиня, работница электровозостроительного завода…

— Я ее знаю, — поспешил вставить директор товарищ Петухов. — Она у нас входит в женсовет.

— В женсовет, говорите? — мрачно переспросил Баранов. — Зачинщица и бунтовщица — в женсовет?!

— К-кто бунтовщица? — растерялся Петухов.

— Это ведь она являлась сюда с письмом для Никиты Сергеевича? — спросил Баранов.

Певцов кивнул.

— Арестовать и под суд. К высшей мере наказания.

— Так ведь она… у нее ведь десять ртов детишек! — пробормотал Петухов, но Баранов на сей раз даже не удостоил его взглядом.

— Враги Советского государства, — зычно объявил он, — не могут рассчитывать на снисхождение и всякие там смягчающие обстоятельства. Под суд — чтоб другим неповадно было.

— Этот человек приходил сюда вместе с Абрамовой, — сообщил Певцов, комментируя очередное фото.

— Под суд. К расстрелу.

— А вот этот, тоже, кстати, рабочий электровозостроительного, пытался сагитировать работников газораспределительной станции перекрыть подачу газа на городские предприятия.

На фотографии был изображен Васька Сомов. Он прижимал к груди тело Лиды с безвольно свешивавшимися к земле руками, и лицо его было искажено отчаянием.

— К расстрелу, — кратко распорядился Баранов. — А это что за девица-красавица?

Он взял из рук снимок Даши. Не столько Даша привлекла его внимание. Просто рядом, держа девушку за руку и пытаясь привлечь к себе отчаянным жестом, стоял Игорь Захаренко.

Несколько мгновений Анатолий Дмитриевич мрачно разглядывал изображение своего будущего зятя.

— Просто зевака, — поспешно сообщил первый секретарь обкома партии. Он боялся признаться, что по поводу Даши не успел навести необходимые справки.

— Найти. Отдать под суд.

— Очень хорошо! — закивал Певцов.

— Лет на пятнадцать ее упечь, чтоб неповадно было! — громогласно объявил Баранов. — А то разгуливает, понимаешь, где не надо!

Директор Петухов беззвучно захлопал ртом, но так и не смог выдавить из себя протестующее слово.

— Я еще хотел узнать, что делать с теми, кто застопорил движение железнодорожных составов, — вкрадчиво поинтересовался Певцов, приободренный тем, что начальственный гнев не обрушивается на его голову. В качестве громоотвода в этот момент он готов был подставить для Баранова кого угодно, хоть мать родную. — Вот один из организаторов, тоже — бывший фронтовик.

Подавшись поближе к московскому гостю, Петухов с ужасом разглядел на фотографии своего давнего приятеля, Григория Онисимовича.

— Это заслуженный рабочий, — жалким голосом пробормотал он, — уважаемый человек!

Баранов скользнул по Петухову ледяным взглядом.

— У вас что ни уважаемый человек, то государственный изменник, — процедил он. — Под суд.

Петухов почувствовал, как у него подкашиваются ноги.

В этот момент в глубине здания раздался отчаянный крик Любочки. Все, как по команде, повернули головы.

— Ч-что… что такое? — бледнея, пролепетал Авдюшенко.

Ответом ему был неожиданный смешок — будто колокольцы прокатились по коридору.

— Любочка! — окликнул Авдюшенко. — Любочка, что случилось?

— Тут к товарищу Баранову посыльный, напугал меня до смерти, — крикнула она, приближаясь, — а я заварку нашла!

В дверях возник высокий, с армейской выправкой мужчина в штатском. Мария Дмитриевна Патрищева с первого взгляда признала бы в нем дирижера, который несколько дней назад вместе со своим оркестром заселился в городскую гостиницу.

— Автобус пришел? — без лишних слов спросил Баранов.

— Так точно. Ждем ваших указаний.

Анатолий Дмитриевич с неудовольствием поморщился:

— А без указаний обойтись нельзя? Погружайте личный состав и можете ехать. Надеюсь, излишне напоминать о неразглашении?

— Так точно.

— Свободны.

Мужчина молодцевато развернулся и был таков. Авдюшенко озадаченно поглядел ему вслед, но ни о чем спросить не решился. Первый секретарь обкома Певцов сделал вид, что уж ему-то, конечно, все известно и вопросы излишни. Но на самом деле и он ничего не знал.

Просто накануне, около двадцати двух часов, поступило личное указание Баранова выделить пассажирский автобус и подогнать его к заднему двору городской гостиницы. Указание было выполнено.

Но никто, даже водитель автобуса, которому поручено было доставить пассажиров в аэропорт Ростова, не ведал, что в их узких и длинных футлярах спрятаны снайперские винтовки с оптическим прицелом.

Постояльцы гостиницы, выполнив особо ответственное и абсолютно секретное задание, разъезжались по домам. Среди них, довольный проведенным днем, был и Рудольф. Он наверняка знал, что уложил троих, — а это уже немало!

— По имеющимся сведениям, во время беспорядков погибли шестнадцать человек, — продолжал докладывать Певцов, — и около сорока ранены. Городская больница переполнена…

— Это понятно, — кивнул Баранов, — а вот что с уборкой площади?

— По вашему приказу дважды прогнали по всей территории поливальные машины.

— Ну и?

— Пятна не смываются, — замешкавшись с ответом, виновато проговорил Певцов. — Но мы назавтра еще раз попробуем…

— Так ведь вся площадь в крови, — некстати встрял Авдюшенко. — Я даже не знаю, получится ли замыть ее начисто.

— В таком случае вызовите дорожные службы и закатайте сверху новым асфальтом, — отрезал Баранов.

Певцов с готовностью кивнул.

— Кстати, что происходит в армейских частях? — поинтересовался Анатолий Дмитриевич, вспомнив, что на время замещает в должности командующего.

— Войска в полной боевой готовности. Боевой дух личного состава — на должном уровне, — отрапортовал Певцов. — Правда…

— Да? — воздел бровь Анатолий Дмитриевич.

— Несколько солдат во время операции отказались выполнять приказ командиров. Они не стали стрелять в бунтовщиков…

— Кто такие?

Певцов поспешно извлек из папки листок с фамилиями:

— Рядовые Кузнецов, Ерыкалов, Бебенченко, Шварцман, Лапиньш, Бажин…

— Всех — под трибунал, — распорядился Баранов. — И пусть им впаяют под завязку. Ну-ка, дайте-ка сюда фамилии! — Он пробежал глазами список. — Может, и тут кого-нибудь представить к подрасстрельной статье, а? В конце концов, что ж это начнется, если и армия перестанет подчиняться приказам сверху? — Анатолий Дмитриевич в задумчивости занес карандаш над бумагой. — Кого бы выбрать? Бебенченко… Нехорошо — украинец. Лапиньш… С прибалтами связываться — себе дороже.

Карандашный грифель завис над русопятой фамилией Бажин.

— А, ладно, — вдруг отмахнулся Баранов. — Ну их! Пусть живут!

И он отдал список Певцову.

— Ну, что ж! — потянувшись, проговорил Анатолий Дмитриевич. — Теперь, пожалуй, можно и чаю. Кстати, где находятся тела погибших?

— То есть как — где? — удивился первый секретарь обкома. — В городской больнице, в морге.

— Что мы будем с ними делать?

Певцов и Авдюшенко озадаченно переглянулись.

— Вы ведь не рассчитываете возвратить их родственникам, верно? — грозно произнес Баранов. — Надеюсь, хоть на это у вас ума хватает?