Расстрел на площади

41. «Взвейтесь кострами!»

— Никита Сергеевич, дорогой, вы должны понять, что…

— Не хочу! — выпалил Хрущев.

Он выскочил из-за стола и, будто маленький проворный колобок, прокатился по кабинету, на мгновение задержавшись у высокого и узкого окна. На фоне чистого неба с прожилками молочно-бледных облаков купола кремлевских соборов казались еще более строгими и совершенными. Они золотились на солнце и слепили глаз огненными отражениями.

Сидя в глубине кабинета, председатель КГБ Семичастный наблюдал за Хрущевым, остановившимся у окна спиной к нему и судорожно потиравшим массивный морщинистый затылок.

Хрущев нервничал, и это было на руку.

Семичастный издавна опасался спокойного и уверенного в себе Хрущева, Хрущев же нервный и издерганный становился легкой добычей. Переубедить его в этом состоянии и заставить действовать согласно указке не представляло особого труда.

— Вы соображаете, что говорите, товарищ Семичастный? — вновь закипятился Хрущев, впрыгивая в рабочее кресло и лихорадочно пролистывая ненужные бумаги. — Это же черт знает, что такое!

— Поверьте, Никита Сергеевич, мои люди сделали все от них зависящее, чтобы…

— Не верю!

Семичастный усмехнулся.

Первый секретарь Центрального Комитета партии был похож сейчас на упрямого ребенка, во что бы то ни стало не желающего считаться с реальностью. Разумеется, в конце концов у него не будет иного выхода, кроме как признать нынешнее положение дел, однако, по правде сказать, председателю КГБ не хотелось доводить дело до крайностей.

— Завтра в газетах появится сообщение о росте цен, — напомнил Семичастный. — Это обстоятельство может вывести ситуацию из-под контроля. Мы должны нанести упреждающий удар…

— Какой еще удар?! — взорвался Хрущев, покрываясь апоплексическими багровыми пятнами. — Вы соображаете, что говорите? Удар — по кому? По собственному народу?

— Народом надо управлять. Вы же глубокий политик, Никита Сергеевич, — попытался польстить председатель КГБ, — и осознаете, что маленький, но жесткий урок может предотвратить большую кровь. Когда страна узнает о резко возросших ценах, может произойти непредвиденное.

— Граждане СССР обладают достаточной сознательностью для того, чтобы понять неизбежность ценовых изменений, — заученно пробубнил Хрущев.

Он и сам не верил в собственные слова, однако выкладки солидных экспертов-экономистов в конце концов сломили его сопротивление. Страна жила в долг, и долг этот увеличивался в геометрической прогрессии. Хрущев отчаянно пытался разобраться в цифрах и сводках, но в итоге приходил к одному и тому же выводу: если не поднять планку поступлений в государственную казну, в стране грядет экономическая катастрофа. Он пытался было (с подсказки своих более молодых и безоглядных помощников) предложить дополнительное урезание военного бюджета; однако представители военных ведомств и председатель КГБ как дважды два доказали, что эта мера абсолютно невозможна и, кроме того, приведет к необратимым последствиям. Состоявшееся сокращение армии и без того породило в войсках волну недовольства; Хрущеву докладывали о возможных волнениях в воинских частях, которые, к счастью, не состоялись. Если вновь урезать расходы на вооружение, то силовые структуры вполне могут выйти из-под контроля — запас их терпения и без того на пределе.

«Не надо дразнить голодного зверя», — с ледяной улыбкой процедил министр обороны Малиновский. В этой ситуации оставалось единственное: выкачивать деньги из гражданских кошельков. По крайней мере в руках рядовых граждан нет оружия.

— Вот отчет одного из сотрудников моего ведомства, который командирован в провинцию для анализа ситуации и прогнозирования и упреждения возможных эксцессов. — Председатель КГБ раскрыл створки тяжелой папки с золотым тиснением и взял в руки лист бумаги с машинописным текстом: — «Обстановка в городе вызывает опасения. Нередко можно услышать неодобрительные высказывания о генеральном курсе партии и правительства, которое якобы не заботится о рядовых гражданах. Рабочие текстильной фабрики недовольны существующим уровнем зарплаты и своими бытовыми условиями…»

— Что за город? — мрачно поинтересовался Хрущев.

— Иваново.

— Ерунда. Там одни бабы, — отмахнулся Первый секретарь ЦК.

— Бабий бунт — самый страшный, — парировал Семичастный. — Впрочем, вот отчет из Кемерова, там та же самая ситуация: «Ощутимо плохо скрываемое недовольство существующим положением вещей. В рабочей среде нередки разговоры о том, что необходимо дать понять правительству: народ живет в бедности и надо срочно поднять зарплаты. Библиотекарь Ерыкалова А. 3. в частной беседе высказала мнение, что — цитата — «страна кормит партийно-бюрократическую верхушку, не получая ничего взамен, кроме нищеты и бесправия…».

— Кто такая библиотекарь Ерыкалова? — зло выпалил Хрущев.

— Мои люди уже занимаются ею, — успокоил председатель КГБ. — Однако, как вы понимаете, единичный случай — не пример. Необходимы массово-показательные меры.

— Почему вам так нравится собирать всякую грязь, товарищ Семичастный? Почему вы не приводите передовые примеры?

— Служба такая. Я, как врач, занимаюсь болячками и язвами, а не здоровым организмом.

— Завтра на Ленинских Горах открывается новый Дворец пионеров. Вот о чем надо говорить и писать! — заявил Хрущев. — Я буду на открытии. Когда Первый секретарь Центрального Комитета присутствует на открытии Дворца для детей — это и есть новый образ жизни. Будет пресса, газетчики, кинохроника. Пусть напишут, покажут по всей стране. И никаких не будет массовых волнений. И никаких показательных карательных мер. Это мы уже проходили. Второй Караганды не будет, это вам Хрущев говорит! Мы живем и будем жить по-новому, по-ленински. Коммунизьм не за горами, а вы мне предлагаете устроить войну с собственным народом! Что скажет прогрессивное человечество? Может, вы решили лить воду на мельницу империализьма? — Хрущев перешел на крик. У него начиналась форменная истерика.

Семичастный со вздохом закрыл папку с золотым тиснением и вежливым тоном произнес:

— Виноват, Никита Сергеевич. Я просто выполнял свой долг и счел нужным еще раз предупредить вас о возможных событиях.

— Никаких событий не будет! — заорал Хрущев. — Вы меня слышали? Никаких!!!

На следующее утро сверкающий черный лимузин подрулил к праздничной толпе, собравшейся у входа в новый Дворец пионеров. Из репродукторов на несколько кварталов окрест неслось бодрое хоровое: «Взвейтесь кострами, синие ночи!»

Выглядывая из окна машины, Хрущев с удовольствием отметил про себя, насколько архитектура здания непохожа на прежние тяжелые и серые конструкции сталинской поры. «Новое время — новые формы», — удовлетворенно подумал он.

Из толпы вынырнула охрана, тесня праздничный люд от машины главы государства, и сопровождающий ловко отворил дверцу. Раздались бурные, восторженные крики и аплодисменты, и под эти аплодисменты Хрущев вылез из лимузина. Он приветственно махал рукой белоснежной и красногалстучной толпе и думал: «Мой народ любит меня. Все остальное — ложь. Они рады мне. Они улыбаются и смеются — не по заказу, а от души. Они верят, что коммунистическое завтра придет. Они не могут пойти против партии и против Хрущева. Никогда!»

Одаривая всех широкой, добродушной улыбкой, он двинулся по красной дорожке к просторному белоснежному зданию, сверкавшему огромными ослепительными прямоугольниками окон. В этот самый радостный и торжественный момент откуда-то сзади вынырнул невзрачный референт и, склонившись к самому уху Первого, прошептал:

— Никита Сергеевич, плохие новости.

— В чем дело? — недовольно откликнулся Хрущев, еще не осознавая важности момента.

Бледный оттого, что именно ему приходится сообщать столь дурную весть, референт поднес к губам кулачок и так, в кулачок, выпалил:

— Из Ростовской области пришла срочная телефонограмма. В Новочеркасске массовые беспорядки…