Режим черной магии

Глава двадцать третья

Был уже почти полдень, а я сидела неподвижно возле стола для пикников, опираясь верхней половиной тела на сырое дерево, опустив голову, разглядывая Дженксов пень. Узнай Брук, что атака фейри провалилась, и реши она повторить покушение на меня в то же утро, я бы уже была мертва, но мне было наплевать. Я высматривала в пне признаки жизни и заходить в помещение с риском их пропустить не собиралась. Айви вернулась в церковь узнать, сколько еще ждать, но это было уже минут пять назад.

Весенний ветерок сбил мне на глаза локон, я отвела его в сторону, пристально глядя на пень, а бедро болело от слишком уж частых ударов об пол, и рука болела, раненая фейрийской стрелой, а пальцы воняли жженым янтарем. Фейри в конце стола ходили с места на место, оправляясь от ран и учась передвигаться без крыльев, все еще ожидая решения своей судьбы. Сад почти затих. Ни птиц, ни насекомых. Даже не слышно стрекота крыльев или траурного плача пикси. Жуткая тишина. Я села прямее, спина хрустнула.

— Где они все? — спросила я шепотом, не ожидая ответа.

— Разлетелись, — сказал кто-то из фейри. Я повернулась — Сидереал стоял у края пузыря. — Когда умирают родители, молодые разлетаются. Или погибают, или находят себе пары и тоже, вероятно, погибают. Не возвращается никто.

— Дженкс не умер, — быстро возразила я, чувствуя боль до самого сердца, а он осклабился, показав острые зубы. Подавив дрожь, я отвернулась, глядя на пень. Дети Дженкса хотят улететь? — И зачем улетать? — спросила я. — Сад никуда не уходит.

Сидереал пожал плечами, и злобная ухмылка сменилась гримасой боли, когда натянулась кожа на спине.

— Предотвращает инбридинг. Они же всего лишь животные. Мы парим высоко в небе, ловя траурные песни, как ловят волки голос больного лося. Горюющие пикси покидают сад, а новые не придут до тех пор, пока не исчезнут следы его обитаемости. Вот это наша работа — вытереть доску начисто. А они еще нас называют животными.

Я не сомневалась, что разлетаются они от горя, а не для предотвращения инбридинга, но промолчала.

— Даже боя не бывает, если только другой клан фейри не претендует на ту же территорию. — Сидереал вывернутой рукой потянулся через плечо, поправил на себе одежду, почесал обрубки крыльев. — То, что этот пикси велел своему старшему следить за садом, — необычно. И омерзительно, если подумать.

— Ничего омерзительного! — возмутилась я, оскорбившись. — Дженкс велел Джаксу ухаживать за садом, считая, что мне нужна поддержка пикси.

Но Джакс снова улетел, бросив мечту своего отца, чтобы преследовать свою. Хотя трудно считать его в чем-нибудь виноватым из-за этого.

Сидереал минуту помолчал.

— Твоя магия может сделать тебя вот такой маленькой? — спросил он недоверчиво, оглядывая свою белую одежду, похожую на мантию.

О Дженксе говорить было трудно, но я кивнула:

— Да. Однажды я сделала Дженкса большим.

Фейри издал сухое шипение — я уже начала понимать, что это звук означает недоверие.

— Он бы не мог тогда летать. Вес не поднять.

— У него не было крыльев. — Я посмотрела на крыльцо, снова на пень Дженкса. — При том размере они ему не были нужны.

И вдруг мне стукнула в голову мысль, и я перевела взгляд на Сидереала. Можно было бы сделать их большими, потом опять маленькими — и крылья вернутся.

А дальше? Погладить их по головке и сказать, чтобы хорошо себя вели? Если вернуть им крылья, они вернутся к прежней жизни без всяких гарантий, что меня не зарежут во сне. Уже ведь пытались убить меня этой стрелой, меня и Айви. Нет, даже на секунду не буду делать их большими.

Сидереал осклабился длиннозубой ухмылкой, и лицо у него было злобное. Интересно, не с той же ли мыслью он отвернулся и зашипел?

— Ф-с-с-с! Прав ковен, ты — черная ведьма. Наложить на себя проклятие, чтобы спасти пикси.

— Твой ковен — шайка завистливых болванов. — Я так не считала, но приятно было услышать такие слова из собственных уст. — Что толку, если ты что-то можешь сделать, но не делаешь, когда надо спасать друга? Кому я наврежу, став маленькой, кроме себя самой? Никому я не причиню этим вреда. Только что умерла его жена, и ему нужно, чтобы кто-то был рядом. Как ты можешь их называть животными, если они тоскуют до смерти при гибели друг друга?

Боже мой, Дженкс, ты нам нужен. Не уходи пока за Маталиной. Она хотела, чтобы ты жил.

— От твоей доброты становится больно, ведьма. — Сидереал говорил с горечью в голосе, заведя руку назад, чтобы утишить боль свежих ран. — Сперва нам, когда ты нас спасла от смерти, теперь этому пикси. Ты и вправду демон.

Жар бросился мне в лицо, я рявкнула на него:

— А кто тебя спрашивает?

Но я же не делаю больно Дженксу? Или надо было просто дать ему умереть вместе с Маталиной? И я думаю только о себе? Может быть, пикси любят так глубоко, что жить после смерти любимого — ад?

Черные глаза Сидереала смотрели на меня, прищурившись, но я обернулась назад, на скрип двери. Оттуда вышел Пирс, и адреналин у меня дал свечку. За Пирсом шла Айви, за ней Кери. Я встала, вытерла ладони о штаны.

— А где еще один? — спросила я, увидев всего два флакона зелья в руке у Пирса. Айви поежилась неловко, и я поняла. — Ты не идешь?

Она взяла флакон у Пирса и отдала мне.

— Я видела, что туда вложили, — сказала она, обнимая меня. Закрыв глаза, я снова почувствовала, как подступают слезы. И в объятии Айви чувствовалась за меня тревога. — Я не могу, — прошептала она так, будто ей стыдно. — А ты можешь.

И почему я не удивилась?

— Я совершаю ошибку? — спросила я. Я очень переживала смерть Маталины, но не меньше хотела, чтобы Дженкс остался жить.

Айви покачала головой. Кери, увидев это, кашлянула, привлекая мое внимание.

— Проклятия необходимо пробудить, — сказала она, и я взяла у нее из рук иглу для пальца.

Пробудить демонской кровью, раз это проклятия.

В оцепенении я одним движением скинула большим пальцем колпачок с иглы и уколола палец — легкость, отработанная повторением. Ветер шевельнул мне волосы. Три капли крови я выдавила в свой флакон, потом в тот, который держал Пирс. Пахнуло красным деревом, но лицо у меня похолодело, когда мне показалось, что к нему примешивается струйка жженого янтаря. Но никто больше вроде бы не заметил.

Черт возьми, сколько же мне еще нужно доказательств?

Вся дрожа, я посмотрела на Пирса. С непроницаемым лицом он без малейшего колебания осушил флакон.

— Вкус осени, — сказал он, облизав губы и щеки изнутри.

— Сухие листья, — прошептала я, вспомнив, что Дженкс сказал то же самое. Фейри на другом конце стола смотрели внимательно, и я подумала: а если я их отпущу, вернутся ли они к ковену и расскажут ли все, чему были свидетелями?

И не наплевать ли мне на это?

Собравшись с духом, я подняла флакон… и остановилась.

— Одежда! — ахнула я. — Не могу же я в дом Дженкса войти голой!

— Джи несет одежду, — терпеливо пояснила Кери. — И тебе, и Пирсу.

Успокоенная этим ответом, я осушила флакон, ожидая едкого замечания Дженкса о голых ведьмах в саду Эдемском — но его, конечно, не было. У меня сжалось сердце. От пыльного вкуса зелья во рту пересохло, я проглотила слюну, облизала зубы, стараясь прогнать сухость.

— Это ужасно, — скривилась я и коснулась линии. Осталось только произнести волшебные слова. — Какое слово прекращает действие проклятия?

Кери пожала плечами:

— То же, что его активирует.

Я вспомнила заклинание для перемены роста, что делала для Дженкса прошлым летом.

— Non sum qualis eram?

У нее широко раскрылись глаза, а я успела схватить ртом воздух — и тут же его из меня выдавило.

Сразу же подействовали чары. Не было боли, но я чувствовала, как вливается в меня энергия лей-линии, вибрируя в каждой клетке, пока не наполнило совсем. Слой окрашенного копотью безвременья охватил меня, залил слух, но тут же защелкали костяшками триллионы счетов — мои клетки готовились к перемене, включая одно и выключая другое. Потом поток энергии замедлился, остановился.

Еще раз я успела вдохнуть, и снова дыхание у меня отшибло. Потом меня будто выдавили из тюбика с зубной пастой, энергия потекла из меня, и я стала сокращаться. Глаза перестали работать, мне стало страшно, потом что-то разлетелось вдребезги: громкий треск и звон осколков. Я подумала, уж не душа ли моя.

И с последним импульсом энергии из линии проклятие доиграло себя до конца. В ушах что-то хлопнуло, звуки отключились. Я открыла глаза — оказалось, что я в отливающем черным мире ткани, пахнущей мылом. Моя футболка. Сделано! Лихорадочно запустив руку за спину, я с облегчением вздохнула: крыльев не было.

— Я принимаю копоть, — сказала я, ощутив первые уколы возвращающегося ощущения из безвременья.

Взметнувшаяся волна боли нависла надо мной и разлетелась, расплескалась новым слоем черного дисбаланса. Я ощутила его вкус, схватившись за складку футболки и попытавшись себя прикрыть, заметив при этом, что у нового слоя почти металлический привкус. Ноги у меня стали волосатыми — вроде как «не могу найти, куда бритву задевала». Подмышки я смотреть не стала, зная, что увижу. Вдруг я поняла, что снова сбросила собственные биологические часы. Не удивительно, что демоны живут вечно.

— Отлично, — прошептала я, подняв глаза навстречу жужжанию крыльев пикси и бьющему сверху лучу света. Это была Джи, похожая на ангела. Она забралась в мою рубашку, окутанная туманом голубых искр. Через руку у нее было переброшено зеленое платье с серебряными и золотыми кружевами. Под ним — зеленые штаны и рубашка, наверняка для Пирса. Молодая летунья отодвинула складку ткани и встала. Будь мы обе людского размера, она была бы ниже меня дюймов на десять. Лицо исчертили блестящие полосы засохших слез, и виду нее был горестный. Я знала, что она вполне взрослая, у нее муж и собственный сад, но все равно мне она казалась десятилетней девочкой, и сердце за нее болело. Не я одна горюю.

— Миз Рэйчел! — сказала она, протягивая мне платье. И голос у нее звучал точно так же, что показалось мне странным. И мой тоже.

— Спасибо, Джи, — сказала я, быстро принимая платье и ее помощь в его надевании. У него были сзади лямки крест-накрест и завязки спереди — для крыльев. Сама ткань была мягкой и такой легкой, что я почти ее не чувствовала. Такое ощущение, будто я все равно голая. Платье украшали серебряные и золотые кружева, и если не считать, что торчали мои неприлично волосатые ноги, сидело оно прекрасно. — Красиво, — оценила я, и Джи грустно улыбнулась, впервые за все это время посмотрев мне в глаза.

— Спасибо вам, — тихо ответила она. — Я его в прошлом году сшила. Впервые попробовала такой вот узор кружев. Маму целую неделю пришлось уговаривать…

Она осеклась, и у меня сердце чуть не разорвалось, когда она заплакала, закрыв лицо руками.

— Ой, Джи! — Я немедленно шагнула прочь из рубашки, прямо к ней. — Мне очень, очень жаль. — Я обняла юную пикси, и она заплакала еще горше. — Все мы будем тосковать по ней, но ты, наверное, больше всех. Ты ее знала всю жизнь.

Она отодвинулась, кивнула, вытирая глаза платочком, вынутым из-за повязки на руке. Джи сражалась рядом со своими родителями — еще одна нарушенная традиция пикси.

— В-вы думаете, что сможете уговорить батюшку остаться в живых? — спросила она неуверенно, и глаза ее блестели непролитой влагой. Впервые в них засветилась надежда.

— Ты думаешь, я должна? — спросила я, думая, правильно ли я поступаю, вмешиваясь в традиции пикси. Кажется, всегда, когда я хочу сделать лучше, то только вношу неразбериху.

Слезы у Джи перестали течь.

— Не знаю, — ответила она задумчиво. — Никогда не думала, что можно иметь только отца или только мать. Всегда казалось, что они — одно.

Она посмотрела в темнеющее небо.

— Прошу прощения, — бросила она, собирая одежду Пирса, и полетела прочь. От ветра ее крыльев у меня волосы разлетелись во все стороны, и мне стало очень тревожно, когда Айви осторожно придавила рубашку к земле, предъявив меня миру. Пирс еще не переоделся, и заморгал на меня недоуменно. Я подумала, не выгляжу ли я как женщина его времени, и от этого стало только еще более неловко.

— Рэйчел? — прогремел голос Айви, и я скорчилась, закрыв руками уши.

— Не так громко! — крикнула я, и она отодвинулась. На большом толстом лице отразилась неуверенность. Как получилось, что она кажется огромной, а солнце и облака — прежними, мне было не постичь.

— Я ее не слышу, — сказала Айви, обращаясь к Кери. — Она просто пищит.

— Зато я тебя слышу! — заорала я. Чувствуя себе вытащенной на обозрение, я быстро перелезла через футболку на землю. Ноги у меня оказались босыми, а земля хлюпала. Конечно, в платье этом я чувствовала себя принцессой, но ходить в нем — чистый геморрой. Я только надеялась, что крыс тут нет. Если придется бежать — хлопнусь, как клоун.

— Я не могу повторить магию пикси, усиливающую голоса, — сказала Кери, и я вздрогнула, когда лицо Айви придвинулось к моему.

— Bay, Рэйчел! — шепнула она, и дыхание ее пахло апельсиновым соком. — Ты как Кусь-меня-Бетти в выпускном платье.

Я вздохнула, ссутулившись. Не давала покоя мысль: быть может, из-за маленького роста Дженкс был так вспыльчив? Никогда больше не буду его доставать. Черт, мне нужно туда. Он там один, оплакивает жену.

Мое внимание привлекла серия щелчков, и я побледнела, увидев ряд диких рож, что таращились на меня со стола для пикников. Твою мать. И мне еще казалось, что они страшные, когда они были всего лишь шести дюймов росту, а теперь они просто нагоняли ужас. Сидереал стоял со скрещенными руками, с непроницаемым лицом, а женщина с повязкой приподнялась на цыпочки и шептала ему что-то на ухо, волосы блестят, ноги видны из-под платья. Она опустилась на стол, потрогала свои волосы, глядя на мои — я вспомнила, что я рыжая.

Пирс надо мной сделал вдох, я ощутила, как он подключился к линии, но дернулся, когда Айви схватила его за руку — так, что костяшки у нее побелели.

— Береги ее, — сказала она с угрозой.

— Айви! — крикнула, то есть пискнула я, и она нахмурила лоб. Джи летала по резкой дуге между ним и Кери, все еще держа в руках одежду для Пирса.

— Нет, я считаю, что это справедливо, — сказал Пирс, глянув на меня, потом на вцепившуюся в него руку Айви. — Я никоим образом не самая большая жаба в луже, если речь идет о магии, но Рэйчел я сберегу. Надеюсь, и ты выполнишь свою часть и будешь охранять сад. — Он коснулся ее руки, и она отдернулась от импульса зеленоватого безвременья. — Ковен через некоторое время предположит, что атака не удалась, и я не хочу, чтобы меня сожгли фаерболом из проезжающей кареты. — Он нахмурился, шагнул в сторону, пока Айви потирала руку, и сказал: — Non sum qualis eram.

Его окутал слой черного безвременья, глаза распахнулись — и он исчез, только одежда опала кучей. У меня шевельнулись волосы, когда она опустилась на землю рядом со мной, и пульс зачастил. Копоть он принял на себя, я это знала, не спрашивая. Я у него в долгу, но он, вероятно, так не считает.

Джи повисла над старой одеждой Пирса, позвала его, потом сбросила новую с высоты примерно фута. Вернулась она ко мне, покрасневшая, протягивая руки к моим волосам еще налету.

— Давайте я поправлю, — сказала она. — Быстрее, пока он не пришел.

— Да они и так лежат нормально, — начала я жалобно, но она неодобрительно цыкнула, хлопнула меня по рукам, которые я протянула слишком близко к ее работе.

— Они лежат ужасно, — объявила она, и я почувствовала себя неандерталкой рядом с нею. — Но лягут хорошо, если будете стоять тихо и не мешать мне.

Раздраженная ожиданием, я стояла тихо, пока Айви и Кери смотрели на одежду Пирса, ожидая, чтобы он оттуда вынырнул. Джи быстро заплела мне волосы сложным узлом, который хотя бы не давал им лезть мне в лицо от ветра, поднятого крыльями пикси и уменьшенными мужчинами.

— Теперь гораздо лучше, — удовлетворенно сказала она. Ее горе чуть ослабло от заботы о ком-то другом.

— Спасибо, — прошептала я, чувствуя себя принцессой.

Джи стояла рядом, пока Пирс шел к нам, двигая рукой и восхищаясь тем, что ожога на ней больше нет. Борода его вернулась, он казался более взрослой версией кого-нибудь из детей Дженкса — с темными волосами, одетый в традиционные обтягивающие брюки и куртку садовода. Куртка висела свободно, потому что завязать ее надо было не только спереди, но и сзади, и один он этого сделать не мог. Ткань была та же, что и на моем платье, но одежда отчетливо мужская. Ноги остались босыми, и казались несколько тощеватыми. И даже шляпа на нем была, небрежно надетая на голову.

— Рэйчел, — спросил он, подойдя достаточно близко, и беспокойство его было весьма выражено. — В добром ли ты здоровье?

— Нормально, — ответила я, желая, чтобы мы уже двинулись наконец, потом нахмурилась, услышав перешептывание Айви и Кери, какой у нас умилительный вид. — Я боялась, ты будешь пищать как Микки-Маус, — сказала я, когда он остановился возле меня.

— Кто, прости? — переспросил он, почесывая новую бороду.

— Не важно, — отмахнулась я и жестом попросила его повернуться, чтобы завязать сзади на нем куртку.

Чопорно выпрямив шею, он все же повернулся незавязанной шнуровкой ко мне. Джи, когда я ее стала завязывать, начала издавать смущенные звуки, и я подумала, не нарушаю ли я какое-то правило, помогая зашнуровываться неженатому мужчине. Похмыкав про себя по поводу ее смущения, я затянула последний шнурок и отступила.

— Вот теперь пошли, — сказала я, а крылья Джи слились в невидимый круг, рассыпая серебристую пыльцу.

Вдруг затмился свет, и я дернулась, когда Кери наклонилась к нам.

— Нервная какая, — заметила Джи, и Пирс неуверенно улыбнулся — он и сам вздрогнул.

Кери терпеливо ждала, пока мы на нее посмотрим.

— Джи проводит вас к пню и как следует посыплет пыльцой, — сказала она, тоже глядя на нас. — Надеюсь, что вы знаете, что делаете.

Она встала, шелестя юбками, поднялась по ступеням и вошла внутрь, хлопнув дверью в знак неудовольствия. Я посмотрела на Пирса в растущей неуверенности.

Я этого хочу. Айви этого хочет. Но важнее всего, что этого хотела Маталина.

— Ведите нас, мадам пикси, — произнес Пирс, и Джи брызнула прочь, сразу скрывшись из виду.

— Джи! — крикнула Айви, и мы с Пирсом съежились. — Ой, простите, — прошептана она, когда Джи вернулась.

— Я их не собиралась оставлять, — объяснила пикси, паря над нами в воздухе, руки на бедрах. — Я только проверяла безопасность пути по земле.

— Где Рекс? — спросила я, чувствуя, как меня пронзает страхом.

— Внутри. — Джи направилась вперед, вернулась. — Осторожно — стекло.

Стекло? — подумала я, замерзшая, несчастная, тревожась за Дженкса.

Айви села у стола возле фейри, явно не собираясь уходить под крышу, пока я здесь. Помахав ей рукой, чего она не видела, я направилась следом за Джи. У Пирса на поясе висела одна из фейрийских шпаг, и когда трава оказалась перед нами, я спросила:

— А ты умеешь этой штукой пользоваться?

— Абсолютно не умею, — ответил он, — но разве это не остережение? Лихая арканзасская зубочистка.

Я приподняла брови:

— Н-ну, пусть так.

Вскоре показалось и стекло — я думаю, остатки моего флакона для зелья, — и мы аккуратно обходили осколки, идя по следу золотой пыльцы Джи. От каждого птичьего голоса у меня прыгало сердце. Каждый порыв ветра заставлял остановиться и осмотреться. Трава, по которой мы шли, была скошена, но все же доходила мне до пояса и росла кустами. Вдруг я остановилась, внезапно поскользнувшись.

— Черт возьми! — воскликнула я, и Пирс замахнулся шпагой на членистоногую тварь — величиной и видом как броненосец. Она покачивала в нашу сторону антенной, и я замерла, думая, отпихнуть ее ногой с дороги — или же она мне ногу отхватит.

Джи, летевшая в безопасных четырех дюймах над землей, посмотрела вниз:

— Это просто мокрица, — объяснила она мне, как младенцу.

— Никогда не видала мокрицу с мою голову величиной, — буркнула я себе под нос.

Она снизилась, пнула эту тварь ногой — и та сбежала.

— Когда летаешь, куда безопасней жить, — пояснила она жизнерадостно. — Я целый месяц была прикована к земле, когда главную жилку нижнего крыла случайно порезала. Жуть до чего противно было. Все время просидела дома, не выходя.

Не удивительно, что Дженкс ни черта не боится. Тут чтобы просто ходить, храбрость нужна беззаветная.

Джи резко остановилась, побледнела, с крыльев посыпалась печальная голубая пыльца. Я прошла вперед и тоже остановилась, увидев, что мы перед входом в пень Дженкса. Трава кончилась, сменившись участком голой земли — я помнила, там фут-другой ширины, но сейчас он казался огромным. И был усыпан следами битвы. Костер, где сгорело оружие фейри, уже почти погас. Воздух очистился, но память возрождала запах крови и горелой шерсти, плывущий над поляной. И было тихо. И пусто.

Пирс встал вровень со мной, и мы вместе уставились на неприметный вход в дом Дженкса. Он был почти невидим, прорезан так, что казался частью самого пня.

— Круглый, — сказал он тихо. — Никогда раньше круглых дверей не видел.

— Может быть, для крыльев? — предположила я, глянув вверх на Джи. — Спасибо тебе. Ты с нами зайдешь?

Джи встала на землю рядом со мной, наклонив голову, чтобы не было видно слез.

— Ни на шаг дальше не пойду, — сказала она едва слышным шепотом. — Мой муж думает, что неправильно было мне вообще участвовать в битве, потому что это на самом деле уже не мой сад. Но я не видела вреда в том, что «навестила» своих сестер, пока он был дома и следил, чтобы никто нашу землю не отобрал.

— Ты дочь своего отца не меньше, чем своей матери, — ответила я, касаясь се руки и заставляя взглянуть вверх. — Всегда приспосабливаешь правила под себя.

Она грустно улыбнулась, отчего стала еще красивее, смахнула с лица светящуюся пыльцу и посмотрела на свой первый дом, едва заметно улыбаясь.

— Я думаю, мне бы хотелось, чтобы батюшка вернулся. Если он будет счастлив.

Я кивнула, в первый раз за все время почувствовав, что, быть может, делаю что-то хорошее.

— Я попытаюсь.

Она взлетела с легким гудением, рассыпав над нами искристую пыльцу. Пирс чихнул, я задержала дыхание.

— Вот теперь вы пахнете правильно, — сказала она и улетела прочь без дальнейших слов. И очень быстро затих стрекот ее крыльев.

Пирс стал выколачивать пыльцу из одежды.

— Не хочешь пахнуть правильно? — спросила я, и он поднял брови.

— Она на нас приличное количество высыпала, — ответил он. — Зачем нам вообще пахнуть?

Я не знала. Да и все равно мне было. Меланхолично я оценила расстояние, ощущая ветер, почти на вкус его пробуя. Слишком было тихо для моего сада, где так долго слышалось пение или смех пикси при солнце и при звездах. Либо они улетели, либо спрятались. Пирс слегка вздрогнул, когда я переплела с ним пальцы — так нужна была мне моральная поддержка. Глядя вперед, я вышла из травы, бесшумно ступая по голой земле, не отводя глаз от двери, которая становилась все больше. И шла ровным шагом, пока не дошла до нее.

Здесь у меня дрогнули колени. За дверью — Дженкс, оплакивающий жену. Я видала демонов, злобных колдунов, озверевших вервольфов и злых эльфов, но никогда еще не было мне так страшно. На кону стоит жизнь Дженкса, и я не имею права проиграть.

— Постучимся? — спросил Пирс, глядя на дверь вместе со мной.

— Обязательно.

Собравшись с духом, я постучала и поняла по глухому звуку, что сколько-нибудь далеко по пню стук не разносится. Пирс откашлялся и выпрямился, будто мы пришли с визитом к соседям. Потом посмотрел на меня.

— Можешь подключиться к линии? — спросил он с некоторым трепетом. — Я весьма опасаюсь пробовать. Мнится, что она может во мне взорваться, учитывая столь малый размер.

— Я в подключении с того момента, как мы активировали заклинание. Все нормально.

— А!

Он помедлил. Я ощутила между нами покалывание силы.

— Я думаю, нам просто следует войти, — сказал он, не сводя глаз с деревянной двери.

Я кивнула и распахнула дверь.