Режим черной магии

Глава тридцать вторая

Голова у меня едва приподнималась над водой. Льда на реке не было, но с тем же успехом мог бы быть. Я так замерзла, что уже не знала, шевелятся у меня ноги или нет. Но заставляла себя ими работать. Дженкс служил мне проводником, и его пыльца указывала мне путь. Иначе я бы наверняка потерялась при попытке переплыть эту дурацкую, тупую, холодную реку. Ни хрена себе идея — плыть по реке Огайо! Могли же лодку украсть пли что-нибудь еще такое. Не-ет, нам обязательно плыть!

— Почти приплыли, Рэйч! — сказал Дженкс, возвращаясь оттуда, где с ровным плеском уверенно плыл вперед Пирс. Крылья у Дженкса были тревожно зелеными. — Шевели задницей!

— Пошел к черту, — ответила я, ловя ртом воздух. Губы готовы были вот-вот погрузиться в воду, и рот наполнился рекой. Я ее вдохнула легкими — и меня охватила паника.

— Рэйч! — крикнул Дженкс, когда я остановилась и стала переводить дыхание. Меня подхватил о течение, я начала барахтаться, крики Дженкса зазвучали приглушенно, превратились в черную вереницу пузырей. Кашляя и отплевываясь, я вылезла наверх.

— Пирс! — заверещал Дженкс, и я снова ушла под воду.

Руки налились свинцом. В меня полилось благословенное тепло, я прислушалась к журчанию воды. Оцепенелая, я плыла по течению, пуская пузыри. Наконец-то вода стала теплой. Когда я в прошлый раз засыпала в реке Огайо, там тоже было тепло.

Резкая боль — меня дернули за волосы, холодный воздух ударил в лицо, я ахнула.

— Рэйчел! — вопило визгливое сияние. Хотелось от него отмахнуться, но невозможно было шевельнуть рукой.

Я была по-прежнему в воде, но звезды играли в прятки в нависших над головой листьях. Одна из них двигалась. И ругалась, как сапожник, посыпая мне лицо сиянием. Ничего не понимая, я почувствовала, как скребет земля по спине. Вода захлестывала ноги, но кто-то что-то шептал мне на ухо, укрывая меня чем-то тяжелым и мокрым.

— Я не думаю, что могу понять, — говорил этот голос. — Сейчас не так холодно, и она вполне искусный пловец. Не хуже всякого другого.

— Она к холоду чувствительна, дубина! — ответила ему звезда, опускаясь ближе, и снова закрылись щелочки моих глаз. — Ты ее убьешь! Смотри, она посинела. Снова посинела, блин!

— Она оправится, — возразил низкий голос, и что-то холодное передвинуло мне голову, дыхание коснулось щеки. — Перестань вести себя как старуха. Мы видали и похуже. Рэйчел? Открой глаза!

Если бы я могла. Голова болталась — я почувствовала, что меня поднимают.

— Чувствительна к холоду, — прошептал он. — Откуда это можно было знать? Она с виду здоровая, как пахотный конь.

Пахотный конь, подумала я сквозь туман. Меня передвинули.

— Она поправится, — сказал тот же голос, но на этот раз в нем слышалась тревога.

— С чего это? Потому что ты думаешь, будто ее любишь?

Это снова говорила моя звезда, моя счастливая звезда, и она висела надо мной, бросая свет налицо этого мужчины. С него капала вода, с искаженного тревогой лица, а черные волосы прилипли к щекам.

— Не надо было мне, — сказал он звезде. И звезда слегка потускнела.

— А ты все равно лезешь. Ты ее убьешь. Разобьешь ей сердце, она станет неаккуратной — и погибнет.

На этом слове Пирс споткнулся, и я потеряла нить событий. Мое существование превратилось в спутанную вереницу движения и остановок. В какой-то момент я почувствовала под собой почву, и пахло землей, а потом — ничего. Пока я не поняла, что уже никуда не двигаюсь. Тогда я очнулась.

Было тихо. Уже какое-то время было тихо, поняла я, чувствуя, как льется сквозь меня приятное тепло. И это было неправильно. Я пережила гипотермию, сейчас меня должно было трясти от холода, а этого не было. Сильно пахло рекой, мокрой кожей и… красным деревом.

У меня открылись глаза.

Я лежала на боку на земляном полу, передо мной ближе вытянутой руки поднималась глинобитная стена, переходящая в такой же потолок на высоте всего четырех футов. Небольшой шарик зеленоватого света в деревянном подобии фонаря в углу возле моих ног. Старом и пыльном. Меня укрывает кусачее шерстяное одеяло — и мужская рука.

Черт!..

Пульс участился, но я не шевельнулась. Пирс лежал, прижимаясь к моей спине — вот почему было так тепло сзади. Я этого приятного чужого тепла рядом не ощущала со времен Маршала, и мне его не хватало. Осторожно, стараясь не двигать головой, я посмотрела на эту руку, просвечивающую через тонкую белую рубашку. Красивая рука, отлично улегшаяся мне на талию, чтобы не давить. Тихое дыхание сказало мне, что он еще спит. Почему он улегся рядом со мной — было очевидно. Холод реки чуть не убил меня, и другого способа согреть не было. Это, значит, и есть его нора в земле. И действительно пора. Безопасная нора?

Я не шевелилась. Мне хотелось сделать вид, будто я имею право наслаждаться ощущением чужой близости, радостью быть вместе, доверием. Мне было восхитительно тепло, почти как в лей-линии, и я не могла сдержать счастливый вздох.

— Слава твердой земле! — воскликнул Пирс, отстраняясь от меня. — Ты очнулась!

Тепло как отрезало. Я почувствовала скачок энергии в теле, отсутствие того, что было только что текущей через меня лей-линией. Послышался скребущий шум, и у меня похолодела спина, когда фонарь Пирса вспыхнул с тревожной яркостью. Я села, схватив одеяло, и отодвинулась к дальней стене тесной подземной камеры, уставилась на Пирса при зеленом свете.

Это была линия! Он тянул линию через меня? Пока я была без сознания? Не протяжкой энергии занимался, потому что ци у меня оказалось пустым, но что-то подобное? Да как он смел!

Голова сидящего Пирса не доставала до потолка на фут, спиной он прислонился к противоположной стене, одна нога согнута в колене, другая выставлена вперед. Он был закутан, но одет почти ни во что — плащ и костюм висели на вбитых в стену крючках, и под ними натекла лужа грязи. Белая рубашка и штаны того же цвета закрывали почти всю его кожу, но контуры тела были видны отлично.

— Прости, — сказал он. Лицо его было тревожно, он смотрел большими глазами. — Я не воспользовался твоей беспомощностью, Рэйчел. Ты замерзла, я пытался тебя согреть. Я не тянул энергию.

— Ты тянул через меня линию! — разозлилась я. — Я ж, блин, валялась без сознания! Какого черта ты себе вообразил?

Да, конечно, я умирала от холода, но я даже не знала, что он со мной делал. Очень похоже на то, что делает колдун или ведьма с фамилиаром.

Пирс поднял глаза к потолку. Сейчас, когда свет стал ярче, я видела, что дощатый потолок очень стар — через него проросли корни.

— Это не была протяжка энергии. Возьми тоном ниже, пожалуйста.

— И не подумаю! — меня начало трясти. — Я тебе не фамилиар, блин! Попробуй только еще раз тянуть через меня линию, и я… я… я на тебя в суд подам!

Он поджал губы и нахмурился. Когда он пошевелился, будто хотел придвинуться, я выбросила вперед руку — и он качнулся назад.

— Ты имеешь право кривиться, но я бы скорее умер, чем оскорбил твою честь. Я не тянул через тебя линию, я просто включил тебя в мое общение с нею. Погружать тебя в воду было ошибкой. Я не знал, что ты столь подвержена холоду. И говори тише, пожалуйста. В лесу собаки.

При последнем слове я резко подняла глаза к потолку. Меня проняло страхом, перехватило дыхание — я вспомнила, как за мной гнались гончие Трента, и воспоминание это мощно затронуло гулко зазвучавшую струну. Собаки. В лесу собаки. Те же, что когда-то пробовали мой запах. Те, кто гнал меня через красивые, безмолвные, смертоносные Трентовы леса.

На миг у меня перехватило дыхание от этой памяти: боль разрывает легкие, израненные ноги налились свинцом, я хлюпаю по воде, мешающей идти, грязь мешается со слезами, воздух со свистом входит в грудь. Никогда не было за мной такой охоты: звери, у которых единственное желание — моя смерть. Разорвать мне брюхо и сунуть нос в теплые внутренности. И вот сейчас я в норе, беспомощная.

Боже мой! Надо отсюда выбраться!

— Рэйчел, все в порядке, — шептал Пирс, неуклюже подвигаясь ко мне по земляному полу, болтая пятками в воздухе. — Пожалуйста, успокойся. Ничего страшного. Есть отдушина для воздуха, его хватает. И стены прочные.

Воображаемые сцены, как меня выкапывают из-под земли и рвут на части, мешались с воспоминаниями о прошлой погоне.

— Надо уходить, — сказала я. Подняла руку, ощупала потолок — с него посыпались комочки земли. Надо бежать!

— Рэйчел, сиди тихо!

Я встала, пригнувшись, уперлась спиной и плечами в потолок, готовясь нажать. Я бежала уже от них. Бежала — и выжила. И сейчас тоже надо бежать!

Пирс подвинулся вперед и внезапно повалил меня на пол — я охнула, ударившись головой о стену.

— Отпусти! — закричала я в панике. Он не понимает. Он не знает!

Я попыталась столкнуть его с себя — но он поймал меня за руку. Держал крепко, и я попыталась его лягнуть.

Успев заметить, он уклонился, прижал меня к стене всем своим весом. У меня вышибло из легких воздух, я задергалась, не в силах освободиться.

— Пусти! — рявкнула я, и он зажал мне рот ладонью, от которой пахло землей.

— Закрой варежку! — прошипел он, накрывая меня своим телом. — Я знаю, что ты боишься, но здесь ты сейчас в совершенной и полной безопасности. Они пролетят мимо, как смазанная молния, если ты будешь сидеть тихо! Что тебе стоило еще с полчасика поспать?

Далеко-далеко затрубил рог. Я в панике глянула на потолок — они над нами? Прямо сейчас?

Снова рог — и псы. Рычат, жаждут моей крови.

Страх ударил по нервам, я задергалась. Пирс притянул меня к себе, охватил руками, ногами поймал за талию, а рот зажал ладонью. Я отбивалась, я рыдала, черт побери, но он не понимал. Собаки не бросают следа, не прекращают охоту. Они поют по твоей крови, и ты бежишь, сердце стучит и легкие рвутся, пока они тебя не разорвут на части и твои крики сольются с их кровожадным урчанием. Надо выбраться из этой норы. Надо бежать!

— Усни под мамину песню, песню про ласковый сад, там стрекозы кружатся весело, цикады в траве трещат, — шепотом пел Пирс, губы шевелились у моего уха, рука зажимала мне рот так, что было больно. Я стала вырываться — он прижал меня сильнее. — Про золотое солнышко мама тебе споет, серебристое легкое платье мама тебе сошьет.

Он меня укачивал, ладонь больно зажимала мне рот, руки обхватили меня слишком сильно. Дыхание всхлипами выходило через нос, и я стала дрожать. Он не отпустит меня. Не даст бежать. Я погибну. Погибну прямо здесь, он, он будет виноват!

— Пой со мной, Рэйчел, — прошептал он, глядя в потолок. — Усни, моя детка милая, сестрица расскажет тебе о волках и добрых овечках, о демонов павших судьбе.

Слов я не знала, но мотив шевельнул смутное воспоминание. Поет. С чего это они всегда поют колыбельные? Дураки дурацкие.

Топот галопа звучал прямо над нами, я не сводила глаз с потолка. Меня наполнило ужасом, я заскулила под ладонью Пирса, прильнула к нему.

Он перестал петь.

— Матерь Иисуса сладчайшая, защити нас, — прошептал он.

У меня сердце стучало так, что я подумала: тут мне и конец. Залаяла собака — звук был приглушенный, но отчетливый, прямо над нами. Я дернулась, Пирс зажал меня еще сильнее. Меня затрясло, глаза крепко зажмурились — я вспомнила хруст ветвей и звук приближения лошадей и собак, когда я пыталась скрыться. Я знала, что мне от них не уйти, но ужас быть разорванной заживо гнал меня сквозь чащу, через колючие кусты. Я дрожала в объятиях Пирса. Надо было убежать. Слезы текли у меня из глаз, я не могла вздохнуть. О Господи, надо было бежать, бежать!

Далеко пропел рог, и псы ему ответили. Я распахнула веки — мягкие комья земли падали мне налицо в такт перестуку лошадиных копыт. И шум охоты вдруг стих.

Воздух хлынул мне в легкие, огибая пальцы Пирса, мокрые от моих слез, и обхватившая меня рука разжалась. Пирс еще не отпустил меня, он сам дрожал, но убрал руку от моего рта, и я хотя бы могла глотнуть воздуху — почти с рыданием.

— Мнится мне, — тихо сказал он, — что никогда я не подходил так близко к смерти, как сейчас — после того, как умер в первый раз.

Они уехали?

Я села, не веря своему счастью. Не должна я быть здесь. Это же были псы, псы, идущие по моему следу. И я осталась в живых?

Тяжело дыша, я глядела на стену, ничего не понимая, и постепенно ко мне возвращался рассудок. Пирс запрокинул голову, стукнувшись затылком о земляную стену, глядя вверх. Я спиной ощущала исходящее от него тепло, и пахло от него потом, землей и красным деревом. Мужчиной.

Охота умчалась прочь.

— Отпусти, — шепнула я.

Пирс разжал руки, плавным движением выскользнул у меня из-за спины, унося с собой тепло и уют к другой стороне норы. Свет в углу потускнел.

Чувствуя озноб и боль в сердце, я нащупала брошенное одеяло и завернулась в него, дрожа, оглядываясь на пережитую панику. Господи, я совсем потеряла самообладание. Что со мной стряслось? И продолжает трясти, простите за каламбур.

— Спасибо, — сказала я, глядя на собственные дрожащие руки, покрытые грязью и воняющие рекой. — Не знаю, что на меня нашло. Это было…

Глаза, встретившие мой взгляд, потемнели от жалости:

— За тобой уже гнались собаки?

Я кивнула, глядя в потолок и подтянув колени к груди. Кожаные штаны были мокрые и противные. Леденили кожу. Тонкая одежда Пирса потемнела от влаги там, где он прижимался ко мне.

— Могу понять, — нахмурился он, будто припоминая прошлое. — Именно с теми, кто испытал погоню, бывало труднее всего. — Слегка улыбнувшись, он посмотрел на меня. — Прости, что сделал тебе больно. Это не входило в мои намерения.

Я опустила глаза, смутилась, вспомнив свой ужас.

— Нет, я…

— Рэйчел! — сказал он тихо, и я посмотрела в его полные сострадания глаза. — Я не придаю большого значения тому, что происходит в подземной норе. Это не в счет. Вовсе не в счет. Был один раз, клянусь, нас трое понадобилось, чтобы удержать одного. Когда эльфы выезжают на охоту, их магия внушает страх их дичи. А отродье Каламака уже охотилось за тобой когда-то.

От этих слов я почувствовала себя не меньшей, а еще большей дурой. Но на Пирса это не подействовало. С мрачным видом я стянула носки с ног и осмотрела ноги между пальцами, проверяя, что пиявок не нахватала.

— Я отключилась, прости. — Вспомнилось его тепло, согревающее мне спину, голос, спокойный и одновременно испуганный, умоляющий меня лежать тихо, песня о серебре и золоте. — Тебе приходилось уже это делать? Уговаривать кого-то соблюдать тишину?

Он кивнул, не поднимая глаз, лоб у него был нахмурен.

— И всегда получалось?

Он покачал головой, и у меня мороз пробежал по коже. Да, значит, не зря я боялась.

— Ты замерзла, — сказал он, видя, как я обхватила ноги руками.

Отчасти дело было в холоде, но еще и в затраченном адреналине. Ничего сейчас не было, кроме страха. Ни прихода, ни эйфории. Господи, какая ж я дура.

А может, это я как раз умнеть начала.

Я оглядела тесную комнату, задержала взгляд на булыжной стене.

— Где мы?

— Невдалеке от реки.

Моя поясная сумка лежала в углу, я посмотрела на нее. Замерзла, проголодалась, сижу в подземной норе — зато хоть эльфийская порнуха со мной, черт бы ее побрал.

— Дженкс?

Пирс устроился поудобнее и ответил, глядя в потолок:

— На пути к Айви. Он решительно отказывался покидать тебя, пока не удостоверился, что ты в добром здравии, но когда ты порозовела, полетел.

Вытерев рукой под носом, я нашла более удобное положение. Места было не очень много — чуть побольше, чем, скажем… в двух гробах. И высота всего фута четыре.

Пирс сменил позу, шевельнулись босые ноги.

— Мы, вероятно, какое-то время здесь пробудем. Я мню, что удобнее было бы завернуться в одеяло вдвоем.

Я тут же внимательно на него посмотрела в приступе подозрительности.

— Возьми себе.

Я сняла его с плеч и бросила Пирсу. Оно упало между нами и почему-то казалось опасным.

Пирс наклонился вперед, с мрачным лицом подтянул одеяло к себе и посмотрел, как я дрожу.

— Я не скажу, что ты холодная женщина, Рэйчел, поскольку это не так. Но ты… несколько излишне насторожена по отношению к тем, чья цель — создать тебе комфорт. Скрипи зубами, если тебе это нужно, но я сейчас подойду, и мы оба завернемся в это одеяло.

— Эй! — громко отозвалась я, потом застыла, глядя в потолок, и ощутила резкий укол страха. — Ты там сиди, — прошептала я, выставив вперед возбраняющую руку. — Я тебе сказала, чтобы оставил одеяло себе.

Он остановился, неуклюже пригнувшись из-за низкого потолка. Черные волосы лежали в беспорядке, белое белье покрывало все и ничего не скрывало.

— И что ты будешь делать? — спросил он. — Ударишь меня, потому что я хотел поделиться с тобой одеялом? Я не оскверню твоей чести. Ты злобная женщина, если не позволяешь мужчине даже этого.

Он снова двинулся вперед, и я вжалась в стену, ощутив ее холод сквозь тонкую рубашку, а он двигался ко мне.

— Я сказала «нет»!

Мой тон на него подействовал, и он остановился в футе от меня. Чувствуя, как колотится сердце, я прошептала:

— А ведь я могла бы. Мне случалось наносить удары. Я демонское отродье, причинять боль — мое основное занятие. Демонское отродье — сегодняшний день это доказал.

— Могла бы. — Глаза у Пирса сузились. — Рискну.

У меня не было времени среагировать — он вдруг оказался рядом, отвел мою руку, которой я собиралась его оттолкнуть, накинул одеяло на нас обоих и крепко его затянул.

— Ах ты сволочь! — воскликнула я, и он поймал меня за руку, не давая себя отпихнуть, сунул мою ладонь себе под мышку, чтобы еще сильнее натянуть одеяло мне на плечо. — Отвали!

— Да я просто пытаюсь согреться! — ответил он раздраженно. — Сиди тихо!

Он блокировал еще один удар — и поймал обе мои руки.

— Ты не тем доверяешь, кому надо, и никак это не исправить, — сказал он, и я в удивлении прекратила вырываться. — Как мне завоевать твое доверие? Проклятие, женщина, я трижды спас тебе жизнь — и этого все еще мало?

Я, тяжело дыша, уставилась на него сквозь развившиеся пряди волос:

— Я доверяю Дженксу и Айви.

Его глаза были в паре дюймов от моих.

— Поверхностно — доверяешь, а глубже — нет. Ты не знаешь, как это делается. Ты умная женщина, но с мужчинами всегда в проигрыше.

Обе мои руки он держал в своей, и я толкнула его плечом:

— Отодвинься! В эту игру я играть не хочу, Пирс!

Я тронула линию — готовая рискнуть тем, что Трент почувствует — и Пирс крепче сжал мне запястья.

— Игру? — переспросил он зло. — Эта игра всерьез, и прямо сейчас мы ее доиграем. Я не придаю значения твоему самообману для защиты собственного сердца. Скажи мне правду — и я тебя отпущу. Попробуй ударить меня линией — и я тебя приложу головой об стену.

Да, пожалуй, приложит.

— Это глупо, Пирс, — ответила я, оглушенная стуком собственного сердца. — Отпусти меня.

— Глупо, глупо, — согласился он. — Скажи мне правду — отпущу. — Я попыталась вывернуться — он сжал мне руки сильнее. — Можешь один раз сказать начистоту, и гори все огнем?

— Я тебя боюсь, — выпалила я, и он выдохнул. Морщины на лбу разгладились, руки разжались.

— Почему? — спросил он, но не удивился.

Он глядел на меня неумолимыми глазами, на лице пробивалась свежая щетина.

Я подумала о его плачевном состоянии: провонявший речной водой, раздражительный, вспомнила, каким видела его у себя в церкви: безупречно одетый, чистый, в шляпе. Ну кто сейчас носит шляпу?

— Потому что меня к тебе тянет, — прошептала я. — Алю-бой мужчина — да и любая женщина, кстати, — к которым меня тянет, опасны. Они меня предают или погибают сами… в общем, делают больно.

Сердце у меня стучало, пока он обдумывал услышанное.

— Это только половина правды, — сказал он и отпустил одну мою руку.

Я потерла запястье, стараясь стереть ощущение его прикосновения.

— Я боюсь, что всякий, кого не отвращают мой бойкот и копоть — сам плохой, и доверять ему нельзя. Тебе, например.

Эмоции у него на лице сменялись слишком быстро, чтобы их можно было прочесть.

— Вот это и есть другая половина, — сказал он, отпуская мою другую руку и устраиваясь возле меня поудобнее. Мы касались друг друга плечами. — Которую я считаю несусветной чушью, но если ты в нее веришь, я не стану спорить.

Чувствуя, что он уже не так напирает, я плотнее завернулась в свою половину одеяла.

— Я хочу знать, что ты сделал такого, что ковен решил тебя убить, — сказала я, запнулась и добавила: — Почему ты продолжаешь мне помогать, зная, что я — демонского рода. Ты убиваешь демонов — пытаешься по крайней мере.

Он уставился на каменную стену напротив нас.

— Не умеешь ты играть в эту игру. То, что ты сказала — притворство твое перед собой, но никак не правда.

Запястья у меня были в порядке — даже не покраснели, как было видно в этом тусклом свете. Я их растирала и чувствовала, как с одного бока меня греет тепло Пирса, хотя между нами было расстояние. Ну, так вполне нормально. Кутаться в одно одеяло можно. Я так думаю.

— Тогда поиграем в мою игру, — сказала я. — Чем больше ты будешь говорить, тем дольше я просижу под твоим одеялом.

Он на это улыбнулся, но тут же стал серьезным, уставился на камни, охватив руками голени. На камни — и в свое прошлое.

— Тебя убили из-за Элейсона? — спросила я, чувствуя, как колотится пульс. Только, пожалуйста, не надо, чтобы это было плохое.

— Элейсон не был той причиной, но был началом моего конца, — ответил он тихим голосом. Тускло светил магический свет. — Ты знаешь, что я его уничтожил? До последней живой души? — спросил он с затравленным лицом, и когда я кивнула, он снова стал смотреть куда-то вдаль. — Это мне простили. А вот то, что было после…

Он повернулся, меняя положение, одеяло сползло у меня с плеча, и я натянула его обратно. Вместе с одеялом пришел запах Пирса.

— Элейсон был маленький городок, изобилующий омерзительной магией, — сказал он тихо. — Я был молод, был младшим членом ковена. Только что давшим присягу. Я был лудильщиком, как назвала бы это Айви: вместе с другими я решал вопросы и принимал меры, чтобы секреты нашего вида не стали известны шпионам. Меня послали в Элейсон оценить события и принести известия, но когда я увидел черный ковен с демоном и тремя девицами в круге… Они были охвачены страхом, и такого страха я не встречал в жизни. Был бы грех перед Моисеем ничего не сделать. Круг прорвался, когда я сообщил о своем присутствии, и демон вырвался. Я ожидал смерти, но он меня не убил. По крайней мере прямо на месте.

Голос его дрогнул, и я ощутила приступ жалости, представив себе то, что было.

— Все погибли до восхода солнца, и каждый следующий страшнее предыдущего, — говорил он почти неслышно. — Демон убил тех трех девушек самыми ужасными способами, предположив, что я к ним неравнодушен. Умелых колдунов и ведьм он забрал в безвременье, а ворлоков и детей без счета… перебил как цыплят и оставил валяться в куче.

Я должна была что-то сказать.

— Ты пытался помешать этому демону, — предположила я.

— Конечно, пытался. Но демон не обратил внимания намой усилия, и своим искусством я смог спасти только себя. Даже ни единого ребенка не смог спасти. — В его глазах появилась злость. — Член ковена — беспомощен! Я, такой сильный и умелый, член ковена — и ничего не мог сделать. Моя дурацкая наивность. Нежелание видеть, как на самом деле устроен мир, желание закрыть глаза на истину. Я мню, что ты мудрее меня, когда следуешь своему сердцу с самого начала и не закрываешь себе возможности, не прячешь их за ложью, пусть это даже сделает твой путь труднее.

Господи помилуй, он считает, что мое принятие черной магии — это хорошо? Разве он не видел меня весь этот год?

Пирс, повесив голову, продолжал:

— Ковен скрыл ту резню, выдав за эпидемию, и я, зная, что мне бы такого не позволили, стал изучать черную магию тайно. Как можно выиграть битву против того, чьих пределов ты не знаешь? Когда случайно плетение черной магии спасло мне жизнь и никому не повредило, я пришел в ковен поделиться своими мыслями. Мне сказали, что мои предложения будут рассмотрены, а пока суд да дело, отправили меня на поиски одичавшего мастера-вампира.

Я перестала дрожать и уставилась в ту же пустоту, куда смотрел он.

— Кристофер, — сказала я, вспомнив того вампира, которого мы взяли на мое девятнадцатое зимнее солнцестояние.

И меня тянет к Пирсу, потому что он верит, будто то, что я хочу думать, правда? Что в демонской магии нет ничего плохого, если не заставляешь другого платить за себя цену? Мы заблуждаемся оба?

Он кивнул.

— Ковен меня предал. Его предупредили, что я иду за ним, сообщили, как лишить меня колдовской силы, и научили, как сделать беспомощным с помощью серебра, заговоренного моим собственным учителем. Не одно решение привело меня на твое кладбище, но я думаю, что началось это с Элейсона.

Ковен его похоронил заживо. У меня на заднем дворе. В норе вроде той, в которой мы сейчас сидим. И я еще мандражу из-за собак?

— Мне очень жаль, — сказала я от души.

Он грустно мне улыбнулся, и я заметила, что щетина на нем растет рыжая, хотя волосы черные.

— А мне нет, — ответил он. — Если бы моя жизнь не остановилась в чистилище, я не видел бы этих чудес — самолетов, компьютеров и апельсинового сока. И тебя.

Я отодвинулась, вдруг вспомнив о своих грязных волосах и промокшей одежде. Обостренно ощутилось его присутствие, влажное тепло между нами, устремляющееся вверх, неся смесь наших запахов.

— Тебе холодно? — спросил он заботливо.

Черт, черт, черт! Я понимала, что происходит, но не хотела этого прекращать. Будь умницей, сказала мне Айви. Вот это, что я делаю, — это умно? «Нет», — прошептала я себе, чувствуя, как бьется пульс. Я не западаю на него. И не буду! Но тихий внутренний голосок говорил, что это вполне возможно, и что осталось только оправдаться перед собой и найти способ жить с разбитым сердцем, когда это все кончится.

Я просила правды — и он ее мне сказал. Он знал, кто я. Давно знал. И он сидел рядом со мной, вытащив меня из реки, не дав собакам разорвать меня на части — вопреки тому, кто я такая. И кем могу стать.

Я медленно оперлась на него спиной, сердце мое стучало при этом простом движении, которое можно было понять, как угодно. Нет, только не так. Я чувствовала, как его тепло сливается с моим, и странное ощущение робкого доверия и нарастающего напряжения клубились во мне, еще сильнее разжигая желание. Да будь я проклята обратно до Поворота, но я хотела этого. Отбросив к чертям дурные воспоминания, явные предупреждения и советы лучших друзей, я хотела увидеть, куда это может привести. Более того, я достаточно сильна, чтобы увидеть, чем это может кончиться — и кончится. Разумное решение? Наверное, нет. Но принятое с открытыми глазами.

Он — черный колдун, не считающий нужным за это извиняться. Ему безразлично, что подумает ковен, и более того — у него хватит способностей и силы противостоять ковену, показывать ему длинный нос и оставаться тем, кем он хочет быть. И вот этого я тоже хотела.

Он подался ко мне, и я подобралась от напряжения, нетерпения, страсти, ощущения жара у того бока, где он меня коснулся. Почувствовав это, он остановился.

— Я действительно тебя пугаю? — спросил он с расстояния в несколько дюймов.

— Да.

Я вдохнула поглубже, готовая к чему-то новому, глядя на него, вспоминая, как он обнимал меня, когда я пыталась вырваться, держал, спасая от себя самой.

Он помолчал, не сводя с меня глаз:

— Имею впечатление, что ты сейчас лжешь.

Я шевельнулась, раскрыла губы, глядя на него.

— Ты меня и правда пугаешь. Ты опасный, грозный колдун, и связь с тобой никак не будет способствовать снятию с меня бойкота. Ты с места в карьер пускаешь в ход черную магию, ты мной командуешь, будто начальник, ты слишком нагло держишься с Алом, и те, кто тебя окружают, — погибают.

И те, кто меня, — тоже.

Одеяло упало с моего плеча, и Пирс, кивнув в знак согласия с моей оценкой, наклонился меня укутать. Мои глаза блеснули, когда он не отклонился обратно. Его губы были в паре дюймов от моих.

— Ну и? — спросил он.

Странно было слышать от него такое современное выражение.

Те, кто меня окружают, — тоже.

Наплевав на все на свете «завтра», я решительно мотнула головой.

Тело заливало тепло, я вцепилась в Пирса крепче, губы у него оказались теплыми и достаточно требовательными, чтобы зажечь во мне страсть. Я тихо застонала, и глаза у меня закрылись, я придвинулась ближе. Я хотела, хотела этого.

Мы отодвинулись друг от друга, я увидела его глаза, думая, что же я в них найду. Тревога исчезла начисто — в них было только жаркое желание. И больше я не думала. Пытаться планировать жизнь у меня не получилось, а вот это — хорошо. И ощущалось хорошо внутри, в сердце. В душе. И плевать, что это будет недолго.

Поднявшись, я села верхом к нему на колени, чуть ли не касаясь головой потолка. Улыбка у него продержалась недолго, или я просто ее перестала видеть, потому что наклонилась и поцеловала его.

Рука Пирса легла мне на затылок, обхватила крепко. Предвестием возникло между нами трепетание лей-линейной энергии, у меня участилось дыхание. О Господи, я забыла, как это бывает, и мои руки переплелись у него на спине, а его рука позади меня сжалась в кулак, и губы остановились, прикасаясь к моим.

— Пирс, не останавливайся! — выдохнула я, и он посмотрел на меня серьезными синими глазами.

— Ты знаешь, что мы делаем, и куда это может завести? — спросил он меня, будто я ребенок.

Я нагнулась к его уху и прошептала:

— Да.

Жарко дыша, я стала прихватывать его зубами и почувствовала, как он подо мной стал твердым. Боже мой, как хорошо это может быть, если я себе это позволю!

Рука Пирса снова шевельнулась у меня на спине, но медленно, не целеустремленно.

— Моя гордость не выдержит, если я окажусь в числе твоих ошибок, — сказал он тихо.

Он тревожится, не брошу ли я его?

Я остановилась, отодвинулась, посмотрела на него, а жар, который он мне внушил, остался.

— Ошибкой это будет, только если мы сочтем это ошибкой, — сказала я. — Я от тебя ничего не прошу. У меня есть сегодня, есть завтра — и дальше я заглядывать не могу. Ты знаешь мое прошлое. И знаешь, что я не могу давать обещаний.

Пирс снял мои руки, обнимавшие его за шею, и поднял их перед собой скорбным жестом.

— Ты поставила крест на любви.

Я покачала головой, подняла наши соединенные руки и поцеловала его пальцы.

— Нет. Но слишком больно получается, когда ты хочешь, чтобы длилось, а оно не длится. Прости, Пирс. Больше этого я дать не могу.

— Рэйчел…

Я не дала ему договорить, замотала головой.

— Я не ставлю крест на любви, но и плакать не буду, когда она кончится.

Вот и врешь, вот и врешь.

Он сказал, огорченный:

— Я тебя не оставлю.

Меня пронизало дрожью, и хотя мы стояли на пороге нового начала, я оглянулась назад, на то, что он сделал. Взял чужое тело, чтобы жить, изучил черную магию и применяет ее открыто, пытался убить Ала. У него огромная сила, он так же черен, как я, и он думает, что меня любит? Да он меня и не знает толком.

— Оставишь, Пирс.

— Но я же больше всего на свете хочу остаться с тобой, — возразил он серьезно, поглаживая меня рукой.

Я медленно улыбнулась, наклонилась над ним.

— Нет, — сказала я. — Желания — обманщики. Скажи мне, что ты собираешься уйти. Что ты не останешься. Скажи, что это лишь ненадолго, чтобы я могла насладиться сегодняшним днем, — шептала я ему в ухо, будто от произнесения вслух — сломаюсь. — А когда ты уйдешь, не считай меня холодной оттого, что я не буду плакать. Я больше не могу плакать, Пирс. Это слишком больно.

Он притянул меня ближе к себе, я повернулась, чтобы лечь рядом с ним, и его руки оплели меня.

— Не могу остаться, — солгал он для меня, отведя глаза в сторону. — Я хочу быть здесь недолго, а потом я тебя покину. — Он посмотрел мне в глаза: — И я буду плакать, когда уйду, потом что мог бы любить тебя вечно.

У меня глаза увлажнились, и Пирс отвел мне волосы с лица, вытирая слезы, и я слышала в его голосе, что он сам себе ни на копейку не верит. Я всмотрелась в его глаза, эмоционально выжатая, хотя ничего не случилось. Он с закрытыми глазами подался ко мне. Наши губы встретились, и он погрузился глубоко, найдя языком мой язык, да так, как я даже представить себе не могла.

«Я буду плакать, когда уйду», — отдавалось эхом у меня в мыслях, и я крепче обняла его. Потому что мог бы любить тебя вечно.

Это было то, что мне нужно. Это было то, что я могла принять, все, что я могла дать.

И я отдала себя моменту, единственному мигу, который называется «здесь и сейчас». Придвинулась к Пирсу, прижалась с намеком, и его рука легла мне на бедро, а другая нашла грудь. Господи, от него везде оставались искры, под его пальцами я покрывалась гусиной кожей, а он создавал между нами лей-линейный дисбаланс.

— Пирс! — выдохнула я, когда он привлек меня ближе и нежно поцеловал в шею.

Он трогал меня, водил руками по спине, но не переходил к тому, что мне действительно хотелось.

— Пирс! — повторила я настойчивей, когда он снова нашел мою грудь.

— Да, — отозвался он, явно занятый другим, но если он сейчас не перейдет к большему, я заору.

Я облизала губы, вздрагивая, взяла его руки в свои, иначе я не могла думать.

— Давно ты?…

От темноты в его глазах у меня холодок пробежал по коже.

— Настолько давно, что ты не выживешь, если я не буду осторожен.

Улыбка у меня стала озорной:

— Ты себе представить не можешь, насколько неудобны эти штаны.

Грубая от физической работы ладонь скользнула по мягкой коже моего бока, задержавшись у пояса.

— Я мню, мои сейчас мне тесноваты, — признал он, обнял меня рукой и я слегка хихикнула, когда он развернул нас, подложив меня под себя. Одеяло как-то оказалось подо мной, и с неожиданным хлопком погас свет.

— Пирс?

Я в тревоге села, ткнувшись прямо в него. Его руки приняли мое лицо, и он поцеловал меня, стоя надомной на коленях. Чертовски было неудобно, и я рухнула опять под него. Нашла завязки его штанов, но не успела ничего сделать, как он потянул с меня рубашку через голову, и завязки пришлось отпустить.

Тихо застонав, я попыталась снова, но он отстранился опять, возясь с молнией у меня на боку. Штаны на мне еще были мокры от речной воды, и их пришлось снять, выворачивая наизнанку. Пирс смешно ругался, отчего я улыбалась, а потом вернулся — я подняла руку, проведя по его плечу, опустила ее к штанам и с удовольствием ощупала выпирающую спереди ткань.

Развязала пояс, и штаны повисли у него на бедрах. Я сунула руку глубже, чтобы найти его, и Пирс задышал резче. Предвкушение струйкой адреналина стало наполнять меня, и я притянула Пирса на себя сверху.

— Как ты с лей-линиями? — спросила я, желая быть уверенной, что он знает, что и как.

— Клянусь, я не сделаю тебе больно, Рэйчел, — выдохнул он. — Но ты мне запретила.

Я вспомнила, как проснулась с теплом текущей через меня лей-линии.

— Соврала, — сказала я, гладя его рукой просто ради наслаждения этим чувством.

Радостно хмыкнув, он опустился на одеяло, и я повернулась к нему лицом. Потянулась к лей-линии, наполнила ци, вздрогнула, когда его свободная рука обняла меня низко за спину. От его пальцев струйки лей-линии потекли сливаться во мне, заполняя, сквозь меня, туда, где играли его губы у меня чуть ниже уха.

Это было, будто он сам — лей-линия, живая, обретшая тело и волю. Я ахнула, отодвинулась от неожиданности от его губ. Это не было протяжкой силы, когда извлекается ограниченная энергия чьего-то ци. Нет, эта непонятная сила лилась в меня, сквозь меня, будто я сама вплавилась в линию. Медленно и осторожно — ничего столь эротического я никогда не чувствовала раньше.

Я крепче сжала его руками, он завершил поцелуй. Поток тепла из его пальцев прекратился, но руки не остановились, скользя вниз вдоль очертаний тела.

— Что… — спросила я, моргая, — …что это было? Это не протяжка силы.

В углу шар светился едва заметно, и при этом свете я видела контуры Пирса рядом со мной, и он проказливо улыбался.

— Как я говорил уже тебе, это я включил тебя в общение с линией, — ответил он. — Это получается, только когда я тебя касаюсь в двух местах.

Он наклонился вперед, и когда поцеловал меня, его рука, медленно поднимающаяся у меня по пояснице, пролила в меня энергию, и та же энергия полилась обратно там, где мы соприкасались ногами. Я задышала быстрее, следила, как она через меня сочится, поднимается все выше, вызывая покалывание в губах. Я отпрянула, облизывая их, помня ощущение линии в себе.

— Это демонская штука? — спросила я, чувствуя, как стучит сердце.

Его очертание мне кивнуло:

— Мне перестать?

В ответ я потянулась вниз, найдя его. Он выдохнул, согнул подо мной руку и переложил меня под себя. Пульс стучал молотом, неясный контур Пирса навис надо мной. Подняв руку, я провела ею вниз по его телу, а он опустил голову и нашел мою грудь.

У меня закрылись глаза, руки взметнулись к его волосам, зарылись в распущенные локоны. Он подцепил ногой мою ногу, как крючком, и я ахнула, когда линия, с которой он был соединен, хлынула сквозь меня, изо рта в тело, в ногу.

О Господи. Если бы он еще был внутри…

Я застонала, поежившись от этой мысли. Почуяв, что у меня на уме, он выпустил меня, легкими поцелуями покрыл шею, каждый раз пуская через меня чуть заметный импульс лей-линии. Мы уже двигались вместе, и мои руки на нем сжались, когда он в меня вошел, медленно, будто боялся сделать больно. Нежность возбуждала еще сильнее, чем агрессия, я застонала, предощущая. Боже мой, он был идеален, умел вдвинуться глубоко, не причиняя дискомфорта, быстро дыша надо мной в жару желания.

Уже это одно было неповторимо и было бы более чем достаточно, но я знала, что есть и будет больше. Я погладила его по шее, запустила пальцы в волосы. Его голова чуть столкнулась с моей, губы нашли мою шею, слегка покусывая. И вдруг, без предупреждения, он ударил вниз, резко загоняя в меня уже бежавшую через него линию.

Я ахнула, выгнула спину, жар тела собрался у меня в паху, ритм на секунду нарушился, я повисла почти в оргазме от внезапного ощущения. Губы сошлись у меня на шее сильнее, энергия между нами пошла на убыль, как отлив. Боже мой, до чего же от него хорошо пахло!

Тяжело дыша, я открыла глаза.

— Рэйчел? — окликнул он меня, будто хотел спросить, как я себя чувствую.

— М-м-м…

Руки мои, вцепившиеся было в одеяло, снова нашли его спину. Я поднялась ему навстречу, впилась в рот. Наше движение ускорилось, и я почувствовала, как жар между нами меняется, становится неотвратимым, жадным. Снова Пирс коснулся линии, и я ахнула, когда жар разгорелся еще ярче и хлынул через меня.

— Не останавливайся! — выдохнула я, когда он замедлился. Ци у меня кипело энергией.

— Рэйчел, не могу больше ждать, — выдохнул он, и нотка отчаяния зажгла меня.

— Еще нет! — простонала я.

Остановившись глубоко во мне, чтобы продлить, он нашел губами мою грудь, и когда втянул ее, я снова ощутила прикосновение линии. Сверкающий жар бил нас волнами — от его рта к моему паху.

И вдруг я тоже больше не могла ждать.

— Пирс, боже мой! — крикнула я, широко раскрыв глаза и не видя ничего, когда моя аура расплавилась, запела, резонируя невозможно прекрасному голосу вечности, и я слилась в одно целое с линией, к которой он был подключен.

Энергия, текшая от Пирса ко мне, вдруг хлынула обратно, он ахнул, закинул голову, широко раскрыв потрясенные глаза. Я потянулась за энергией вслед, обратно, но уже первые ее струйки побежали через него.

Что я натворила?

Что бы это ни было, это была вершина. Пирс с шипением вдохнул воздух, забился в оргазме, вцепившись в меня руками. Мое тело ответило тем же, и волна за волной понеслись через нас, и адреналин зажег мое существо.

На бесконечный миг мы зависли на вершине блаженства, ничего не чувствуя, кроме идеального ощущения линии и наших душ в полном согласии с нею. И потом все кончилось, и я перевела дыхание.

С тихим вздохом он мягко опустился на меня, я открыла глаза, глядя в никуда.

Господи, как же это было хорошо.

— Никто никогда… — заговорил он, тихо смеясь, — не научился общаться с линией… лежа подо мной. Рэйчел, ты налету все схватываешь. — Он запнулся. — Не могла бы ты, гм, иметь намерение меня отпустить?

По голосу было слышно, что он улыбается. Я заморгала. Общаться с линией? Когда мне было восемнадцать, я была уверена, что общение с линией — это подключение к ней, но сейчас задумалась, не означает ли это согласовать с ней свою ауру, чтобы прыгнуть в нее или же… или вот то, что мы сейчас друге другом делали.

— Ой, прости.

Я убрала руки с его плеч.

— Нет, я про чуть пониже.

У меня щеки загорелись.

— Я над этим работаю, — ответила я, смутившись, но одна из хороших сторон нехорошего занятия с колдунами — что объяснять не приходится. Биология — классная штука. Колдуны, мужчины нашей породы, не так щедро одарены природой, как люди, и в возмещение этого недостатка у нас, у девушек, есть пара лишних мышц, которые отпускают не сразу. На самом деле у меня над ними контроля нет, и говорят, что чем лучше был секс, тем дольше они держат. Сейчас это может продлиться какое-то немалое время.

В фонаре загорелся неяркий свет, и Пирс вместе со мной перевернулся на бок, чтобы снять с меня свой вес. Потянулся, достал складку одеяла, сверкнув при этом своей анатомией, укрыл нас. Подперев голову согнутой в локте рукой, он заправил мне за ухо выбившуюся прядь волос.

— Я не спешу сматывать удочки, — сказал он, но не смог скрыть дискомфорта в голосе.

— Ой, Господи… — ответила я, теперь уже смутившись по-настоящему. Тело меня предало. — Пирс, прости, пожалуйста. Уже много летя не была с колдуном — наверное, гормоны устроили гиперкоменсацию.

Это было невероятно унизительно.

Он наклонился и поцеловал меня в лоб.

— Я не склонен жаловаться. Мне бы следовало раньше научить тебя подстраивать ауру. Клянусь, я все забыл, когда ты провела через меня линию. Никогда не думал, что это может вызвать ощущение такой полной разбитости.

Полной разбитости?

Свет погас, я заморгала, а Пирс прижался ко мне.

— Как ты думаешь, который сейчас час? — спросила я.

— Темно, — ответил он. — Засыпай.

Ноги у нас переплелись, и я чувствовала, как меня внутри отпускает. Вряд ли Айви, приказывая мне быть умницей, имела в виду вот это. А может, именно это. Вздохнув, я ткнулась головой ему под подбородок, стала слушать, как бьется сердце. Его рука лежала на мне сверху, и она была тепла. И мне было тепло изнутри и снаружи. Всюду. Чертовски классная оказалась нора в земле.

— Спасибо, Пирс, — прошептала я, и почувствовала, как шевельнулись волосы от его тихого смеха.

— Я мню, твое ощущение будет иным, когда деловые партнеры станут лить тебе в уши прожеванные прописные истины.

Тон его показался мне раздраженным, и я отодвинулась, желая на него посмотреть. Это не получилось.

— Когда это любые их слова меняли мое мнение о ком-либо, кто мне нравится? — Он промычал что-то неопределенное, и мои пальцы спустились ему на грудь. — Я благодарила за то, что ты понимаешь: это не навсегда.

Он притянул меня ближе, мои руки лежали между нами, сложенные.

— Ничего не бывает вечным, если ты сама его таким не сделаешь, — выдохнул он. — Я не хочу быть один. Ты мне нужна, Рэйчел. А сейчас и я нужен тебе. И я молюсь о том, чтобы не быть разлученным с тобой, пока я тебе еще нужен.

Я снова приподнялась на локте, посмотрела на него:

— Что значит — пока ты мне нужен? Ты думаешь, я тебя просто выброшу, как старый носок?

Он улыбнулся, привлек меня к себе, вниз.

— Ты будешь жить вечно, любезная ведьма. Я хочу видеть тебя счастливой, пока я еще на земле. И оставить тебя такой.

Широко раскрыв глаза, я устроилась поудобнее, спиной к нему теперь, когда смогла его выпустить. Рука, обнимающая меня, была теплой, и мы прижались друг к другу, и линия, к которой мы были подключены, снова омывала нас ласковым потоком, согревая обоих. Именно так я и проснулась, но сейчас все было по-другому.

Жить вечно. Это говорила Тритон, а потом Ал. Они все серьезно?