Я вас призвал, — торжественно-обреченно сказал управляющий конторы Козлодуйский председателю месткома Мышелобову и главбуху Нежиле, — призвал в качестве мозгового треста. Мозгуйте!
— Почему, — начал вслух мозговать Мышелобов, — начальник главка едет именно к нам — и ежу не понятно. У нас вроде бы все в порядке.
— Всегда можно топлячка подцепить, — загадочно сообщил главбух.
— Через два часа приходит поезд, — поторопил Козлодуйский.
Управляющий конторой внутренне вздохнул, хотя внешне он тоже дышал. Мышелобов осовело уставился в стол, чтобы легче думалось. Нежила для скорости этого процесса, потирал лоб и пока ничего, кроме тепла в том месте, которое потирал, не вытер.
— Остался один час пятьдесят минут, — голосом телефонного робота оповестил Козлодуйский.
— Предлагаю, — вдруг сказал Мышелобов, который ввиду связи с массами имел много разных мыслей, — его встретить.
— Это само собой, — поморщился управляющий, шокированный такой примитивной мыслью.
— Я предлагаю не просто встретить, а встретить по русскому обычаю, хлебом-солью, — обидчиво уточнил Мышелобов.
— Сейчас это модно, — поддержал главбух.
Мысль была неплохая — начальника главка встречают в конторе хлебом-солью. И модно, и со вкусом, И простенько, без банкетов, про которые пишут разные фельетоны.
Теперь начал думать Козлодуйский — высокий, массивный, с вытянутым крупно-костлявым лицом, как конь в очках.
Управляющий таким и должен быть — кто же доверит контору хилому. На управляющего смотрел Мышелобов и ждал, пройдет ли его предложение, — кругленький, но неподрумяненный, как недопеченный колобок. Председатель месткома и должен быть круглым и обтекаемым, коли он руководит массами. Нежила никуда не смотрел — некуда было; его лицо представляло череп, туго обтянутый выдубленной кожей, и только на нижней челюсти немного чего-то наросло. Главный бухгалтер и должен быть сухим от экономии.
— А кто обязан подносить эту самую хлеб-соль? — поинтересовался управляющий.
— Наверное, симпатичная девушка, — предположил Мышелобов.
— Еще чего! — возразил Козлодуйский. — Такой важный акт мы доверим девушке. У нас нет специалистов по народным обычаям? — спросил он бухгалтера.
— Штатом не предусмотрен, — вздохнул Нежила. — Может моя жена поднести, — предложил он.
— В ней же сто пятьдесят килограммов, — воспрянул от смеха Мышелобов. — Он и хлеб есть не станет.
— А вы ее взвешивали? — жутковато-вежливо спросил Нежила.
— На глазок, — признался общественник.
— Хлеб-соль буду подносить я, как руководитель вверенной мне конторы, — объявил Козлодуйский и строго повел очками по сотрудникам. — А как это делается? — тут же спросил он.
— Мм... э-э... гм... ффух, — высказался бухгалтер.
— Вы появляетесь из нашей конторы... — начал председатель месткома.
— Подождите, подождите... Я же должен встретить его на вокзале.
— Тогда так: он выходит из вагона, а вы ему передаете поднос с хлебом-солью, — разъяснил Мышелобов.
— А какой хлеб? — поинтересовался управляющий.— Хлеб ведь разный бывает. С тмином, серый, круглый, бородинский...
— За четырнадцать копеек бывает, — вспомнил бухгалтер.
— Какой получше, подороже, — неуверенно сказал председатель месткома, который этот обряд видел только в кино. — Рушник еще нужен, полотенце такое дерюгистое.
— И что начальник главка должен сделать с хлебом? — все выспрашивал управляющий.
— Съесть.
— Всю буханку?! — удивился Козлодуйский.
— Да век ему всю буханку не съесть, — вмешался бухгалтер. — Когда я был в командировке, обедал с ним в столовой, гастрит у него, изжога сильная, а от буханки он тут же на вокзале и окочурится.
— И потом, — не совсем понимал обычая Козлодуйский,— я, управляющий конторой, подношу начальнику главка на подносе буханку хлеба... Война, .что ли?! А он, начальник главка, на вокзале, при скоплении трудящихся, начинает жевать хлеб, будто век не ел. Потом этот... нужник.
— Рушник, — уточнил Мышелобов и неуверенно предложил: — Может, хлеб намазать салом? Или запивать чем?
Управляющий поймал председателя месткома в фокус очков. В последней мысли общественника мелькнуло что-то здраво-современное. Главный бухгалтер опять схватился за голову и начал ее растирать, разгоняя в ней мысли, как частицы в синхрофазотроне.
— А что, если рядом с хлебом будет стоять высокая, стройная белая бутылочка? — предложил Козлодуйский, игриво поводя глазами в огромных впадинах и подергивая по-цыгански плечиками.
— С кефиром? — спросил бухгалтер, оторванный балансом от жизни.
— Со «Столичной», — объяснил ему Мышелобов, крутящийся в гуще масс.
— По-моему, это не противоречит нашему обычаю, — засмеялся управляющий.
— Тогда уж и закуску, — обиделся Нежила, — например, баночку тресковой печени или этих... осьминогов-то...
— Можно и крабов добыть, — согласился Козлодуйский, потирая руки. — Как у вас со средствами?
— Найдем, — быстро заверил бухгалтер, — тонну кровельного железа посчитаем за тонну еловых опилок.
Тут ему лоб тереть было не нужно, тут у него и так голова синхрофазотронила.
— И этот повесим, — добавил управляющий, — не дерюжно-посконный, а мохеровое полотенце. Да и буханку класть ни к чему, хлеба он, что ли, не видел...
Через полтора часа к вокзалу подъехала легковая машина. Из нее вылезли три гражданина, по фамилиям Козлодуйский, Мышелобов и Нежила. Двое последних положили на руки первому огромный поднос, уставленный консервами и пакетами. Чтобы бутылке «Столичной» не так было одиноко на свете, их стояло две. На плече управляющего висело мохеровое пляжное полотенце, длинное, как поезд.
— Идти-то далеко?— буркнул Козлодуйский.
— Да рядом, — успокоил Мышелобов. — До конца перрона.
— Мы пойдем сзади, — заверил Нежила.
— Чуть-чуть поодаль, — приказал управляющий. Он приподнял поднос и медленно вошел в людскую круговерть. Хорошо получалось: и начальника главка угостят в размере тонны кровельного железа, и никто фельетон не напишет — народный обычай, хлеб-соль.
Поезд уже подходил. Неожиданно к управляющему подскочил парень с рюкзаком, схватил с подноса пачку сигарет, бросил туда же деньги и крикнул, убегая за поездом:
— Сдачи не надо.
— О! — окнул рядом мужчина с сачком. — Пожалуй, бутылочку «Столичной» возьму.
Козлодуйский беспомощно оглянулся, но его подчиненные были сзади, согласно полученным указаниям, изредка мелькая в толпе. Управляющий хотел поставить поднос и отобрать водку, но на пол же не поставишь.
— Хорошо вы придумали — товары к поезду выносить, — похвалил его мужчина и положил деньги на поднос.
— Ничего я не придумывал! — рявкнул Козлодуйский.
— Ну, другие придумали, все равно хорошо,— успокоил его мужчина и пошел себе встречать, кого ему надо.
— Да никак крабы? — запела рядом женщина.
— Возьму копченой колбаски, тут навешано полкило, — решила вторая.
Со всех сторон потянулись руки, растаскивая кеты и банки.
— Граждане! — закричал Козлодуйский, как паровозик в тупике. — Это же государственное имущество!
— Ясно, что не частная лавочка, — ответили ему. — От ресторана торгуешь, наверное, дядя?
— Граждане! Братцы! Верните харчи! — крикнул управляющий, когда на блюде не осталось ни икринки...
То ли новая форма, то ли качество товаров, — но граждане оценили его поднос в пять минут.
Поезд уже подошел. Из шестого вагона вышел начальник главка, улыбаясь Козлодуйскому. Улыбался он, пока не увидел поднос со скомканными пятерками и полотенце на плече управляющего.
— Что... это? — тихо спросил приехавший, меняясь в лице.
— Вам... На хлеб-соль.... По древнему обычаю... Нужник холщовый, — улыбнулся Козлодуйский мучнистыми губами и оглянулся на подошедших сослуживцев, которые ошалело смотрели на поднос.