С первого взгляда (Юмористические рассказы)

Общественник

Некоторые думают не так, но Пуделев был не из их числа. Зарплата зарплатой, а с нее тоже льго­ты капают, как дождичек в ведро: смотришь, и набе­жала то путевочка, то участочек, а вчера ему дали диетическое питание, как старому курильщику, чтобы он морковными котлетами легкие прочистил.

Покурив после шашлыка из свеклы, Пуделев за­шел в местком.

— Слушай, — спросил он председателя, — чего ты мне общественную работу не записал?

— Какую? — удивился председатель.

— Как же! — тоже удивился Пуделев. — А бухгалтер-то умер!

— Ну и что? — не понимал председатель.

— Я же весь день по вашему поручению сочинял надгробную речь в стихах. Помните: «Спи спокойно, дорогой товарищ, наконец ты деньги не считаешь, ни­кому теперь ты не мешаешь...» И так далее.

— Верно, — вспомнил председатель.

— Но это же не производственная работа, — раз­вел руками Пуделев.

Председатель месткома, задумался. Верно, работа была не производственная, но как-то и общественной ее не назовешь. Видимо, есть такая деятельность, ко­торая не подпадает ни под производственную, ни под общественную, а относится просто к человеческой.

— Ну в виде чего я запишу? — добродушно спро­сил председатель, потому что Пуделев был безотказ­ным общественником.

— Чего-нибудь близкое, — предложил Пуделев. — Может, по линии самодеятельности?

Председатель отрицательно качнул головой и взял список запланированных лекций. Непрочитанной была тема «Есть ли жизнь на Марсе», но Пуделев выполнял общественное поручение не в связи с жизнью, а в свя­зи со смертью. Конечно, тему можно слегка расши­рить: «Есть ли жизнь и смерть на Марсе».

— Нашел, — действительно нашел председатель. — Значит, ты якобы прочел лекцию на тему «Смерть алкоголикам!».

Пуделев улыбнулся, и его блестящий лоб довольно поехал на не менее блестящее темя, поскольку они соединялись широкой, тоже блестящей, полосой, как озера одной системы.

— Только не «Смерть алкоголикам!» — уточнил он, — а «Смерть алкоголизму!». Все-таки они люди...

— Только ты еще маленькое порученьице возь­ми, — тоже уточнил председатель, — проведай вечером Ковалева, вторую неделю болеет.

— С удовольствием, — сразу согласился Пуделев. — Пусть хотя все слягут, всех проведаю. А что с ним?

— Вирусный грипп. Не то гонконгский, не то син­гапурский.

Пуделев пошел работать, но слова «вирусно-сингапуро-гонконгский» растеклись по его мозгу, как автол по земле. Кто его знает, что от чего происходит? Вон летом жара какая стояла — даже молодежь одурела. Одни говорят, что жара от солнца, а другие ведь ни­чего не говорят. Может, от солнца, а может, от этих самых вирусов.

Он решил для профилактики наесться каких-ни­будь таблеток, а уж потом идти к Ковалеву.

— Дай мне какого-нибудь антибиотику, — попро­сил он у соседа по кабинету, который питался таб­летками, как бутербродами. Особенно любил боль­шие, желтые.

— А тебе от чего?

— Чтобы вирусы на меня не сели.

— Что ты! — удивился сосед. — Антибиотики на вирусы уже не действуют. Они, можно сказать, анти­биотиками уже питаются.

Пуделев окончательно сник: если они питаются горькими таблетками, то живой человек у них пойдет за милую душу — не горше мы пилюль. Работать те­перь он не мог.

Вспомнил своего приятеля, у которого тоже все с вирусов началось: прицепились они к нему, а через год жена ушла. Пуделев начал придумывать выход, который всегда есть, стоит его поискать.

Сначала он хотел завернуться в полиэтиленовую пленку и войти к Ковалеву, но ведь щелочка всегда останется. Потом подумывал намазаться диметилфтолатом, да вдруг они и его едят. Еще можно пропи­таться алкоголем, но тут они, не вирусы, а Ковалевы, могли понять все дело не в свете посещения больного, а в свете борьбы с алкоголизмом. Да и вирусы могли оказаться пьющими.

И вдруг Пуделеву пришла оригинальная мысль, такая хорошая, что он тут же вскочил и побежал к председателю месткома:

— Слушай, одолжи мне досаафовский противогаз.

— Зачем? — спросил председатель.

— Понимаешь, — замялся Пуделев. — Хочу в са­доводстве опылить... этих... насекомоядных.

— Птиц, что ли? — удивился председатель.

— Да нет. Этих... плодоядных, овощеядных... ягодоядных. В общем, всеядных, — заключил Пуде­лев.

В восемь часов вечера Пуделев вошел в сумрачную парадную, встал в уголок и с трудом надел тугой про­тивогаз, пахнувший резиной и чем-то химическим. Он медленно пошевелил руками и ногами, как водолаз на глубине, — ощущение стало такое, будто его послали в космос, а не Ковалева проведать.

Пуделев медленно двинулся по лестнице, ощупы­вая ногой ступеньки. Навстречу спускалась старушка, и он подумал, что рановато надел эту резиновую штуку.

Старушка поравнялась с ним, вдруг замерла и при­жалась к стенке.

— Не бойся, бабушка, — сказал Пуделев, — я об­щественник.

Тут же из сумки, где лежала противогазная короб­ка, выдулось облачко белой пыли — мел или тальк. Увидев пыль и услышав, что маска загудела, старуш­ка перекрестилась и стала оседать на пол.

— Да общественник я! — крикнул Пуделев, поняв, что его не слышно.

— Нету у меня денег, родной, все бы отдала,— жалобно призналась старушка и села на ступеньку.

Пуделев махнул рукой и поднялся на площадку третьего этажа. Он поправил шляпу, которая лежала не на макушке, а на колесах-очках; вытащил из сетки курицу полупотрошенную, купленную Ковалеву по ре­шению месткома для поддержания его сил, — и нажал звонок.

Дверь открыла жена Ковалева, которая работала у них же и знала его, как свои туфли. Поэтому он веж­ливо под противогазом улыбнулся. В ответ она ухва­тилась двумя руками за дверь, будто Пуделев соби­рался снять ее с петель.

Даже если бы Ковалева увидела сейчас перед со­бой бухгалтера, которого похоронили на прошлой не­деле, и то бы меньше испугалась, потому что было бы ясно, что стоит бухгалтер, которого похоронили на прошлой неделе. Но перед ней стояло непонятно-жут­кое существо с резиновой рожей, с громадными стек­лянными глазами, и то ли с выпяченными губами, то ли оно грызло какую-то коробку с трубкой, то ли со­сало трубку с коробкой. А сверху лежала шляпа, что было еще страшней, — одна зеленовато-резиновая морда без всякой головы.

Пуделев засосал через трубку воздух, чтобы ска­зать погромче, и чихнул.

— Ой! — тихо вскрикнула она, потому что суще­ство дернулось и глухо ухнуло.

— Пуделев я! Общественник! — крикнул он.

Когда существо завыло, Ковалева хотела бежать к больному мужу, но ноги не двигались, будто она встала в цементный раствор.

— Пуделев я! Проведать мужа! — орал он что есть мочи.

У него уже мелькнула мысль снять на секунду ма­ску и показаться, но вирусы могли сидеть и на жене — муж и жена одна сатана.

Тогда он в знак подтверждения, что зашел не про­сто так, а проведать, выдернул курицу из газеты и поднес к лицу Ковалевой, держа за длинную, как ре­зиновая кишка, шею. Ковалева отшатнулась, но устояла.

— Петуха дали, паразиты! — закричал он.

Ему стало жарко, душно, стекла запотели.

— Да Пуделев я! — стукнул он себя петухом в грудь.

Ковалева наконец сделала шаг назад, не спуская глаз с беснующегося чудища с петухом.

Тогда он, чтобы она поняла его фамилию, которая происходила от пуделя, вдруг стал на четвереньки и, в противогазе, ловко перебирая ногами-руками, побе­жал прямо на нее, волоча петуха по полу и завывая под резиной, что он Пуделев.

Ковалева завизжала на весь дом и бросилась бе­жать по коридору, как от баскервилльской собаки. Пуделев вскочил и прыгнул на лестницу. Он несся по улице в противогазе, рассекая прохожих своим видом, как сиреной...

На второй день к нему подошел председатель ме­сткома:

— Пуделев, выручай, есть срочная общественная работа. Тут от жильцов поступило заявление, что ка­кой-то идиот пугает граждан резиновой маской. В дружине подежуришь сегодня, а?

— Это можно, — вздохнул Пуделев.