Сонька Золотая Ручка - королева воров

ОГРАБЛЕНИЕ МЕЛЯ

Весна 1883 года. Конец мая. Одесса. Угол Ланжероновской и Ришельевской улиц. Роскошный ювелирный салон Карла фон Меля. Около одиннадцати часов утра.

Возле ювелирного магазина Меля остановился богато украшенный фаэтон, в котором восседала изящная, ухоженная дама. Дверца экипажа распахнулась. Наблюдавший из окна магазина фон Мель поспешил на улицу, чтобы помочь даме сойти на землю. И не прогадал — к его магазину подъехала роскошная и очень богатая женщина.

«Софья Ивановна Литвинова, — представилась она. — Супруга доктора психиатрии Литвинова…» «Да, да, конечно!» — перебил ее фон Мель, выражая удивительную осведомленность. Доктора Литвинова он на самом деле не знал, хотя что-то слышал о его дорогой клинике. И не сомневался, что господин Литвинов человек состоятельный, способный побаловать свою очаровательную супругу драгоценными безделушками.

Мель распахнул дверь и, склонив голову, жестом пригласил даму войти. Софья Ивановна уверенно вошла в салон. Осмотрелась. Ее глаза заблистали. Магазин был не просто хорош. Это был самый дорогой, самый известный ювелирный салон Одессы и, пожалуй, всего юга России.

«Дорогой Карл», — начала Софья Ивановна. Фон Мель улыбнулся и склонил голову. Он был искренне рад, что богатая клиентка называет его по имени. Женщина была ослепительно красива. «Дорогой Карл, муж решил подарить мне что-нибудь этакое… Ну, вы понимаете». Фон Мель понимающе кивнул. «Красивое. Правда, сам он в этом, как большинство мужчин, ничего не понимает. Поэтому предложил выбрать драгоценности мне самой. Что вы порекомендуете? На цену внимания не обращайте. Если уж я хочу выбрать себе хороший подарок, то на цену посмотрю в последнюю очередь».

«О, мадам! — фон Мель склонился еще ниже, насколько ему позволял это сделать внушительный живот. — Я искренне благодарен, что вы обратились именно ко мне. Я вас не разочарую. Вся Одесса знает — настоящие драгоценности продает только Карл Мель. Вот, пожалуйте…»

Софья Литвинова последовала за ювелиром. На ее лице играла едва заметная, немного рассеянная улыбка. Она словно и не видела ничего вокруг. Но когда Мель достал черный бархатный ложемент с бриллиантовым гарнитуром, ее глаза вспыхнули. Это были очень дорогие, может, самые дорогие в этом роскошном салоне бриллианты. Красота неимоверная. Мадам Литвинова смотрела на ожерелье. И на ее красивом лице играли отсветы благородных камней. Тончайшая отделка, изумительной красоты золотая оправа. Филигранная работа.

«Тридцать тысяч рублей», — тихонько сообщил Мель. Литвинова лишь отмахнулась. Сердце ювелира возликовало. Такой покупательницы в его салоне не было давно.

«Да, я возьму этот комплект, — сказала Софья Ивановна. — Это действительно камни высочайшего качества».

«О, мадам…» — выдохнул благодарный фон Мель.

«Только и вы уж мне потрафьте. Нет, нет, не о скидке прошу», — поспешила произнести Литвинова, заметив набежавшую на лицо ювелира тень. Тот снова просиял. «Вы не могли бы привезти драгоценности лично к нам домой? Скажем, завтра, в десять утра?»

Мель горячо воскликнул: «Буду счастлив, мадам! Завтра в десять в лучшем виде они будут у вас! Не извольте беспокоиться!»

Спустя два часа Софья Ивановна, одетая в строгое черное платье, была в приемной психиатра Литвинова. «Господи! — рыдала она. — Господи! Господи! Господи! Я не знаю, чем закончится этот кошмар! Доктор, умоляю, помогите!»

Профессор Литвинов, человек пожилой и грузный, смотрел на посетительницу с искренним сочувствием. «Милочка, успокойтесь, — доктор подал женщине стакан воды. — Успокойтесь и объясните, в чем дело». Софья Ивановна поднесла дрожащей рукой стакан ко рту. Ее била крупная нервная дрожь. С большим трудом она успокоилась и принялась излагать свою беду…

«Увидите, все образуется. У нас очень хорошая клиника и прекрасные специалисты. Месяц лечения, и у вашего супруга пройдут все признаки навязчивых идей. Это простой случай, поверьте мне. Пригласите господина фон Меля на… на…», — доктор Литвинов углубился в изучение настольного календаря. «На десять утра, на завтра», — дрожащим от сдерживаемых рыданий голосом проговорила посетительница. «Хорошо, хорошо, на завтра на десять утра. Я отложу прием других пациентов на более позднее время. И не плачьте, ваша проблема не стоит ваших слез», — доктор посмотрел на женщину поверх очков, стараясь сделать так, чтобы его глаза лучились доброжелательностью. Со стороны это выглядело так, словно Литвинов пытался изобразить старую жабу. Провожая посетительницу, Литвинов не удержался и проговорил: «Дитя мое…» Женщина бросила на него благодарный взгляд и удалилась.

Доктор еще некоторое время наблюдал за тем, как женщина, прижимая к лицу платок и опустив плечи, пересекала улицу. Потом задумался. Пробормотал: «Ну и ну…» И попросил принести в кабинет стакан чаю.

На следующий день, в десять утра, к особняку Литвинова, в котором располагалась психиатрическая клиника, подкатил экипаж фон Меля. Ювелир вышел из экипажа, размялся. Принял у лакея завернутый в бумагу футляр с драгоценностями. У порога дома его встретила мадам Литвинова.

«Мон шер! — улыбнулась она. — Как я вам благодарна, дорогой Карл. Отныне все драгоценности мы с мужем будем покупать только у вас… Давайте сделаем доктору Литвинову сюрприз? Я надену ожерелье и войду к вам. Доктор обожает меня. Увидите, как он будет лицезреть меня в этих роскошных бриллиантах».

«Вы прелестны!» — воскликнул Мель. Передал футляр госпоже Литвиновой. И, следуя ее жесту, стал подниматься наверх, в кабинет доктора Литвинова. Постучав в дверь и услышав отклик, Мель шагнул в кабинет. Навстречу ему из-за письменного стола поднялся полный старый господин в докторской шапочке. «Прошу, господин Мель, присаживайтесь», — с улыбкой сказал доктор Литвинов. Карл фон Мель опустился в кресло и выжидающе уставился на дверь кабинета.

В это время «мадам Литвинова» вышла из особняка черным ходом и быстро пересекла соседнюю улицу. В проулке ее ждала пролетка. Золотая Ручка нырнула под опущенный тент и негромко скомандовала: «Гони!» На ходу она принялась переодеваться. На сиденье рядом с ней покачивалась шкатулка с драгоценностями на 30 тысяч рублей. Неимоверное, невероятное, ошеломляющее богатство…

Вскоре наступило время второго акта этой трагикомедии.

«Не хотите чаю?» — спросил доктор Литвинов. Карл фон Мель ответил утвердительно. Пауза затягивалась. Женщины, женщины — сколько им нужно времени, чтобы сменить наряд?

Прошло более получаса. Чай был благополучно выпит. Доктор по-прежнему ласково смотрел на Меля. Ювелиру стало не по себе. «А что на счет бриллиантов?» — спросил он, ощущая неловкость. Доктор приблизился к ювелиру и погладил его по руке. «Успокойтесь. Не волнуйтесь. Все будет хорошо».

«Что — хорошо? — встревожился Мель, чувствуя неладное. — Я спросил про бриллианты, которые только что привез для вашей жены». Доктор сжал руку ювелира повыше локтя. «Все скоро пройдет, вот увидите. Только не нужно волноваться». «Волноваться! — взвизгнул Мель. — Где мои бриллианты! Тридцать тысяч рублей!» Доктор со вздохом кивнул, вернулся к своему столу и позвонил в колокольчик.

На пороге тут же возникли два дюжих санитара. «Вяжите его, голубчики, — устало произнес Литвинов. — Приступ паранойи. Сделайте успокаивающий укол. Будет сопротивляться — привяжите к койке. Ему надо отдохнуть… И поосторожней, пациент непростой, очень почтенный». «Бу сде, ваш-ство!» — выдохнули санитары и ухватили растерявшегося фон Меля под руки.

Спустя десять минут извивающийся и истошно орущий ювелир Карл фон Мель лежал в самой дорогой палате клиники Литвинова, привязанный ремнями к кровати. Он кричал так, что видавшие виды санитары затыкали уши пальцами. «Может, дать этому психу под дых?» — предложил один. «Не велено! — хмуро откликнулся другой. — Пусть поорет».

Литвинов заглянул в палату через час. Пациент беззвучно рыдал. «Доктор! — простонал Мель. — Что вы натворили! Где ваша жена! Позовите ее. Я привез бриллианты для вашей жены. Позовите, и все прояснится».

«Хорошо, — согласился Литвинов. — Почему бы и нет? Только дайте слово, что вы возьмете себя в руки, как только я приглашу свою супругу. И будете послушным». «Обещаю», — откликнулся Мель. И Литвинов удалился.

Когда доктор привел свою супругу, дородную пожилую женщину с тройным подбородком и необъятной грудью, Карл фон Мель закричал. «Доктор! Это не ваша жена! Я передал бриллианты в руки мошенницы!»

Литвинов от неожиданности стал садиться мимо стула. И если бы не санитар, поспешно подвинувший стул, профессор бы грохнулся на пол. Доктор Литвинов внезапно все понял. «Развяжите его, — простонал он. — Он совершенно здоров… И — зовите полицию. У нас случилось ограбление!»

Приехавшие в психиатрическую клинику Литвинова полицейские бродили по кабинетам, уважительно осматривая медицинский инвентарь и предметы убранства. Пристав записывал показания доктора. Тут же на стуле сидел убитый горем ювелир Мель. Он обхватил голову руками и раскачивался взад-вперед. В глазах его стояли слезы.

«Вы понимаете, я ей поверил. Она была так убедительна… Рыдала прямо вот здесь», — доктор показал рукой на ковер рядом со стулом, на котором сидел Мель. Все посмотрели на ковер, словно на нем могли остаться следы мошенницы.

«Сонька, — махнул рукой пристав. — Безнадежное дело. Она хитра, как лиса». «Да, да, она представилась Софьей Ивановной», — в один голос воскликнули Мель и Литвинов. И не сошлись только в фамилии. Один сказал: «Фон Мель». Другой: «Литвинова». Скрючившийся у края докторского стола писарь не выдержал и прыснул. «Но-но! — угрожающе прикрикнул пристав. — Пиши — украдено ценностей на тридцать тысяч рублей. А именно…»

Это была одна из самых блистательных, самых рискованных и самых красивых комбинаций Соньки. И на этот раз не обошлось без сообщников. Точнее, одного сообщника — кучера, правившего пролеткой. Это был один из доверенных ребят Соньки, из одесской шпаны. Все остальное она сделала сама. Извозчику она отвалила три сотни рублей. Столько стоил его конь вместе с пролеткой. Себе Сонька оставила бриллианты. Впрочем, ненадолго. Вскоре Карл фон Мель получил сообщение, что его ожерелье было продано в ювелирном магазине в Бухаресте — примерно за ту же сумму.