Сонька Золотая Ручка - королева воров

ПОСЛЕ САХАЛИНА

Последний период жизни Золотой Ручки был одним из самых неясных, самых запутанных в ее жизни. Заметим — до недавнего времени. В августе 2004 года во владивостокских архивах, в которых хранились документы полиции дореволюционной эпохи, был обнаружен документ под названием «Об установлении бдительного надзора полиции за Шейдой Блювштейн, известной под именем «Соньки — Золотой Ручки», проживающей на ст. Иман». Более того, стали известны точные даты переезда Соньки в Иман и отъезда ее из города — 23 ноября 1898 года и 2 июля 1899 года. Биография Соньки стала приобретать внятные очертания.

В 1898 году истек десятилетний срок каторги, к которому Блювштейн была приговорена. На этот раз никакого снисхождения к ней проявлено не было — она отбыла свой срок «от звонка до звонка». Получив вольную, Сонька получила и гражданские документы. Согласно распоряжению военного губернатора острова Сахалин от 28 февраля 1898 года за номером 2247 начальник Тымовского округа выдал Блювштейн паспорт за номером 2998. В паспорте были обозначены места, в которых Сонька имела право селиться — во всей Сибири, кроме Семиреченской, Семипалатинской и Акмолинской областей. Европейская часть России была для нее закрыта. Сонька воспользовалась своим правом и покинула Сахалин, оставив там и своего сожителя Богданова.

Эти документы позволяют отбросить версию третьего побега Соньки с острова. Она не получила бы паспорт, если бы самовольно оставила каторгу. При этом заметим — она знала о грядущем освобождении. Срок заканчивался осенью 1898 года, а распоряжение военного губернатора о выдаче ей паспорта датировано 28 февраля того же года. Это означает, что Сонька была в курсе грядущих изменений в ее судьбе. Более того, она направила запрос на выписку ей паспорта — по собственной инициативе административная машина каторги действовать бы не стала.

Золотая Ручка готовилась к своему освобождению. И переезд на материк планировала заранее. Это подтвержденный документами факт. Бежать с каторги она не могла, поскольку была освобождена законным образом. Следовательно, не могла и погибнуть во время побега, «обессилев во время погони». Эта легенда решительно отметается как не соответствующая действительности.

Далее — Сонька выехала с Сахалина не с пустыми карманами, поскольку она купила в Имане дом. Мы об этом уже говорили — как бы ни скромен был этот дом, дарить его бывшей аферистке никто не собирался. А покупка дома — вложение достаточно серьезное.

Что было дальше? Снова обратимся к архивам.

На этот раз перед нами недатированная записка Приамурского генерал-губернатора Градекова, адресованная военному губернатору Приморской области.

«По доходящим до меня сведениям, Иман, где поселилась сосланная преступница, известная под именем «Золотой Ручки», сделался пристанищем бродяг, воров и других преступников, о чем уже появились заметки в печати. Покорнейше прошу Ваше Превосходительство обратить должное внимание на этот пункт и озаботиться очищением такового от неблагонадежных элементов, путем устройства облав или принятием соответственных мер. В случае надобности благоволите потребовать содействие войск 8-го В. С. Линейного батальона».

Эта записка открывает нам события иманского периода жизни Соньки. Во-первых, она была освобождена не со снятием судимо сти, а с направлением в место ссылки, которое выбрала сама. Этим подтверждается версия, что Золотая Ручка была осуждена на 10 лет каторги с последующей бессрочной ссылкой в Сибирь. То есть полной свободы она так и не получила. Во-вторых, в Имане она, по сути, продолжила свое сахалинское предприятие — организовала тайный притон, который собирал вокруг нее преступников всех мастей.

При том, что мало кто сомневался в характере деятельности Золотой Ручки, ее снова никто не мог схватить за руку. Сонька была неуловима. В докладной записке говорится лишь о подозрениях. Если бы Сонька хоть однажды попалась — она бы вернулась на каторгу.

Она вернулась на Сахалин, но не в качестве каторжанки. Сонька сменила место жительства, выбрав другое место ссылки. Тут же возникает вопрос — почему?

Ответ на него дает та же докладная записка. Вот еще одна выдержка из этого документа. «Дружбы она, насколько я выяснил, ни с кем не водит. Каждый обыватель Имана за то, что она подозрительна, открыто выражает ей свое презрение и ненависть, и недавно плодами этой ненависти явилась кража ее собственных дров и разбитие окон в ее квартире неизвестными лицами».

Обратимся к другому документу — к докладной сотника Фиганова, который производил тайный надзор над Сонькой в Имане. «Позволю себе доложить Вашему Превосходительству, что слишком много говорится в народе о разных проделках этой личности, а самого факта никто не видел, да и в печати дается ей слишком много места, а факта опять-таки нет… Трудно предположить, чтобы всей этой разнообразной коллекцией руководил пошатнувшийся от преступной жизни ум Золотой Ручки».

И снова записка Градекова. «В настоящее время упомянутая личность продает свой дом и хочет выехать отсюда совсем, объясняя это тоской к своему сожителю крестьянину Кириллу Богдану, находящемуся на Сахалине, и отсутствием средств к жизни».

В этом документе впервые упоминается имя сожителя Соньки поселенца Богданова — Кирилл. Но мы уже говорили, что такого имени — Кирилл Богданов — среди каторжан и поселенцев не было. Речь идет, скорее всего, об ошибке. Либо документы, касающиеся Кирилла Богданова, утеряны (следовательно, остается надежда когда-либо их отыскать).

Второстепенные детали в очередной раз помогают частично восстановить картину жизни Соньки в Имане. Она явно взялась за старое дело, но здесь, на материке, где ссыльных было не так много, а большинство жителей занималось обычным крестьянским трудом, особой поддержки она не нашла. Напротив, здешняя среда ее не приняла. Золотая Ручка чувствовала за спиной враждебное отношение. И наверняка тревожилась за собственную судьбу. Сибиряки к каторжанам относились с подозрением. А в случае чего могли и прибить.

Ясно, что дело здесь у Соньки не заладилось. Отсюда и «отсутствие средств к жизни». В этот раз предприимчивость Соньки не сработала. Посетители ее тайного кабака (а она наверняка торговала водкой) были людьми неплатежеспособными. Бывшие каторжане, ссыльнопоселенцы, бродяги и прочее отребье. Вроде бы ее «родная» среда, а выжить уже не получалось. И Сонька запросилась обратно на Сахалин.

Последнее упоминание о Соньке в период ее пребывания в Имане датируется 17 июня 1899 года. Полицейское донесение: «Проживавшая на Имане преступница Софья Блювштейн («Золотая Ручка») продала свой дом и выехала в Хабаровск. О чем Вашему Превосходительству доношу». Обратите внимание на несовпадение датировки. Согласно донесению она выехала с Имана 17 июня, а в других документах указана иная дата — 2 июля 1899 года. Возможно, речь идет о прибытии Соньки на Сахалин. 17 июня выехала из Имана в Хабаровск, 2 июля прибыла из Хабаровска в пост Александровский.

Что она могла делать в Хабаровске? Зачем ей потребовался столь дальний крюк? О причинах можно лишь гадать. Вспомним книгу Дорошевича — Сонька со слезами на глазах говорила о желании увидеться с дочерями. Не исключено, что поездка в Хабаровск была предпринята именно для прощупывания возможности поездки в Россию. Но такая поездка могла быть предпринята только нелегально. Сонька, которой было на гот момент уже сильно за пятьдесят, устала от бесконечного преследования, от своего тягостного положения преступницы, могла отказаться от подобной перспективы. В случае, если бы ее поймали на незаконном посещении Европейской части империи, ей бы неминуемо грозил новый срок. Не исключено, что еще более длительный. Так что у нее были причины съездить в Хабаровск, но были причины и вернуться на Сахалин. Ясно одно — она колебалась.

И очередной вопрос — почему? Что ее тянуло в место, где она перенесла столько страданий? И что останавливало от возвращения на Сахалин?

Возможно, она уехала с Сахалина впопыхах, не успев забрать скопленные за годы полуподпольного предпринимательства средства. Не исключается и другая версия — Богданов мог просто не отдать ей общие деньги, если Сонька не имела тайных от своего сожителя накоплений. Наконец, никаких денег могло попросту не быть. Сонька и ее сожитель вели такой образ жизни, что о накоплениях и не помышляли. Вероятность подобного исхода событий хоть и невелика, но все же могла иметь место.

В любом случае — Сонька вернулась к Богданову. К своему защитнику, кормильцу и палачу-садисту. Этот человек и притягивал ее, и пугал. Отсюда и сомнения. Богданов мог ее попросту прибить — если Золотая Ручка от него сбежала. Или мог не принять — если Сонька уехала с острова после того, как Богданов заменил ее более молодой и соблазнительной сожительницей.

К сожалению, более поздние упоминания о жизни Золотой Ручки носят еще более фрагментарный характер. Мы точно знаем, что она крестилась. И более-менее точно, что она умерла — из заметки в газете «Русское слово», номер 317 за 1902 год, в которой сообщалось о смерти Золотой Ручки. Но об этом речь впереди.

Однако отсутствие внятной информации тоже позволяет сделать кое-какие выводы. Если о последних трех годах жизни Соньки ничего не известно, значит, она утратила былую популярность на острове. И ее подпольный кафе-шантан потерпел фиаско. В противном случае, он бы непременно упоминался в материалах каторжной администрации или в воспоминаниях современников. А так — ничего. Вообще. Словно ни Богданова, ни Соньки не существовало вообще.

Можно предположить, что в этот период на сахалинскую жизнь оказала влияние политика. В 1900–1902 годах росла напряженность в отношениях между Россией и Японией. На Сахалине появились военные, под влиянием которых режим каторги мог измениться. И многие вольности, которые происходили при попустительстве чиновников каторжной администрации, с прибытием военных были пресечены. В том числе и нелегальные питейные заведения, дома терпимости, игорные комнаты — все, чем зарабатывали на жизнь Богданов и Золотая Ручка.

Хотя нельзя исключить и другой вариант. Сонька просто постарела. Утратила былую остроту ума и изворотливость. И ее обошли более удачливые конкуренты. Воровкой она была непревзойденной — в молодости. А в 55 лет стала обычной несчастной и никому не нужной старухой.