ПУТЬ НА САХАЛИН

О пути на Сахалин в сильно мифологизированной биографии Софьи Блювштейн нет ни слова. Не осталось ни документов, ни каких-либо свидетельств, касающихся этого периода жизни Софьи Блювштейн. О том, что это был за путь, можно судить по рассказам Дорошевича, добравшегося до Сахалина тем же морским путем (причем, как оказалось, дважды — в 1887 и в 1902 годах), да по воспоминаниям людей, которые по каким-то причинам преодолевали путь из Европейской части России до Владивостока.

Пароход с каторжанами ходил из Одессы на Сахалин дважды в год. Причем весенний рейс заканчивался на Северном Сахалине. И те, кто прибыл сюда этим рейсом, ждали целый год местного рейса на Южный Сахалин. Летний рейс (он считался осенним, пароход прибывал в Александровск в конце октября или начале ноября) доставлял каторжан непосредственно к острогу.

Ежегодно кружным океанским путем на остров доставлялось от 400 до 800 человек. Не все они были каторжанами. На остров съезжались члены семей арестантов и ссыльнопоселенцев. Простые крестьянки, многодетные матери собирались в дорогу с пожитками и деньгами, которые удавалось выручить за проданные дом, скот, инвентарь. Этих людей обычно везли весенним рейсом. К своим мужьям (или женам, бывали и такие случаи) они попадали спустя год. То есть весь путь от брошенного дома до места пребывания главы семьи занимал около полутора лет.

Почему свободные люди решались на этот длительный переезд? Власти наладили настоящую пропагандистскую машину, которая работала почти без сбоев. Сахалин остро нуждался в поселенцах. Без притока населения экономика острова, и без того едва теплящаяся, не могла нормально функционировать. Крупных производств на Сахалине не было. Каторжане и поселенцы были заняты на вырубке леса, на строительстве новых домов, дорог, мостов, на добыче угля и в судоремонтных мастерских. Но и эти скромные производства нуждались в рабочей силе.

До 1875 года каторжных поселений и тюрем на острове не было. Начало сахалинской каторге положил закон от 23 мая 1875 года, предоставлявший генерал-губернатору Восточной Сибири право переселить на Сахалин первых 800 человек из числа осужденных на каторжные работы. Центром тюремной администрации стал город Александровск.

Каторжанам дозволялось писать домой письма. Но вся почта перлюстрировалась. И те письма, в которых излагались ужасы сахалинской каторги, уничтожались. По сути, письма родным писались под диктовку. Поэтому члены семей осужденных так легко соглашались на переезд — в письмах каторжан расписывались «прелести» жизни на Сахалине, возможность получить землю, деньги на строительство дома и заведение хозяйства.

Сюда ехали люди бедные, едва сводившие концы с концами в России. Ехали те, кто не мог выносить позора, связанного с осуждением главы семейства. В патриархальной, сельской России быть супругой каторжанина считалось унизительным и постыдным.

Сюда ехали женщины, которым после ареста кормильца было очень трудно поставить на ноги детей. Не понимали они, что едут в добровольную ссылку. Что здесь, на Сахалине, их положение будет не лучше, чем положение осужденных ссыльных.

По дороге на остров пароходы заходили на Цейлон и в китайские порты. Суда принимали на борт уголь и воду. Свободные пассажиры получали право сойти на берег, что то купить в припортовых кварталах и немного отдохнуть от морской болтанки. Отсюда, из иностранных портов, на Сахалин летели обнадеживающие письма и телеграммы. Они тоже писались под диктовку. Рассказывать о сомнениях по поводу переселения и трудностях дальнего пути не разрешалось.

Прибывавшие на Северный Сахалин переселенцы оседали в этой части острова на многие месяцы. Поскольку деньги таяли быстро, женщины заводили хозяйство. Многие из них сходились с местными мужчинами и ссыльными. Получалось, что ехали к мужьям, приезжали к чужим людям. Но эти союзы местными властями не признавались. Когда приходил пароход, перевозивший поселенцев на южную часть острова, женщин практически насильно выгоняли из обжитых изб, отлучали от сожителей и отправляли к заждавшимся мужьям.

Как писал Влас Дорошевич, все это сильно напоминало отмененное крепостное право. Свободные люди, по своей воле переселившиеся на Сахалин, становились, по сути, несвободными. Это были добровольные каторжники, надеявшиеся наладить пошатнувшуюся жизнь, да вместо этого нечаянно угодившие в неволю.

Были среди поселенцев и другие люди. Сюда ехали идеалисты, желавшие служить своей стране и своему народу. Учителя, врачи, инженеры. Особенно заметны были молодые женщины, которые намеревались обучать грамоте детей каторжан. Судьба этих женщин была трагичной. Они попадали в сожители охранникам, наиболее зажиточным поселянам. А некоторые, не выдержав, кончали жизнь самоубийством (эти истории есть в книге Дорошевича).

Как обходились с женщинами-каторжанками? Их судьба была трагичной. Еще по пути на Сахалин осужденные на каторжные работы женщины становились наложницами охранников и наиболее сильных арестантов. Дорога на Сахалин превращалась в испытание и физической выносливости, и психической устойчивости. Дорошевич в своей книге «Сахалин (Каторга)» описывает сошедших с ума женщин. Большинство из них прибывали на каторгу уже в состоянии душевного недуга. Не наказывать их надо было — лечить. Но среди этих несчастных были мужеубийцы, мучительницы детей, налетчицы и прочее отребье. Болезнь не искупала их вины. И получалось, что эти женщины прибывали на сахалинскую каторгу умирать.

В каких условиях везли каторжан через южные моря? О каких-либо средствах, облегчающих воздействие качки и жаркого климата, говорить не приходится. У вольных пассажиров была хотя бы вода. У тех, кто ехал в трюме и видел небо лишь через забранный решеткой потолочный люк, не было и этого. Удушливая жара, тяжелый запах немытых тел, дурная еда, постоянная нехватка воды — все это превращало морской этап в издевательство, в изощренную пытку.

Во все времена российская пенитенциарная система отличалась бессмысленной жестокостью. Направленная вроде бы на исправление преступников, она выполняла лишь карающую функцию. Российская тюрьма, как и российская каторга, — отложенная во времени мучительная казнь.

Но царская каторга — детские игры по сравнению с каторгой советского времени. Каторжные работы как вид наказания были введены в СССР в 1943 году, а в 1948 году каторжные лагеря были переименованы в Особые лагеря МВД. По сути, советские лагеря начиная с 20-х годов XX столетия были худшим воплощением каторжных лагерей. И транспортировка заключенных в отдаленные лагеря Восточной Сибири, случалось, оборачивалась массовой казнью. Баржу, в трюме которой сидели осужденные, попросту топили, пускали ко дну вместе с людьми. «Царские сатрапы» до такого не додумались.

Пароход с осужденными и вольными переселенцами, всего около 300 или 400 человек (из которых арестантов было около сотни), сделал большую остановку на Цейлоне. Здесь судно заправилось углем и водой. После долгого перехода от Кейптауна, где была первая длительная остановка, до Индии запасы топлива и воды истощились. Заодно был пополнен запас провизии. Воль ные пассажиры получили возможность купить фрукты, включая полезнейшие в длительном плавании лимоны. Арестантам такой роскоши предоставлено не было.

Чем кормили каторжан во время океанского перехода? Тем же, чем и на каторге. Паек состоял из хлеба судовой выпечки (на каторге хлеб пекли в тюремных пекарнях), простых каш — перловой, ячневой, пшеничной. В обед давали баланду из требухи, в которую добавляли лук (он и спасал каторжан от цинги). Из приправ была только соль, сахара не давали вовсе. Питание было однообразным, но достаточно обильным. На голод каторга не жаловалась (в отличие от советских времен, когда заключенных специально морили голодом). В обилии была рыба, которую каторжан отряжали ловить самостоятельно и заготавливать впрок.

Чего не было, так это «русской» картошки. Дело в том, что в восьмидесятые годы XIX столетия картофель в России был еще диковинным овощем. В книге Елены Ивановны Молоховец «Подарок молодым хозяйкам, или Средство к уменьшению расходов в домашнем хозяйстве», выпущенной в 1861 году (первое издание), картофелю уделено очень немного внимания. «Вторым хлебом» картошка стала во второй половине XIX — начале XX века. До Сахалина в пору пребывания там Золотой Ручки картофель еще не дошел.

Жизнь сахалинских каторжан отличалась особыми трудностями. На тяжелую социальную обстановку накладывались тяготы выживания в суровом климате, недостаток продовольствия, необходимых для жизни предметов быта. И ко всему добавлялась тяжелая работа на лесозаготовках, строительстве дорог и угольных копях. Каторга как наказание считалась второй по тяжести мерой после смертной казни. Поэтому те, кто были заточены в судовом трюме по дороге на Сахалин, не питали иллюзий относительно своего будущего.

Сонька же еще на пароходе принялась планировать побег с каторги. Уйти с судна во время стоянки был для нее самый лучший вариант. Но именно во время стоянок побег практически исключался. На каторжан надевали кандалы, потолочные люки запирались вторыми замками, охрана арестантов усиливалась. Под контролем находился каждый шаг каторжан, каждое движение. Поэтому сойти на берег в Кейптауне, на Цейлоне или в китайском порту (по некоторым данным, судно совершило еще одну длительную стоянку у побережья Китая) Золотая Ручка не могла. Но то, что она планировала этот побег, не вызывает сомнений. Едва пароход прибыл в Александровск и каторжан распределили по тюремным камерам, Сонька предприняла первую попытку побега. Всего через несколько недель после прибытия к месту отбывания наказания!

С этим побегом ничего не получилось. Не получилось и со второй попыткой. Но последствия этого второго побега были для нее крайне тяжелыми. Угодив в тяжелые условия жизни, Золотая Ручка сделала все, чтобы ухудшить их до предела. Все, кто видел Соньку в ту пору, рассказывали о ней как об ужасно больной, изувеченной женщине, потерявшей былую привлекательность и волю к жизни.

И все же она нашла в себе силы поправить свое положение, пусть и частично, насколько позволяли условия каторги. Это произошло позже, когда Софью Блювштейн освободили из каторжной тюрьмы, где она провела три года.

Загрузка...