Сонька Золотая Ручка - королева воров

ЭКЗЕКУЦИЯ

Подробней о наказании Золотой Ручки после побега можно прочитать в главе «Дорошевич». Рассказать больше, чем «король фельетона», собственными глазами видевший Софью Блювштейн и разговаривавший с нею, невозможно. Дорошевич во всей этой истории самый авторитетный свидетель. Причем не просто свидетель — талантливый рассказчик, умеющий передать настроение, тончайшие нюансы человеческого поведения, атмосферу времени. Мы сможем лишь дополнить его рассказ деталями, которые не вошли в главу Власа Михайловича, посвященную Золотой Ручке.

Физические наказания к женщинам применялись крайне редко. Чтобы «заслужить» десять плетей, нужно было очень «постараться». А уж двадцать… Напомним, приговором суда от 1885 года Золотая Ручка была приговорена к 3 годам каторги и 40 ударам плетьми. На деле вторая часть приговора приводилась в исполнение крайне редко. 40 ударов мало кто выдерживал и из мужчин. Для женщины это наказание было равно казни. Поэтому экзекуция в приговорах уголовных судов носила больше характер запугивающего, психологического наказания.

Золотая Ручка стала последней в истории каторги женщиной, которая подверглась порке — этому бесчеловечному, жесточайшему истязанию, которое никогда не достигало цели, то есть не приводило к исправлению преступника.

Сама процедура порки носила характер страшного ритуала. Корни его лежат явно в темных глубинах русской истории — с ее крепостным правом и ничтожным, рабским положением народа. В нашей культуре физические наказания были устоявшейся традицией. Учителя пороли розгами нерадивых учеников (взрослые — детей!). Офицеры били рядовых солдат — кулаком в лицо (для порядка), шомполами, прогоняя сквозь строй (за провинности и ослушания). Рукоприкладствовали помещики, наказывая прислугу. Били своих жен русские мужья — соблюдая уложения Домостроя. Всю Россию можно было разделить на тех, кто бьет, и на тех, кого бьют. Но при этом одни зачастую менялись местами с другими. Вспомните декабристов, этих идеалистов и провозвестников наступления новой эпохи. Были дворянами, стали каторжанами. Были офицерами, «воспитывавшими» своих солдат, стали «воспитуемыми», которых наказывали на глазах у тех же солдат плетьми.

Впрочем, плеть никогда не считалась официальным «инструментом» наказания. Плеть бывает разная — кожаная кавалерийская плетенка, пастуший кнут, казацкая нагайка. Одна может оставить на теле лишь синяки, другая — нанести раны, несовместимые с жизнью. На Руси пороли розгами. И не только на Руси. Розги — голые, избавленные от листьев прутья ивы, березы, орешника, кизила использовались еще с библейских времен. Розгами пороли в Древнем Египте, Древней Греции и Риме. Розгами пороли рабов и первых христиан. Розгами пороли солдат, проворовавшихся чиновников, двоечников.

У розги есть одно свойство. Тонкий прут очень гибок. Во время удара он пружинит, а потому наносит особо болезненную рану. В то же время розга не рассекает ткани человеческого тела глубоко, лишь разрывает кожу. Точно нанесенный удар розгой усиливает боль от предыдущих ударов. К розгам невозможно привыкнуть, притупив тем самым болевые ощущения. Розги можно лишь вытерпеть.

Один удар розгой по мягким тканям запоминается на всю жизнь. Десять ударов оставляют шрамы. Двадцать — очень глубокие шрамы. Розгами трудно убить и легко искалечить. Наконец, порка розгами всегда сопряжена с глубоким унижением человека. Для порки наказуемого обнажают, чтобы освободить от одежды спину и ягодицы. Соответственно, обнажаются самые интимные части тела. При этом порка всегда проводится публично — в качестве наказания показательного, знакового. «Чтобы другим неповадно было».

Существуют специальные приемы, используемые палачами каторги (их так и называли — палачи) для усиления воздействия порки розгами — «чтобы было больней». Для придания прутьям особой упругости их перед поркой вымачивали. Прутья становились гибкими, а удар получался хлестким. Во время нанесения удара вымоченной розгой тела сначала касалась нижняя часть прута, а потом — верхняя. В результате удар получался с «оттяжкой», то есть со смещением розги относительно кожи наказуемого. Прут разрывал кожный покров и рвал нежные подкожные слои человеческой плоти, доставляя еще большие страдания.

Другим приемом было вымачивание прутьев в соленой воде. В этом случае помимо гибкости прутья приобретали свойство воздействовать на открытые раны солевым раствором. От этого боль от порки после ее завершения не проходила в течение нескольких часов. Палачи особенно ценили это «послевкусие».

На каторге были настоящие мастера этого бесчеловечного дела. Имя одного из них, самого безжалостного, самого страшного, приводит в своей книге Дорошевич. Звали этого палача Комлев. Именно он порол Соньку после ее неудачного побега, снискав себе славу палача Золотой Ручки.

Для порки розгами использовались специальные приспособления, напоминавшие средневековые пыточные сооружения В армии это были козлы, к которым привязывали несчастного, чтобы он не мог двигаться. В качестве козел часто использовали гимнастического коня. В этом случае армейское начальство убивало сразу двух зайцев. В подразделении был гимнастический инструмент, который использовался для спортивных занятий офицеров. И инструмент для показательной порки солдат.

Но чаще всего для порки розгами наказуемого привязывали к обычным столярным козлам, на которых распиливают бревна и длинные доски. Большие, несуразные на вид козлы грубой столярной работы использовались и на сахалинской каторге. Их называли «кобылой». К кобыле наказуемого привязывали ремнями — за запястья и щиколотки. Живот лежал на толстой продольной балке, ноги и руки прикручивались к ножкам «кобылы». В таком положении человек не мог увернуться от удара розги или даже немного сместиться, чтобы следующий удар не пришелся на свежую рану.

Во время экзекуции согласно правилам должен был присутствовать фельдшер, в обязанности которого входило следить за состоянием несчастного. Если наказуемый терял от боли сознание, порку останавливали. Но не прекращали! Фельдшер подносил к носу потерявшего сознание нашатырь. Затем несчастного окатывали ведром холодной воды. Приводили в сознание и — продолжали порку до завершения.

Количество плетей — ударов розгами — назначал суд. На каторге его функции исполняла администрация. По ее решению можно было подвергнуть человека любым испытаниям, разрешенным законом. А закон в отношении каторги был чрезвычайно гибок. Он позволял наказание и в 10, и в 40 плетей, что, согласитесь, далеко не одно и то же.

Порка розгами была оговорена рядом правил, которые можно назвать установившимися традициями. Наказуемого, к примеру, в обязательном порядке раздевали и в таком виде привязывали к «кобыле». При этом никто не обращал внимания на время года (правда, зимой порку производили в помещении). Поэтому страдания наказуемого усугублялись зноем или, наоборот, холодом.

Подвергаемый порке каторжанин никогда не должен был просить о пощаде или, упаси Бог, плакать. Если это случалось, доставалось ему не столько от палача, сколько от самой каторги (то есть от осужденных арестантов). Были случаи, когда малодушных каторжан, заплакавших во время порки или после экзекуции, когда они возвращались в общие бараки, убивали. Для каторги физические наказания были жестоким испытанием на выносливость и силу характера. Слабаков каторга не любила, всячески унижала и даже забивала.

Особым шиком среди каторжан считалось кривляние под розгами. Избиваемый извивался на «кобыле», на показ кричал — «ой, больно» — а потом поворачивал лицо к зрителям и улыбался. Чаще всего сквозь слезы, но если этому сопутствовала насмешливая фраза в адрес палача — «что-то сегодня плохо порешь», — слезы прощались. Таких «весельчаков» каторга считала шутами и даже клоунами. Наградой за подобные представления были кусок хлеба или деньги. Часто шуты шли на порку после крупного проигрыша и карты. Они специально провоцировали администрацию, чтобы заработать порку. Это считалось хорошим способом отыграть карточный долг (правда, лишь в том случае, если долг был невелик).

Существовали правила и для палачей. Они не должны были жалеть своих жертв. Удар вполсилы или пропущенный считались для палача позором. Если палач по своей воле прекращал экзекуцию, он мог лишиться своей должности. А палачей было немного — привилегированная профессия, представители которой были на особом счету у администрации каторги. Эти люди брали на себя самую грязную работу. И получали за нее дополнительную плату.

Случаи, когда палачи малодушничали, были на памяти каторги наперечет. Тот же Комлев был в большой чести именно за свою бескомпромиссную жестокость. В этом человеке за годы службы на Сахалине не осталось ничего человеческого. Он был настоящим палачом, мастером своего дела, мясником.

Свои правила были установлены и для зрителей. Правила негласные — они не были зафиксированы ни в одном законе или уложении. Но выполнялись беспрекословно. Во-первых, на экзекуцию собиралась вся каторга. В помещение, где пороли Золотую Ручку, набилось около трехсот человек. Если экзекуцию устраивали на открытом воздухе, количество зрителей могло достигать тысячи. На это зрелище сходились все, включая больных из каторжной больницы. Сходились и те, кого недавно пороли, и те, кому порка еще только предстояла.

Что эти люди находили в созерцании мук истязаемого товарища? Трудно сказать. Возможно, это было чувство своеобразного мщения за собственные унижения — мол, не я один такой. Через «кобылу» проходили все каторжане без исключения. Кого-то на называли за реальные провинности, кого-то для острастки. Не пороли только женщин.

Эта традиция была нарушена в 1889 году, когда палач Комлев привязал к «кобыле» раздетую донага Софью Блювштейн и под улюлюканье каторги принялся за свое жестокое дело. Сонька не просила пощады и не рыдала. Каждый стон истязаемой женщины зрители встречали взрывами хохота. В середине экзекуции Сонька потеряла сознание. Ее привели в чувство и продолжили порку.

Когда на ее спину обрушился двадцатый удар, тело Золотой Ручки напоминало кровавое месиво. Ее оттащили в одиночную камеру и бросили на лавку, укрыв той самой шубейкой, в которой ее увидел Антон Павлович Чехов.

И это были еще не все страдания, которые ей предстояло вынести. Впереди были кандалы.