Сонька Золотая Ручка - королева воров

ПРОБЛЕМЫ ВЫЖИВАНИЯ

Несмотря на то, что местечковым евреям позволялось селиться в Одессе, их жизнь в этом славном приморском городе была полна лишений и трудностей. Евреи составляли пятую часть населения города (22 процента населения Одесского уезда Херсонской губернии в 1897 году). А это десятки тысяч человек. Десятки тысяч малообразованных, запуганных, предприимчивых, рвущихся из удушающих объятий бедности людей. Десятки тысяч потенциальных «рекрутов» зарождающегося преступного сообщества Одессы. И десятки тысяч его потенциальных жертв.

К слову — конец XIX столетия и два последующих десятилетия века XX в перспективе скорого наступления длительного периода коммунистической диктатуры можно с некоторой долей условности назвать «золотым веком» Одессы. В начале XX века в Одессе сформировалась особая литературная школа, которая затем переместилась в Москву и подарила русской литературе такие имена, как Илья Ильф, Евгений Петров, Валентин Катаев, Юрий Олеша, Исаак Бабель, Константин Паустовский. И это свидетельство того, что в Одессе процветала литературная мысль. Особая атмосфера приморского города пробуждала художественные и поэтические таланты. Одесса начала XX века стала родным домом для целого сообщества блистательных поэтов, музыкантов и художников. Но это было потом, позже. А в 70-80-е годы XIX века Одесса стала школой для лихих людей — карманников, щипачей, спекулянтов, аферистов всех мастей.

Известно, что самая благоприятная среда для взращивания преступности — нищета. Постоянная забота найти пропитание, чтобы не умереть с голоду самому и выкормить детей, толкала новообращенных одесситов на немыслимые авантюры. В Одессе происходило то, чего не могло быть, скажем, в Новороссийске или Севастополе. В городе заработали кафе-шантаны, устроенные на французский манер, но с сугубо российской спецификой. В этих заведениях почти не кормили — сюда никто не приходил поесть. Только выпить, насладиться обществом дам сомнительного поведения и уединиться с одной из них в номере «наверху». Это были самые настоящие дома терпимости, прикрывающиеся вывеской увеселительного заведения.

Владельцами (и владелицами) этих заведений были, как правило, разбогатевшие местечковые евреи, переехавшие в «Южную Пальмиру» раньше своих менее удачливых единоверцев. А этим менее удачливым оставалось лишь отдавать своих дочерей в эти кафе-шантаны. Считалось — в услужение, в официантки. На самом деле — в проститутки.

О царящих в Одессе второй половины XIX века нравах говорит сухая статистика. Херсонская губерния и Одесский уезд в частности были основными поставщиками заключенных для российских тюрем. На Сахалине, этом острове смерти страшной российской каторги, было полно бывших одесситов, совершивших тяжкие преступления и отправленных на Дальний Восток на «исправление» (на самом деле — на погибель). На долю Одессы приходилась огромная часть осужденных преступников. Были среди них попавшиеся «на деле» воришки, были грабители, убийцы и насильники.

Одесская экономическая вольница привлекала в город преступников со всей России. Все жаждали легкой и быстрой добычи. И здесь было чем поживиться. В городе работали десятки, если не сотни, ювелирных магазинов, салонов, торговавших драгоценными камнями и произведениями живописи. Помимо того, именно в эти годы Одесса снискала славу недорогого курорта для представителей купечества, чиновников среднего ранга и предпринимателей всех мастей.

Начало и бурное развитие российский (и, между прочим, мировой) туризм получил после окончания Крымской войны в 1856 году. Установившийся мир успокоил российскую знать. Участки земли в Крыму стали приобретать отставные военные. В 1860 году царская семья приобрела Ливадию — поселок в трех километрах от Ялты, вместе с 30 домами местных селян и особняком графа Льва Потоцкого, перестроенного в Ливадийский дворец. С 1875 года Ливадия стала официальной резиденцией царя Александра III (а после его кончины резиденцией царя Николая II). Въезд в Ливадию посторонним был запрещен, но рядом располагалась красавица Ялта. Близость к царским покоям добавила Крыму в общем и Ялте в частности популярности среди российской знати. В Крым хлынул денежный поток — аристократы торопились скупать готовые дома и строить новые. Затем сюда потянулась российская интеллектуальная элита — в Ялте располагался летний дом Антона Павловича Чехова. К 1910 году, когда Ливадия подверглась глубокой перестройке и техническому переоснащению (были построены электростанция, завод по производству льда, зимний театр), Ялта была «главным» курортом России, который посещали и российские аристократы, и зарубежные туристы.

А Одесса стала центром туризма (в значительной степени внутреннего) для россиян попроще. Сюда ехали поплескаться в море купцы с семьями, чиновники средней руки, артистическая богема. Люди не бедствующие, российские посетители черноморского курорта оставляли в Одессе кучу денег — на украшения, дорогую одежду, ресторанные деликатесы. Для воров всех мастей это курортное паломничество стало манной небесной. Следом за туристами в Одессу съезжались мошенники всех мастей — из Петербурга, Москвы, Ростова-на-Дону, Нижнего Новгорода и других российских городов.

Не будем забывать, что Одесса была еще и крупным черноморским портом, южными воротами России. Сюда шли торговые и пассажирские суда из стран Европы, Османской империи, Палестины. В припортовой зоне раздавалась итальянская, турецкая, греческая речь. Говорили по-французски, по-английски, по-немецки. И всю эту разноголосицу перекрывали фразы на идиш. Одесса стала гостиницей для многочисленных иностранцев и родным домом для местечковых евреев.

Веселый, беззаботный, искрящийся город, который, казалось, не знал беды. Но беды здесь хватало всегда. Она пряталась в еврейских кварталах центральной части города, на Молдаванке и Пересыпи, на Сахалинчике и в дачных пригородах Малого, Среднего и Большого Фонтанов. В старых уже в то время домах, в полуподвалах и деревянных надстройках ютились многодетные еврейские семьи обувщиков, парикмахеров, зеленщиков, жестянщиков, плотников и портняжек. В дальних пригородах Одессы местные евреи потихоньку разбивали огороды и сады, на которые городские власти старались не обращать внимания — надо же людям как-то кормиться.

На улицах города, в диком и беспорядочном смешении нравов и языков, формировались две специфические субкультуры — уникального «одесского языка» и уникальной одесской преступности. И если с языком более-менее все понятно, то преступная среда Одессы XIX столетия почти не изучена.

В «одесском языке» с его неправильными склонениями, с мягким блистательным юмором можно увидеть историю «вольного» города почти с самого его основания. Одесское наречие начало формироваться примерно с 1830 года, когда в Одессу хлынули европейцы — итальянцы и греки. Затем русская речь с заимствованиями из европейских языков оказалась под мощным воздействием украинского языка. В последние годы крепостничества в Одессу и в уезд в целом бежало много крепостных крестьян из северных уездов Украины. И наконец, во второй половине XIX века в одесское наречие влился идиш. Заимствований из еврейского языка — в виде прямой кальки словесных оборотов или отдельных словечек — в «одесском языке» хоть отбавляй.

Говорят, что в наше время «одесский язык» постепенно угасает. Причиной тому стала волна эмиграции. Одесские евреи оставили родной город и разъехались по миру. Но вряд ли одесское наречие бесследно растворится в чужих языках. Евреи Нью-Йоркского Брайтон-бич говорят на «одесском языке». То же можно сказать и о репатриантах, уехавших в Израиль. И о многих представителях этой великой нации, поселившихся в самых разных странах нашей планеты. Все-таки «одесский язык» бессмертен. Яркий культурный феномен, ставший основой многих великих книг — чего только стоят книги Ильфа и Петрова, Бабеля и Катаева — исчезнет только вместе с литературой. И с той Одессой, которой так гордятся коренные одесситы.

Что же касается одесской преступности, то она самым непосредственным образом повлияла на формирование криминального сообщества России. До возникновения в середине XIX столетия этого феномена преступность в империи носила явно неорганизованный, стихийный характер. Лишь в Одессе с ее местечковыми авторитетами смогла сформироваться иерархическая преступная среда — с ее специфическим языком («феней»), с ворами в законе, стоящими во главе преступных группировок, с ее жесткими законами и легендами, одной из которых суждено было стать Соньке Золотой Ручке.

Преступное сообщество Одессы выполняло одну весьма щекотливую функцию — перераспределения доходов между зажиточными гостями южного города, одесскими нуворишами и аристократами с одной стороны, и нищими местечковыми евреями, крестьянством, перебравшимся в город, рыбаками и мелкими предпринимателями — с другой. Деньги перетекали из одних карманов в другие. Не напрямую, опосредовано — через кабачки и питейные заведения, через кафе-шантаны и публичные дома, через игорные заведения и маклерские конторы. Основными клиентами низкопробных развлекательных заведений Одессы были те самые воспетые в песнях «биндюжники» (портовые грузчики, чаще всего евреи) и… члены криминального сообщества, пропивающие награбленное в дешевых кабачках.

В Одессе той поры можно было легко разбогатеть, нажившись на спекулятивной перепродаже партии негодного товара, но еще легче эти деньги можно было потерять — зачастую вместе с самой жизнью. Кривые улочки глухих районов станций Большого Фонтана были переполнены шатающейся молодежью, ищущей острых ощущений и легкой наживы. И подвыпивший купчишка, бредущий домой по темной улице (а извозчики в Одессе всегда были большой проблемой), имел все шансы вернуться домой без копейки в кармане и, в лучшем случае, с фонарем под глазом.

Одесса той эпохи была городом веселым и смертельно опасным, разноголосым и местечковым, великолепным и оглушительно нищим. Блеск и нищета сопутствовали ей в те годы. И Сонька в этом вавилонском смешении культур, обычаев, религий была как нельзя кстати. Это была ее среда. Это был ее мир.

Ее время пришло. Одесса ждала своих «героев» — в том числе и Соньку Золотую Ручку.