Сонька Золотая Ручка - королева воров

СОЖИТЕЛЬНИЦА

Судьба сахалинских каторжанок и поселенок — одна из позорных страниц российской истории. В том, как власти обращались с женщинами на каторге, можно без труда разглядеть последствия отмененного в 1861 году крепостного права. В России, на всей территории империи, оно было отменено. Здесь, на Сахалине, процветало.

Свою долю каторжанки понимали уже по дороге на Сахалин, в арестантском трюме. Понимали и вольные переселенки, уезжавшие на Сахалин, чтобы воссоединиться с мужьями. Некоторые из них пускались во все тяжкие уже на борту парохода. Вступали в связь с матросами и охранниками. Причем переселенки по своей воле, каторжанки — по воле арестантов и охраны.

Но настоящий ад начинался на каторге. Большинство из прибывших отбывать наказание на Сахалин были женщинами семейными. Однако здесь, на каторге, на замужество осужденной внимания не обращали. Вовсю «пользовали» несовершеннолетних — начиная с десяти лет. А зрелая девица, угодившая под молох уголовного преследования, о своей девственности могла уже не беспокоиться — она лишалась невинности в первые же дни заключения.

Замужним каторжанкам предстояло забыть прежнюю семьи и стать сожительницами каторжан и поселенцев. Причем права выбора у них, как правило, не было. Женщин распределяла администрация каторги. Выбирали только мужчины. Точнее, получить женщину в сожительницы можно было только за хорошее поведение и какие-то заслуги перед начальством. А выбор сводился лишь к одному — обзавестись сожительницей или нет.

Были случаи, когда поселенцы (каторжанам такого права не предоставлялось) обращались к начальству с просьбой выделить им конкретную женщину. Просили, в основном, молодых, красивых (их на каторге были единицы) и сильных. Обычно эти просьбы удовлетворялись. Именно по просьбе поселенца Богданова, «оттрубившего» свой каторжный срок и отпущенного на поселение в Александровском, Золотую Ручку отрядили именно к нему. Это случилось в 1891 году, вскоре после отъезда Чехова с острова. Соньке оставалось носить кандалы еще четыре месяца. Но в администрации пошли Богданову навстречу и разрешили снять кандалы раньше срока, полагая, что сожительство Золотой Ручки с Богдановым станет для Соньки подлинным кошмаром и самым тяжким наказанием.

Отсидевшие в каторжной тюрьме женщины, которых ввиду острой нехватки осужденных женского пола долго в камерах не держали, подлежали распределению поселенцам, отбывшим свой тюремный срок и отпущенным за пределы острога для обзаведения собственным хозяйством. Распределение производила администрация. Среди поселенцев устраивался настоящий конкурс. Помимо вполне естественных причин, по которым к женщинам среди поселенцев был повышенный интерес, сожительство влияло на положение каторжан. Собственные дома и хозяйство разрешалось заводить только семейным. Одинокие или те, кто расходились с сожительницами, возвращались в общие бараки.

Этой нехваткой женщин пользовались некоторые каторжанки. Как рассказывает Дорошевич, они вели себя, как капризные принцессы, отказываясь работать и выполнять какие-либо обязанности. И сожители вынуждены были потакать их капризам, поскольку в случае ухода сожительницы к другому мужчине поселенцы теряли все, включая и право на эту зыбкую иллюзию условной свободы (от каторжного труда на лесозаготовках, строительстве дорог и домов их никто в любом случае не освобождал).

Были здесь женщины и другого рода, зарабатывавшие проституцией. И таких было много. Проститутками становились дочери ссыльных, молодые поселенки и каторжанки. Зачастую занятие проституцией осуществлялось с ведома сожителя и даже по его принуждению. Этих мужчин и женщин связывала только общая неволя. Не было ни глубоких сердечных привязанностей, ни любви. И для «мужа» каторжанки отправить сожительницу «на фарт» означало лишь одно — деньги.

Между тем, платой проституткам за их услуги были не только деньги. За их услуги расплачивались ворованными у таких же каторжан вещами, самодельными украшениями и продовольствием. Женщин, в том числе и сожительниц, часто ставили на кон в карточной игре. Проигравший передавал во временное или даже в бессрочное «пользование» свою сожительницу, не интересуясь ее желаниями.

Как и чем жили эти «семьи»? Сожителя забирали на работы, не особенно выясняя, нужен он дома или нет. На лесозаготовки мужчин угоняли, случалось, на недели и месяцы. И вернувшийся «муж» мог запросто обнаружить «жену» сожительствующей с другим поселенцем.

Обычно эти маленькие драмы заканчивались побоями. Бить сожительницу считалось делом обыденным и даже полезным — прежде всего, для самой сожительницы. Удивительно ли, что над сахалинскими поселениями в буквальном смысле стоял женский стон? Особо жестоких охранники задерживали и помещали в кутузку. Однако во время самих сцен за женщин никто не заступался. Считалось, что вмешиваться в семейные дела нехорошо. А какие это были семьи? Одна беда…

Очень тяжело приходилось вольным женщинам, которые приезжали по призыву каторжан на Сахалин. Они чувствовали себя обманутыми. Бывало и так, что приехавшая женщина — с детьми и скарбом — находила мужа в тюрьме. В письмах он сообщал, что отпущен на поселение, а на деле впереди было еще несколько лет каторги. И женщине приходилось самой строить дом, поднимать хозяйство, чем-то кормить детей.

Нормальных школ на острове не было. Школа в Александровске чаще простаивала из-за отсутствия учителей. Не лучше было положение и с больницами. И там, и там работали, в основном, женщины. Мужчинами были директор школы да главный врач александровской больницы. Основная тяжесть обслуживания больных лежала на женских плечах.

Дорошевич описывает трагическую судьбу молодой учительницы, которая, начитавшись романтических книг, приехала на Сахалин, да от безысходности повесилась. Ее судьба — случай далеко не единичный. Сахалинские кладбища были полны могилами самоубийц. И большинство из них были женщинами. С собой кончали жены каторжан, освободившиеся от тюрьмы поселенки, вольные женщины, приезжавшие в этот забытый Богом и людьми край в поисках своего счастья, да нашедшие здесь лишь могилу.

Доля сахалинских женщин — сплошная трагедия. Трагической была и доля Софьи Блювштейн. Поселенец Богданов отличался свирепым нравом. История не сохранила подробных данных об этой темной личности. По фотографии видно, что это был человек молодой. Правда, невозможно определенно сказать, когда фотография была сделана. Невозможно выяснить и имя Богданова. По документам полиции речь идет о Кирилле Богданове. Однако Дорошевич называет его Степаном.

Согласно переписи, проведенной Чеховым в 1890 году, на каторге были два Богдана (фамилия, не имя), оба вольные поселенцы, а не ссыльные, оба жили в селении Палево, а не в Дербинском, где жил Богданов, описанный Дорошевичем. Это были братья — младший, 32-летний Константин, и старший, 50-летний Иордокий. Оба из Бессарабии и, скорее всего, по национальности цыгане. Иордокий был тихим, незаметным человеком, Константин отличался буйным характером, что совпадает с описанием Степана Богданова у Дорошевича. Но каких-либо уточняющих данных нет. Поэтому сказать с уверенностью, что палевские Богданы имели какое-либо отношение к Соньке, невозможно. С другой стороны, дербинский Богданов, по разным сведениям, в том числе и по свидетельству Дорошевича, имел отношение к убийству Никитина и грабежу Юровского. На него как на главного подозреваемого должно было вестись дело. Но никакого дела в сахалинских архивах и архивах МВД нет. Из всех документов только мимолетное упоминание имени некоего Кирилла Богданова. О какой конкретике может идти речь?

Богданов был крайне жесток в отношении сожительницы. Дорошевич отмечает, как Сонька боялась Богданова. И это при ее воле, независимости, хитрости. Это был первый мужчина в жизни Золотой Ручки, который получил полную над ней власть. Покорил, сломал, заставил жить по его правилам.

Сонька ненавидела своего сожителя… Должна была ненавидеть. Но на деле все не так просто. В 1898 году закончился десятилетний срок пребывания на каторге Соньки Золотой Ручки. Она покинула Сахалин и, соответственно, своего сожителя Богданова. Поселилась в городе Иман. Купила дом (значит, было на что купить). Но прожила здесь недолго, в 1899 году продала дом и переехала (по некоторым сведениям) в Хабаровск. По другой версии — сразу вернулась в Александровский. К Богданову? Наверняка — он вряд ли бы оставил ее другому мужчине, особенно учитывая то, что Сонька, по сути, от него сбежала (не это ли и был ее последний побег?).

Еще одна примечательная подробность — в 1899 году в Александровском Софья Блювштейн приняла крещение по православному обряду, получив имя Мария. Зачем? Не для того ли, чтобы… оформить брак с Богдановым? Ответа на этот вопрос нет. Следы Богданова теряются примерно в то же время. Но остается смутная догадка — Сонька любила своего мучителя. И это была ее последняя любовь в жизни.

То, чего не произошло точно — Богданов не прибил беглянку. Не искалечил ее, не устроил свою порку розгами. В противном случае об этом происшествии узнала бы вся каторга. Правда, к тому времени Богданов и Золотая Ручка жили уже не в Александровском. Но это не так важно — каторжане непременно разнесли бы весть о наказании Соньки по Сахалину. Значит, встреча прошла мирно. И тогда крещение Соньки, еврейки по рождению и иудейки по вероисповеданию (не соблюдающей культовых обрядов), получает внятное объяснение. Она крестилась, чтобы венчаться с Богдановым. Если тот был родом из Бессарабии, то принадлежал к православным.

Вот и объяснение. Необычное, представляющее Софью Блювштейн в ином свете. Но, как нам кажется, вполне логичное. Другого, по крайней мере, не находится.

Версия о том, что Богданов и Сонька каким-то образом были причастны к сахалинскому золоту, а потому Золотая Ручка вернулась на остров за припрятанными деньгами, вырученными за перепродажу золотого песка, не особенно состоятельна. Золотые россыпи в устье реки Лангери были открыты только в тридцатые годы. В годы пребывания на Сахалине Соньки о здешнем золоте никто и не помышлял.

Но остается в силе другая версия. Сонька сбежала от Богданова впопыхах, не сумев забрать из тайника всех своих денег. Вернулась в Александровский именно за деньгами. Зачем же крестилась и по чему после этого не покинула Сахалин снова? Да кто же ее знает?