Сонька Золотая Ручка - королева воров

СУД

Суд российский — дело неспешное, долгое. На этот раз Золотой Ручке предстояло провести в московской окружной тюрьме около полугода. Пока завершится предварительное следствие, пока пройдут слушания, пока закончится время на подачу апелляции — все это время Сонька содержалась в одиночной камере под усиленной охраной.

Она уже не отказывалась от еды и от прогулок. Не впадала в уныние — все это было позади. Испытав унижение судебного разбирательства, отсидев в тюрьме, поняв, что такое арестантские вагоны и конные подводы, на которых ее везли в иркутскую ссылку, Золотая Ручка была уверена, что происходящее с ней явление временное. Что она сможет выпутаться из любых неприятностей, как выпутывалась из них раньше. Что сможет сбежать из любой тюрьмы, каторги или ссылки, куда ее только ни забросит судьба.

Эта уверенность придавала ей сил, помогала сохранить лицо во время судебных заседаний, когда на Золотую Ручку обращались десятки глаз репортеров и заинтересованной публики. Когда на нее смотрели жертвы ее афер, перед которыми она должна была испытывать угрызения совести. Должна была, но не испытывала. Для Соньки ограбленные ею купцы и богатые бездельники были лишь участниками игры, которая проходила по ее правилам. Она, Золотая Ручка, задавала условия этого противостояния. И всегда выходила победительницей.

Вдовы и старики, которые из-за Соньки остались без средств к существованию? Они тоже были далеко не ангелами. Золотая Ручка лишь умело использовала человеческие пороки — алчность, скупость, рабское преклонение перед властью. Она использовала стремление обывателей приобщиться к светскому обществу, пустить пыль в глаза, показаться не тем, кем они были на самом деле. Ее тайными сообщниками были человеческое тщеславие, ничем не оправданные амбиции, заносчивость. А инструментами — женская привлекательность (ее, Соньки Золотой Ручки), невежество и самонадеянность. В чем же она была виновата перед глупцами? В том, что не пожалела их, обрекая на бедность? А они ее пожалели?

В ее рассуждениях была своя логика. Однако за преступления нужно было отвечать. И Сонька никак не могла взять в толк, что на этот раз ей придется ответить за все преступления сразу, в том числе ею не совершенные. Поймав самую разыскиваемую преступницу России, власти намерены были наказать ее жестоко и примерно — чтобы не было повадно ее последовательницам.

На этот раз суд над Золотой Ручкой не вызвал такого ажиотажа, как в 1880 году. Правда, в воспоминаниях современников Золотой Ручки эти два суда слились в один. Оба происходили в Москве, оба освещались прессой. Но если в 1880 году журналисты увидели на скамье подсудимых насмешливую, улыбающуюся молодую женщину, окруженную ее мужьями, сожителями, подельниками, то на этот раз перед ними была сильно постаревшая, усталая женщина с затравленным взглядом и до предела натянутыми нервами. Блеск «той» Соньки затмил впечатление от Соньки «этой». Между ними было расстояние в 7 с лишним лет. И — целая жизнь.

На суде преступления Соньки, лишенные восхищенных вздохов публики, уже не выглядели столь головокружительными и остроумными. Золотая Ручка утратила ореол «Робин Гуда в юбке», ее уже не считали «Рокамболем в женском обличье», вершительницей справедливости. Это была обычная воровка. Лживая, меркантильная, беспринципная. В ней не было былой легкости и безрассудства. Было лишь напряженное ожидание решения судьбы.

На этот раз судили только Соньку и ее нижегородских подельников, которые снова отделались легкими наказаниями. Соньке снисхождения суда ждать не приходилось. И на этот раз она чужую вину на себя не брала, понимая, что эта бравада ей дорого обойдется.

Приговор был суров — 10 лет каторжных работ на Сахалине и последующее бессрочное поселение в Восточной Сибири без права возвращения в Европейскую часть России. Сонька выслушала приговор стоически. Апелляция ничего не дала — приговор остался в силе. На милость властей она и не рассчитывала.

Полгода в одиночке сделали свое дело. К лету 1888 года Сонька превратилась в опустившуюся, седую женщину. Ее миловидное лицо покрылось морщинками. Взгляд темных глаз угас. В ее движениях чувствовалась усталость, а в голосе — апатия.

В то, что жизнь для нее, по сути, закончена, она не верила. В это вообще трудно поверить. Надежда умирает последней. И Сонька снова строила планы побега. Да только реальной возможности для этого уже не было. Золотую Ручку охраняли как особо опасную преступницу, склонную к непослушанию и бегству.

В московской окружной тюрьме Сонька впервые почувствовала, как изменилось отношение к ней со стороны отбывающих наказание воров и налетчиков. Ее не воспринимали как женщину-легенду, это произошло много позже, когда Золотой Ручки уже не было в живых. В отношении осужденных к ней больше всего было злорадства. Мол, попалась и самая удачливая, которая не попадалась никогда. Была и неудовлетворенная зависть — вопреки бытовавшим вокруг Соньки мифам, она оказалась вовсе не красавицей и не женщиной голубых кровей. Обычная еврейская мещанка, не особенно грамотная и вовсе не напоминавшая своей внешностью светскую даму.

А как она могла выглядеть в тюрьме? В изношенном скромном платье, которое перед этапированием на Сахалин заменили на женскую арестантскую одежду? Неухоженная, неопрятная, опустившаяся женщина, придавленная осознанием своей тяжкой судьбы и бесперспективного будущего. Хищница, превратившаяся в жертву. Зажатый в угол злой зверек, оскалившийся на своих мучителей. Женщина, в которой в ту пору не осталось ничего женственного.

Когда Соньку выводили на прогулку, тюрьма взрывалась свистом и насмешками. Казалось, ее ненавидели все — заключенные-женщины, которых было совсем немного. Тюремщики. Заключенные-мужчины.

Среди арестантов было особым шиком выкрикнуть в адрес Соньки грязное ругательство или даже плюнуть ей в лицо. Надзиратели оттаскивали особо разошедшихся, но Соньку от этих нападок не защищали. Золотая Ручка лишь зло сверкала глазами, но, стиснув зубы, на оскорбления не отвечала. И это еще больше раззадоривало арестантов.

Для тюремного начальства содержание Соньки было тяжким бременем. Золотая Ручка требовала повышенного внимания — она непременно воспользовалась бы первой же возможностью побега из тюрьмы. За ней следили в четыре глаза, ограничили перемещение Соньки по тюрьме. Ей разрешалась ежедневная прогулка, но лишь в закрытом тюремном дворе и в одиночестве — ее выводили на воздух только после того, как другие арестанты покидали двор.

Женское отделение тюрьмы было намного меньше, чем мужское. И в нем не было карцера и камер с надежными запорами. Арестанткам разрешалось в любое время посещать умывальную комнату, перемещаться по коридору. Соньку держали в специальном отделении — между мужским и женским. И досматривали ее мужчины-надзиратели, что для женщины было унижением.

Летом 1888 года Соньку и других арестантов окружной тюрьмы, осужденных на сахалинскую каторгу, приготовили к этапированию. Поскольку речь шла об убийцах и насильниках, арестантов заковали в кандалы. Их надлежало перевести из Москвы в Одессу, чтобы посадить на грузовой пароход. Затем — долгое плавание по Атлантическому, Индийскому и Тихому океанам до города Александровска на Южном Сахалине, где каторжанам предстояло сойти на берег и поселиться в камерах каторжной тюрьмы. Их дальнейшая судьба зависела от их поведения и воли начальства. Часть из них при хорошем поведении могла быть отпущена на поселение уже спустя год — при трехлетием и даже пятилетием сроке пребывания на каторге. Другие находились в тюрьме дольше — если предпринимали попытки побега.

В августе 1888 года большинство камер окружной тюрьмы опустело. Колонну заключенных провели до вокзала и здесь, в тупике, посадили в арестантский вагон, приковав кандалами к нарам. Путь предстоял долгий. Арестантский поезд пропускали через перегоны в последнюю очередь, чтобы сократить количество контактов каторжан с местным населением.

По некоторым второстепенным деталям можно предположить, что Соньку определили в тот же вагон, в котором перевозили мужчин (в описанной одесскими репортерами сцене прощания с Золотой Ручкой другие женщины-арестантки не упоминаются даже вскользь). Можно представить, что она пережила в этом вагоне. Специальный состав, к которому прицепили арестантские вагоны, из Москвы в Одессу шел около недели. И за все это время каторжан не выводили на воздух, не давали им возможности раз мяться и отдохнуть от душной атмосферы арестантского вагона.

Мы уже упоминали сцену прощания Одессы с Золотой Ручкой. Эпизод с часами, которые якобы Сонька украла у одесского градоначальника, а затем вернула, вызывает сомнение. Во-первых, вряд ли бы «вся Одесса» могла бы уместиться или хотя бы частично заполнить Карантинный причал, где был пришвартован арестантский пароход — на этот причал никого не пускали. Во-вторых, вряд ли высокопоставленный чиновник соблазнился бы беседой с каторжанкой, одетой в арестантское платье, неухоженной, неумытой. Легенда же описывает эту сцену так, что Золотя Ручка предстает перед нами чуть ли ни светской дамой. А каторжане на этапе в обязательном порядке заковывались в ручные и иногда в ножные кандалы — во избежание попыток побега. Вдобавок ко всему — по некоторым сведениям — Сонька, как особо опасная преступница, склонная к побегу, была обрита наголо. Можно представить, на кого она в таком виде была похожа.

Как бы там ни было, летом 1888 года пароход, в трюме которого томились около сотни каторжан, а в каютах находились еще около трех сотен вольных переселенцев, вышел в открытое море и взял курс на Сахалин. Путь предстоял долгий. Плавание длилось несколько месяцев.

Российская полиция, наконец, могла облегченно вздохнуть. Самая опасная преступница за всю историю Российской империи была арестована, осуждена и изолирована. Но совсем скоро, когда Софья Блювштейн еще находилась в трюме арестантского парохода, по России прокатилась новая волна преступлений — афер, налетов и грабежей. И почерк преступников неприятно удивил ветеранов сыска. Это была… Золотая Ручка.

Нет, Блювштейн была надежно закована в кандалы. Она не могла сбежать с парохода. Но тогда… кто?

Моментально возникли две легенды. Одна утверждала, что в Нижнем Новгороде была арестована вовсе не Золотая Ручка, а женщина, на нее похожая. Слушать ее оправданий судья не стал, поэтому неведомая женщина и была осуждена как Софья Блювштейн.

Вторая легенда гласила, что Софья Блювштейн подкупила некую воровку из своей среды, чтобы та выдала себя за нее. На воровском жаргоне эта подмена называлась «свадьбой». Воровская рвань за большие деньги, бывало, соглашалась отсидеть срок вместо истинного преступника. Ни та, ни другая легенды убедительного подтверждения не имеют, а потому остаются лишь мифами.