ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬНИЦА

Сахалинская каторга не имеет примеров в исторической перспективе. До Сахалина каторга была лишь тюрьмой, в которой использовался труд заключенных. Сахалин же был автономным сообществом, частью России, которая обеспечивала сама себя всем необходимым и практически ничего не поставляла на материк. 11осле закрытия сахалинской каторги, уже в советские времена, каторга снова превратилась в тюрьму, поставляющую бесплатную рабочую силу на волю, но в более страшном, ожесточенном вари анте. Если каторжане до Сахалина имели хоть какие-то права — обратиться с жалобой к начальству, попросить о снисхождении (и снисхождение это обычно получали — в виде уменьшения срока или замены тюремного содержания ссылкой), — то каторжане советских времен имели лишь одно право: умереть.

Сахалин же жил своей жизнью, которая не имела ничего общего с жизнью империи. Только язык да названия заведений, фамилии да жалкое подобие сословий. Остальное все — свое. Свои законы, свой быт, своя промышленность и свое сельское хозяйство.

Стоит лишь задуматься — кто поставлял на остров жизненно необходимые товары и кто ими торговал? Поселенцы. Торговцев с материка не было вовсе по причине крайней вероятности быть ограбленным и убитым. Тяжело приходилось сахалинским предпринимателям. С одной стороны — верный, никем не занятый рынок, на котором любой отчаянный человек, затеявший торговлю, моментально становился монополистом. С другой — каждый вечер с наступлением темноты жди стука в окно, поджога, налета. И не спасет тебя ни ружье наготове, ни нанятая охрана. Против ружья выступят пять топоров, а охрана легко подкупалась налетчиками. Охранники и сами становились грабителями, благо, преследование преступников было в их обязанности. Возможно, именно потому и не было раскрыто дело Юрковского, что к ограблению поселенца был причастен кто-то из охраны или каторжной администрации. Деньги-то огромные…

Отбыв треть предусмотренного приговором срока в каторжной тюрьме, лишившись кандалов и постоянного присмотра надзирателей, Софья Блювштейн вышла из тюрьмы поста Александровский и перебралась в Дербинское, где жили ссыльные и вольные поселенцы. Ее определили в сожители уже не раз упомянутому нами Богданову, на тот момент поселенцу, отбывшему свой срок и по этой причине признанному вольным.

По некоторым косвенным свидетельствам, в первое время Соньке приходилось очень тяжко. Богданов был зол на нее за ее болезнь (сохнущая левая рука и постоянные боли в пояснице от побоев и долгого ношения кандалов), подступающую старость (Сонька уже давно не выглядела юной девочкой, она сильно оплыла, поседела, подурнела лицом), замкнутость, которую сожитель считал заносчивостью. Богданов бил ее так, как не получалось у палача Комлева. Потом немного успокоился — Сонька смогла перевести дух.

И тут сработала ее предпринимательская жилка. Она наверняка много думала в своей камере о жизни на поселении. Думала о побеге, но на это нужны были деньги. Добыть их привычным способом она не могла. Значит, нужно было заняться «делом». И в Соньке проснулось призвание предков — местечковых лавочников.

Уже в первый год жизни на поселении Богданов и Сонька открыли квасную. Разрешение было получено моментально — каторга стонала от нехватки торговли и системы разного рода обслуживания. Предложенный Золотой Ручкой вариант устраивал всех. Чайная — не чайная, зато нет возможности торговли водкой (а спиртное на Сахалине находилось под строгим запретом). Столовая — не столовая, зато и не кабак со всеми его сомнительными прелестями. Магазин — не магазин, зато не будет и торговли запретным товаром (спиртным, китайским опиумом и прочей дрянью). Нет — квасная. Торговля традиционным русским напитком, который к удивлению чиновников каторжной администрации у Золотой Ручки получался отменного вкуса и безупречного качества.

Под это производство Богданов выпросил у начальства регулярную поставку пустых бутылок, в которые разливался квас. И эти бутылки Сонька тут же использовала для розлива подпольной водки. Предприятие Богданова-Блювштейн тут же стало приносить доход. В квасную Соньки потянулись ссыльные и вольные поселенцы. Дурные деньги Сонька и Богданов тут же пустили в оборот, устроив в своем доме самый настоящий подпольный ресторан. Дорошевич, надежный исследователь жизни каторги конца 90-х годов XIX века, сведениям которого можно безусловно доверять, рассказывает об устроенной Сонькой и Богдановым карусели во дворе своего дома (в котором располагалась и квасная). О том, что каждое воскресенье в доме сожителей устраивались ресторанные танцы (кафе-шантан). Трое музыкантов из каторжан играли популярные мелодии. Потихоньку продавалось спиртное. Какой-то бродяга-фокусник «ел горящую паклю». А Богданов незаметно предлагал желающим игру в карты на деньги. Заведение Соньки превратилось в самый настоящий подпольный притон.

Но это еще не все. Вот что пишет Дорошевич в своей статье «Дети из России», которая являлась главой из книги «Сахалин (Каторга)», которая по цензурным соображениям не была включена в книгу. Этот очерк был опубликован в 69-м номере газеты «Россия» за 1899 год. Приведем выдержку из этой статьи:

«Кроме всего этого, Золотая Ручка отдавала свои комнаты в распоряжение желающих и доставляла «сюжеты». Она со слезами говорила мне о своих дочерях, которые служат где-то в России в хористках, и сокрушалась, что «ее дочери пошли в актрисы».

— Не ушли меня, — никогда бы я до этого своих дочерей не допустила!

И тут же под рукой осторожно выспрашивала, не пожелаю ли я воспользоваться ее услугами по части «сюжетов».

— На Сахалине это, господин, вольно. Сюжеты от десяти лет!

— Ну, как же, послушайте, вы этим занимаетесь? О своих детях вон как убиваетесь, — а чужими торговать можно?

Золотая Ручка только пожала плечами.

— Да ведь я разве от себя поставляю? Я по поручению роди телей! Ведь вот стоило вам ко мне зайти, — вы заметили, меня вызвали. Знаете, зачем вызвали? Поселенец вызывал, дочь у него двенадцати лет… Уж ты, — говорит, — Ивановна, ежели что потребуется, мою Анютку не обессудь! Да вот, посмотрите, он дожидается!»

В своей предприимчивости Сонька Золотая Ручка была неудержима. Из очерка Дорошевича становится ясно, что эта прохиндейка опустилась до детской сексуальной эксплуатации.

Есть еще поводы восхищаться этой женщиной? Ее талантом аферистки, ее даром артистического перевоплощения? Не адресованы ли наши дифирамбы чудовищу, растлительнице, у которой не было царя в голове?

Но — оставим. Тех, кто считает Золотую Ручку великой женщиной своего времени, не переубедить. Заметим лишь: какие кумиры, такие и поклонники. Исключений из этого правила не бывает.

Преступное предпринимательство Золотой Ручки и Богданова не могли пройти мимо внимания чиновников администрации сахалинской каторги. В квасной Богданова регулярно проводились обыски, но ничего, кроме аккуратно составленных для продажи бутылок с квасом да пустой тары, обнаружено не было.

И здесь позволим себе очередное предположение, не подкрепленное убедительными свидетельствами. Находит тот, кто ищет. Возможно речь идет вовсе не о легендарной изворотливости и неуловимости знаменитой аферистки, а всего лишь об элементарном подкупе чиновников. Не заплати вовремя начальству — возникают подозрения. Заплати — подозрений как ни бывало. До боли знакомая картина, не так ли?

Предпринимательство Соньки наверняка должно было при нести сожителям большие деньги. Каторжане на Сахалине не зарабатывали почти ничего, а поселенцы — очень мало. Но и потратить деньги было совершенно не на что. И заведение Соньки в Дербинском должно было собирать клиентуру из Александровского и ближайших к нему поселений. Десятки людей в течение недели, сотни — в течение месяца, тысячи — в течение года. За семь лет существования квасной сожители могли сколотить немалый капиталец. Косвенные свидетельства говорят именно об этом. Перебравшись на материк в 1898 году, Золотая Ручка купила в городе Иман дом. Даже если это была жалкая хижина, для подобного приобретения нужны были деньги. Деньги требовались и для переезда через Татарский пролив, и на дорогу до Имана. А Сонька вскоре предприняла еще ряд переездов — в Хабаровск и обратно на Сахалин. В те годы подобные путешествия стоили больших денег. Каким-то образом они у Софьи Ивановны появились.

Впрочем, сомневаться в способности Золотой Ручки «делать деньги» буквально из всего не приходится. Она была удачливой лавочницей. Спекуляцией зарабатывали ее родители. Торговля была у нее в крови. И утратив возможность проворачивать аферы с недвижимостью, грабить ювелирные магазины и облапошивать богатых обывателей, Золотая Ручка переключилась на торговлю. Да если бы торговала каким-либо полезным товаром! Вместо этого продавала водку, проституток и детей. Святая…

В случае с Золотой Ручкой мы имеем дело с феноменом массового восприятия — то, что в наши дни именуется поп-культурой. Этому феномену присущи искаженное понимание морали, девиация восприятия истинной картины жизни человеческого сообщества, подмена истинных ценностей ценностями ложными. Великая женщина Софья Блювштейн… Стоит лишь задаться вопросом: в чем ее величие? В богатой фантазии, в неуловимости, в беспрецедентной хитрости? В таком случае попробуйте представить себя в числе ее жертв. И поводов для восторга окажется куда меньше.

Как воспринимала «семейство» Богданова и Соньки каторга? С плохо скрываемой завистью и даже с агрессией. И была бы Сонька одна или рядом с человеком слабым, неизвестно, чем бы могло обернуться дело. Но Богданов был очень силен — и физически, и морально. Для этого человека не существовало моральных ограничений. И понятие совести у него было свое.

Богданова называли «мясником», а это свидетельство силы и жестокости человека. Рядом с ним Сонька могла чувствовать себя абсолютно защищенной — от посягательств каторжан и ссыльных, но не самого Богданова. Этот человек был и ее защитником, и опасным противником. В этом смешении любви и ненависти Софья Блювштейн и прожила последние годы жизни.

Мы не знаем, на чем и при каких обстоятельствах Богданов и Сонька разошлись. Не исключено, что постаревшая Золотая Ручка просто надоела этому человеку. Но в 1898 году, отбыв определенный судом срок каторги, Сонька своего сожителя покинула.

Загрузка...