Сто имён одной воровки

Глава III. Девы и единорог. Часть VI

Нет, душераздирающий крик откуда-то сзади. Мия не успела испугаться, даже не дёрнулась, она всё продолжала смотреть словно бы со стороны, через мутное толстое стекло наблюдая за всем: как тело стражника перед ними вздрогнуло после того, как в его лоб с отвратительным звуком трескавшихся костей вонзился арбалетный болт, как выпало из его рук оружие, как тело повалилось на траву. Крик позади утратил всяческое сходство с человеческим, Мия также медленно, словно двигаясь в толще воды, обернулась посмотреть, что там происходит, и увидела, как вырвавшийся на свободу единорог размазывает по земле то, что раньше было стражником с арбалетом. Шкура твари тлела в нескольких местах, кончик короткого, похожего на ослиный, хвоста горел, и обезумевший от боли зверь метался с утробным воем.

Вид горящего единорога наконец вернул Мию в реальность. В любой миг их могли увидеть либо этот зверь, либо другие стражники. Нужно было действовать быстро. Кроме малышки, продолжавшей цепляться за рубашку Мии, рядом на четвереньках стояла другая девушка, с длинными тёмно-русыми волосами и в разорванной по шву длинной рубахе. Она надсадно кашляла и пыталась отдышаться. Остальные не добежали, но у Мии не было времени думать об этом.

Быстро размотав закреплённую вокруг пояса верёвку, она метнулась к стене и забросила кошачью лапу наверх. Несколько раз сильно дёрнув, убедилась в том, что та держится крепко.

— Быстро лезь наверх! — она схватила продолжавшую кашлять девицу за руку и толкнула вперед.

— Я не смогу! — заскулила та, размазывая слёзы по лицу.

— Сможешь, дура, если жить хочешь! Ногами в стену упирайся и ползи!

Пока девица кое-как карабкалась наверх, Мия подхватила выпавшую из рук стражника аркебузу, упёрла приклад в плечо и огляделась в поисках цели. Единорог их не заметил и уже куда-то ускакал, в устилавшем землю дыму не было видно ничего, кроме всполохов пожаров. Сплюнув, Мия направила аркебузу в ту сторону, откуда раздавались приглушённые крики и нажала на спусковой крючок. Прогремел выстрел, приклад сильно ударил её в плечо, боль вышибла слёзы из глаз. Вокруг запахло так, как пахнет иногда после грозы. Морщась от боли, Мия отбросила ружье и, глянув на висевший на трупе патронташ, быстро вытащила из-за голенища кинжал. Магические заряды ей пригодятся. Если они выберутся, конечно.

Девица, видно от страха нашедшая в себе силы, уже забралась наверх и сидела на стене, Мия подхватила малышку на руки, забросила себе на спину, велела крепко держать её за шею и тоже полезла наверх. С грузом подниматься было тяжело, но она справилась. Поднявшись, она перекинула верёвку, закрепила крюк так, чтобы можно было слезть вниз, и обернулась к девушке, пытавшейся унять колотившую её дрожь:

— Ты молодец, справилась. Звать-то тебя как?

— Ная.

— А я Мия. А теперь лезь вниз.

До бурого они добрались быстро. Правда, приходилось постоянно подгонять Наю, которая без остановки жаловалась на то, что она устала, у неё болят ноги, руки и всё остальное. Мия к её мольбам оставалась глуха — они вовсе пока не спаслись, всего-то выбрались за стену поместья. Ещё чуть-чуть — и их начнут искать и снаружи, может быть, и с собаками. Фора у них, конечно, была, но с каждой секундой промедления стремительно уменьшалась. Удивительно, но малышка, наоборот, за всё время не проронила ни слова, только сопела и тяжело дышала. Добравшись наконец до мирно дремлющего бурого, Мия отвязала коня, закинула патронташ в одну из седельных сумок, подсадила Наю на лошадиную спину, сама залезла в седло, а малышку посадила перед собой, перекинув её ноги на одну сторону и крепко обхватив за плечи.

— Верхом ездила когда-нибудь? — Мия чуть обернулась к Нае, та только отрицательно качнула головой и шмыгнула носом.

— Вот ведь свалились вы мне на голову! Так, держись за меня обоими руками, а коленями обхвати лошадиный круп, уяснила? И цепляйся так крепко, будто если отпустишь руки — сразу сдохнешь, хотя так-то оно и будет. Ох, смилостивься над нами, Алетина, и поделись с нами силой твоей! — с последним словом Мия всадила пятки в бока бурого так сильно, что ноги прострелило болью, и конь сорвался в галоп.

Стоило по возвращению принести щедрый дар и Алетине — за то, что лес скоро кончился и они поскакали вдоль одного из виноградников по ровному травяному полю, под тусклым светом заходящего полумесяца и мерцающих звезд. Ветер трепал волосы и рвал дыхание, земля летела комьями из-под копыт, Ная позади хныкала, прижималась всем телом и впивалась в рубашку Мии с такой силой, что едва не порвала её. Мия же старалась сосредоточиться только на том, чтобы не выпустить из рук девочку, да и самой не вылететь из седла.

Миновав виноградник, они пересекли небольшую рощу и выехали к возделанным полям, тянувшимся, казалось бы, до самого тёмного горизонта. По звёздам Мия ориентироваться не умела, но, вспомнив дорогу, по которой они попали к особняку, старалась направлять коня в ту сторону, где, по её мнению, был юго-запад — так, чтобы можно было по широкой дуге выехать обратно к дороге. Бурый иногда сбивался на шаг, хрипел и мотал головой — но Мия неуклонно посылала его в галоп несмотря на то, что сама она донельзя устала и еле удерживалась в седле, вымотанная погоней, галопом и всеми ужасами этого дня. Затылок ей жгло ощущение близости преследователей, хотя и не слышала она ни криков, ни лая собак, да и вся ночь была такой тихой, покойной и благостной, что кошмар, оставшийся за стенами особняка благородного выродка Сибелиуса, казался нереальным, всего лишь смутной игрой воображения.

Поля сменялись рощами фруктовых деревьев, виноградники — каменистыми холмами и зарослями колючих кустов, с морды бурого во все стороны летела пена, а пальцы Мии впивались в повод так сильно, что казалось, она больше никогда не сможет их разжать. Когда небо на востоке начало бледнеть, а звёзды — тускнуть, они, объехав пологий холм, остановились наконец перед неглубоким оврагом, на дне которого журчала речушка. Еле удерживаясь на ногах, Мия выбралась из седла, посадила девочку на землю, пошатываясь сделала ещё пару шагов, упала на колени, и её вырвало.

Ная тоже кое-как слезла с коня и упала на траву. Справившись наконец с рвотными позывами, Мия легла на спину и раскинула руки, стремясь унять сердцебиение. Только оказавшись на земле, она поняла, что от бешеной скачки взмокла так, что рубаху выжимать можно было, колпак её куда-то делся, как видно, слетел с головы, и спутавшиеся волосы облепили шею и лоб. От земли тянуло холодком, и кожа сразу покрылась мурашками. Над головой безучастно мерцали звёзды, тишину летней ночи нарушал только плеск воды да щебет каких-то ранних птиц. Мия приподнялась, обтёрла раскрасневшееся лицо рукавом рубахи и принялась стаскивать сапоги.

— Что ты делаешь? — надсадным голосом спросила Ная.

— Если собаки взяли наш след, их нужно обмануть. Пойдём по реке вниз по течению, я поведу коня, а вы в седле поедете. Бурый нас троих долго не сдюжит.

Ная начала ныть, что она устала, больше не может ехать, хочет есть, пить, спать и умереть одновременно. От одних только слов о еде Мию снова вывернуло, уже одной только желчью. Утерев рот лопухом, она наконец встала и потащила Наю к коню.

— Я хочу передохнуть, ну пожалуйста! — протестующе заревела та.

— В могиле передохнёшь, — отрезала Мия и едва ли не пинком загнала скулящую Наю в седло, после чего подсадила к ней малышку. Правда потом она смягчилась и достала для них из седельной сумки бурдюк с водой, хлеб, сыр и несколько сушеных до каменной твердости рыбин.

Взяв бурого под уздцы, Мия нашла пологое место и спустилась к реке. Та уже подмелела, обнажив округлые склизкие камни, но ещё не пересохла. Обычно неглубокие реки в округе пересыхали к середине лета, после Солейнтера, до которого оставалась как раз неделя. Мия завела бурого поглубже, так, чтобы вода доходила ему до бабок, и повела вниз по течению. От холодной воды ступни быстро онемели, но уж лучше она замёрзнет, чем отдаст себя на растерзание собакам и другим, двуногим тварям.

— И куда мы едем? — впившись зубами в жесткий рыбий бок, спросила Ная.

— К морю. Выведу вас на дорогу, дальше сами разберётесь, мне в Портамер надо возвращаться, иначе мне голову снимут. Ты сама-то откуда?

— Я при таверне на Старом Тракте жила… раньше.

— Ты служанка, что ли? Или в кухне трудилась?

Ная промолчала, продолжая сосредоточенно грызть рыбину, сидевшая перед ней в седле девочка лениво жевала ломоть хлеба. Мия хлопнула заартачившегося бурого по шее. Ясно, кем эта Ная в таверне трудилась, можно было и не спрашивать.

— Лет-то тебе сколько?

— Не знаю, — рассеянно пожала плечами Ная, — хозяйка велела всем говорить, что пятнадцать.

— И давно ты говоришь, что тебе пятнадцать?

— Не помню, да я и не считала. Правда, как меня один офицерик отделал, — тут она обернулась к Мие, оттянула пальцем верхнюю губу и продемонстрировала дыру, зиявшую на месте трех зубов, — так меня брать плохо стали, хоть сколько не говори. А потом меня хозяйка вот этим и продала. Говорила, правда, что на месяц, а вышло вона что.

— Долго ты там пробыла?

— Не знаю, да я и не считала… Крови, кажись, трижды приходили, а может, и больше.

— А она? — Мия кивнула на девочку, уже съевшую свой хлеб и задремавшую на руках у Наи.

— Она-то недавно, может с месяц, но я не считала.

— А зовут её как?

— Не знаю, так она не говорящая. Вроде не глухая, всё слышит, а сама не говорит. А ты, — Ная быстро зыркнула на Мию и сразу же отвела взгляд, — ты-то чем промышляешь?

Мия вздохнула и поджала губы. Так-то у неё на любой случай было много ответов заготовлено, кто она, как её зовут и чем она занимается, да только отчего-то врать вовсе не хотелось.

— Воровка я.

— А правду про Гильдию Воров говорят? Мне один парень рассказывал, что все те, кто в Гильдии, те золото лопатой гребут и даже титулы благородных себе справить могут.

— Набрехал он тебе. Хотя кто-то может… — на секунду перед глазами всплыло лицо Вагана, и Мия поёжилась — ох и влетит ей за то, что с пустыми руками вернётся, а как до мастера слух про пожар дойдёт, то тут совсем не поздоровится.