Сто имён одной воровки

Глава II. Шлюхи и девицы. Часть I

— А ну стой, сука! Поймаю — ноги вырву!

Сухопарый рябой парнишка в одних подвязанных верёвкой портках мчался по скрипучему деревянному причалу, ловко перемахивая через бухты канатов и деревянные ящики. Неизменно отставая, за ним гнался грузный бритоголовый мужчина с окладистой тёмной бородой. Мужчина сжимал в руках счёты, как видно, первое, что попалось ему под руку в тот момент, когда мальчишка стащил у него кошель с монетами, и тряс ими, словно саблей. Его рубаха, много лет назад бывшая белой, выбилась из штанов и колыхалась наподобие паруса. Удиравший от него пацан заливисто свистнул и перебросил позвякивавший кошель девице, которая словно из ниоткуда появилась на соседнем причале и припустила на пристань. Избавившись от своей ноши, мальчишка сиганул на нос пришвартованного к причалу ялика и, перепрыгнув на пристань, побежал в противоположную от девицы сторону.

— Вот падла, да чтоб у тебя стручок отсох и отвалился! — тяжело дыша, бородач остановился как раз напротив Мии, потряс счётами над головой, а потом опёрся руками на колени и надсадно закашлялся. От каждого движения его рыхлое тело под тонкой тканью рубахи тряслось, словно студенистый купол медузы. — И за что только хозяин платит этим гнидам из Гильдии?

Мия в то время как раз продавала десяток брикетов жевательного табака обступившей её компании возвращавшихся с ночной гулянки каругианских гребцов. То были мускулистые, смуглые мужики, голые по пояс, с расписанными чёрными татуировками спинами и плечами, с мелодично звенящими при каждом движении цветными браслетами на запястьях и непривычными для тарсийцев прическами: длинные до пояса, смоляно-чёрные волосы были заплетены во множество тонких косичек, украшенных перьями, бусинами и мелкими бронзовыми колечками. Их галера стояла на приколе уже шестой день, и матросы, слава Яю, уже успели слить излишки своей похоти в портовых борделях, так что позволяли себе немногое — подмигивали, показывали руками характерные жесты, цокали языками и наперебой выкрикивали те несколько слов по-тарсийски, которыми привыкли объясняться с местными шлюхами. Самый наглый из них попытался ущипнуть Мию за зад, но она крутанула бедром так, что его ручища только скользнула по платью, и на ломаном каругианском шикнула:

— Э, здесь тебе не бордель на выезде!

По-каругиански она знала штук двадцать фраз, и половиной из них так или иначе могла объяснить, что она не шлюха и телом не торгует. Иногда, чтобы фраза звучала более веско, приходилось и кинжал показывать. Но в этот раз обошлось. Другие матросы заржали жеребчиками, похлопали ухажёра-неудачника по плечам, кто-то бросил на лоток, висевший на шее у Мии пару медяков сверх платы за табак, и компания направилась в сторону их галеры.

— Табачку не желаете? — Мия подошла к бородачу, всё так же стоявшему на причале и обтиравшему взмокшее от бега лицо рукавом рубахи. Он даже не взглянул в её сторону, только махнул рукой и поморщился.

— Слыхала я, — продолжила она, глядя на то, как ощетинившаяся вёслами мибийская галера, со спущенными багряными парусами и вырезанной драконьей головой на носу, неспешно подходила к одному из причалов, — что ежели какие-то воры-недоучки смеют красть у тех купцов, кто платит Гильдии пошлину, то Гильдия им возмещает утерянное в двойном размере.

— Пошла бы ты, девка, в то место, которым здесь перед матроснёй крутишь! — бородач злобно зыркнул, сплюнул на доски под ногами, развернулся и пошёл прочь.

Мия проводила глазами удалявшуюся спину мужчины и, немного покопавшись в памяти, припомнила в нём помощника вертвейлского купца Дария. Умыкнувшие кошель парень и девица тоже были ей знакомы. Валк и Дая, двое крысят из Гильдии. Кажется, с ними в группе был ещё один парень, но Мия его не видела, вполне возможно, он следил за товарищами со стороны. Крысята всегда работают вместе, вместе же и отвечают за промахи. Так что даже если тот третий парень и на дух не знал, что его дружки решили обнести Дария, сегодня и его спина познакомится с кнутом дядюшки Герина. Именно он в своё время оставил на спине Мии с десяток длинных, давно уже побелевших шрамов, и даже если с возрастом рука дядюшки ослабла, то ненамного.

Поправив лямки висящего на плечах лотка с табаком, она неторопливой походкой двинулась по пристани. Деревянные доски поскрипывали и чуть прогибались под ногами, пришвартованные шлюпки покачивались на волнах и стучались бортами о причалы. Солёный ветер с моря слегка шевелил волосы, щекотал шею и колыхал подол юбки, даря столь желанную прохладу. Портамерское лето, жаркое и засушливое, почти на полгода укутывавшее город одеялом душного марева, уже вступало в свои права, а Мие всегда казалось, что в порту жара переносится легче, пусть тут и неизменно воняет смолой, подгнившим провиантом, немытыми телами и несвежей рыбой. То и дело портовые рабочие и моряки останавливали её и меняли брикет-другой табака на несколько медяков, которые Мия складывала в висящий на поясе кошель. Иногда она сама останавливалась, чтобы полюбоваться на корабли. Каругианские, мибийские, лоранские и сотерские галеры швартовались у тянувшихся от пристани в море узких причалов, а вдалеке, на фоне плывших по небу пышных облаков, горделиво возвышались над волнами стоявшие на рейде пузатые галеоны из Серенгара, слишком большие для того, чтобы подойти ближе к берегу. С пристани они казались равными галерам, ходившим только во Внутреннем море, но Мия знала, что это лишь обман зрения, — если бы один из этих гигантов каким-то чудом смог подойти к берегу, на фоне остальных он смотрелся бы альбатросом в стае крачек. На мачтах и реях со спущенными парусами развевались серенгарские флаги — три вертикальные полосы синего, белого и зелёного цветов. Судов под лазурно-оранжево-белыми стягами Тарско-Картийского королевства здесь не было — все они швартовались восточнее, в районе верфей.

Останавливалась она не только поглазеть на корабли. Собственно, торговля табаком была лишь одним из удобных прикрытий для того, чтобы следить за порядком в порту. Не то чтобы Мия, бывшая на голову если не на полторы ниже и в два раза меньше весом большей части матросов и портовых мужиков, могла против них что-то сделать, но она могла наблюдать, видеть, слышать и запоминать. А уж если для чего требовалась грубая мужская сила — то гильдийских парней в кожаных перчатках с металлическими пластинами на костяшках пальцев и с окованными железом дубинками у поясов здесь было достаточно. И один из них как раз появился прямо перед ней.

— Оп-па, а вот и моя малышка, и не страшно одной тут гулять? Матросы под юбки не лезут?

— Привет, Хекс, — натянуто улыбнулась она своему давнему знакомцу.

Парень, видно, воспринял её улыбку за приглашение и поспешил облапать Мию так, что она едва смогла вывернуться и легонько хлопнула его по ладони, уже тянувшейся под корсаж платья.

— Да ладно, малышка, не ломайся, — Хекс был явно не намерен отступать, хоть и слегка умерил пыл и рук более не распускал, — пошли-ка вечерком в «Последний приют», я тебя там сто лет не видал.

«И ещё столько же не увидишь», — так и подмывало ответить, но Мия удержалась. Грубить парню не хотелось — мало ли, какая ещё нужда с ним сведёт. Конечно, отнюдь не та, которая сейчас двигала Хексом, — с полгода назад Мия уже имела неосторожность провести с ним пару совсем не впечатляющих ночей, и с тех пор так и не смогла донести до парня, что нисколько не заинтересована в продолжении. Пусть он и был в её вкусе — широкоплечий, но не слишком высокий, с простым лицом и открытым взором серо-голубых глаз, с широкой улыбкой и светлыми волосами, на контрасте с загорелой дочерна кожей казавшимися почти белыми — да только никакая приятная внешность не могла сделать из него ни умелого любовника, ни приятного собеседника.

— Я подумаю. Дел много, сам знаешь — то тут, то там, — она изобразила ещё одну милую улыбку и кивнула на лоток с табаком.

Как нельзя кстати к ней подошли двое мужиков и принялись искать в карманах своих широких штанов монетки.

— Лады, красоточка, вижу, ты не в духе, — кажется, до Хекса наконец дошло, что Мия совсем не заинтересована в его обществе, и он направился к лотку торговки свежими устрицами, но потом повернулся и бросил: — Там, кстати, тебя мастер ищет, чёт ему надо от тебя.

За прошедшее с переезда время в штаб-квартире Гильдии, пожалуй, стало немного просторнее, и общая зала теперь больше напоминала этакую смесь трактира с гостиной в особняке состоятельного господина — количество столов со стульями уменьшилось, а вдоль стен появилось несколько весьма удобных кушеток с мягкими спинками. На одной из таких кушеток и расположился мастер — с обрамлённым витиеватой рамой зеркалом и тонкой металлической расчёской в руках. Ваган придирчиво рассматривал свое отражение, поворачивая голову то направо, то налево, то и дело лёгкими движениями поправляя волосы. Результат его явно не удовлетворял, и он капризно кривил губы и иногда морщился, отчего вокруг рта и на лбу проявлялись тонкие морщинки. Завидев Мию, он поманил её пальцем.

— Кудряшка, а ну-ка покрутись.

— Чего?

— Покрутись-покрутись, хочу на твою фигурку посмотреть.

Мия в изумлении уставилась на Вагана, но, невольно подчиняясь, сделала пару поворотов вокруг себя. Просьба была странной, даже шокирующей — да к чему вообще мастеру смотреть на её фигуру?

— Неплохо, неплохо, так… Бёдра узкие, как у пацанёнка. А сиськи у тебя так и не выросли или ты их чем утягиваешь?

— Не выросли, Ваган, — с нарастающей злостью ответила она, — показать? Юбки тоже задрать?

— Не огрызайся, Кудряшка, сядь-ка, — он рукоятью расчески указал на один из стульев, — поговорить нужно.

Она недовольно фыркнула, но всё-таки заняла предложенное место, сев ровно и прямо и сцепив пальцы в замок. От дурного предчувствия слегка скрутило живот.

— Кудряшка, что ты можешь рассказать про благородного господина Абрахама?

— Господин Абрахам… член городского совета, совладелец портамерских верфей, а ещё у него несколько мануфактур — литейная, кузнечная… и рудники на севере. Он вроде самый богатый благородный господин Портамера, — Мия прикусила губу, запрокинула голову, рассматривая трещины на потолке, — кажется, он вкладывается в освоение заморских земель, в Маб-Але или где-то, я не помню. Известный покровитель искусств, особенно живописцев и… Что-то ещё? — она бросила взгляд на мастера, надеясь, что сказала всё, что он хотел услышать, но Ваган пару раз махнул ладонью, побуждая её продолжать. — Что ещё сказать? Он вроде любит лошадей и владеет огромными конюшнями и… а, у него трое сыновей и две дочери…

— Дочери, — резко перебил её Ваган, — да, очаровательные юные создания. Дочери… Знаешь ли ты, Кудряшка, какой высочайшей ценностью для благородного господина являются его дочери? Конечно, сыновья наследуют его дело, его состояние, положение и владения, но дочери…

Мастер прикрыл глаза и откинулся на украшенные вышивкой и кистями из красных нитей подушки. Зеркало он положил на кушетку рядом с собой и пару минут молчал, словно погрузился в некие сладкие грёзы. Мия не решилась его оттуда вырывать и тоже сидела молча, теребя длинные завязки от корсажа платья.

— Дочери — это особые, воистину ниспосланные богами сокровища, — наконец продолжил Ваган. — Некоторые… м-м-м, перспективы, которые открывают для благородного господина эти юные прелестницы столь головокружительны, что и вообразить сложно. Конечно, при подобных обстоятельствах особую ценность принимают их невинность и целомудрие, понимаешь меня, Кудряшка?

Она коротко кивнула, делая вид, что полностью улавливает весь ход мыслей мастера. Ваган же, взяв в руки зеркало, вновь сосредоточился на своей прическе, пытаясь уложить несколько прядей так, чтобы они слегка скрывали его лысеющие виски, а потом словно между прочим добавил:

— И было бы ужасающим несчастьем, если какой-либо прохвост посмел бы… украсть сию ценность, не правда ли?

— О, но разве было что красть? — озадаченно пробормотала Мия. — Не все сплетни из Верхнего города долетают до меня, но даже я слыхала…

— Кудряшка, — перебил её Ваган, — я говорю не о красавице Агнетте, я говорю о её младшей сестре, юной Аврелии.

Мия присвистнула. Аврелия и впрямь была юной, даже слишком — если память не изменяла, её четырнадцатые именины должны были наступить в конце лета, меньше чем через луну после праздника Единения Небесного. И неужели какой подлец посмел забраться ей под юбки? Нет, конечно, Мия и сама распрощалась со своей невинностью почти в том же возрасте — но одно дело безродная девка, а вот дочь благородного господина — совсем другой разговор.

— Ладно, а при чём тут я?

— Видишь ли, обесчестивший юную Аврелию господин не кто иной, как таар идаси Даарен ваан Ваарен — безумно богатый и весьма знатный серенгарец. В Портамер он прибыл для переговоров о выкупе алмазных копей в Маб-Але — которыми как раз и владеет благородный господин Абрахам. По случайности ли аль по злому умыслу он сошёлся с юной Аврелией, я не скажу, да вот только сейчас таар идаси ваан Ваарен якобы намерен шантажировать её отца некими письмами с весьма скандальным и компрометирующим содержимым, которыми влюблённая девица недальновидно его осаждает. Также имеется некая фамильная драгоценность, подаренная девицей в знак своей благосклонности, — кажется, кольцо, но я могу ошибаться. Ты должна найти их и выкрасть.

И только-то? Тогда к чему было это представление? При чём тут её фигура и, тем более, сиськи? В задании стащить письма не было ничего особенного, пусть и работать придётся в Верхнем городе, что доводилось не так уж и часто. Одно из множества правил Гильдии гласило, что благородных господ грабить запрещено, — если только не по заказу других, не менее благородных господ, да и подобные задания в основном касались бумаг, писем, договоров и прочих свидетельств различных семейных тайн и постыдных секретов.

— Адресок этого ваан Ваарена подскажешь? Этой же ночью наведаюсь к нему.

— Если бы всё было так просто! — мастер с нескрываемой досадой всплеснул руками. — Кудряшка, я полдня выгуливал проклятого серенгарца по лучшим местам Портамера, пока Ида обыскивала каждый уголок его особняка, но так ничего и не нашла. Как видно, таар идаси, понимая ценность этих вещей, носит их при себе, не удивлюсь, если прямо в панталонах!

Нет, всё-таки дурное предчувствие не обмануло. К горлу прям тошнота подступила от одной мысли о том, что ей придется…

— Ты что, предлагаешь мне соблазнить этого… таар-стрелу-Аделины-ему-в-задницу-идаси?

— Именно так. Ты явно в его вкусе. Прикинься шлюхой или распутной служанкой, да кем захочешь — мне не важно, как ты это сделаешь, мне нужны эти письма. И кольцо. Ну или что там.

— Значит, как в особняке порыться — так Ида, а как ноги перед каким-то выродком раздвигать — так я? — оскорблённо воскликнула Мия и вскочила со стула, чувствуя, как зарделись её щёки, более мерзкого задания она ещё не получала, да и не была намерена она этого делать, она же… — Ты меня ни с кем не перепутал? Я воровка, а не шлюха!

— Дорогая моя, смею тебе напомнить, что, кем бы ты ни была, пока не выкупишься — будешь целиком и полностью принадлежать Гильдии. Умерь свою дерзость и не пререкайся, если не хочешь неприятностей. И не забывай, если Гильдия сочтёт тебя недостаточно исполнительной и умелой — она найдёт способ избавиться от тебя с максимальной выгодой. Тебе этот способ, скорее всего, не понравится, хотя спрашивать тебя никто и не будет. Уяснила? — последнее Ваган сказал с таким количеством стали в голосе, что из его слов впору было ковать сабли.

Смысла перечить мастеру не было никакого. В конце концов, Мия прекрасно знала правила: если Гильдия даёт задание — умри, но выполни; и никого не волнует, как ты это сделаешь. С кислым видом она взяла из рук Вагана записку с адресом особняка, где жил серенгарец, и направилась к выходу. Стоило хотя бы попробовать провернуть это дело так, чтобы и письма получить, и под этого ваан Ваарена, охочего до вчерашних ещё детей, не лечь. Придумать бы ещё как. Эх, опять придётся цеплять ненавистный чепец и париться в шерстяном служаночьем платье, по-другому в Верхний город-то и не попадёшь. А жетон… Уже подойдя к лестнице, ведущей к двери на улицу, она повернулась и спросила:

— Жетон тоже не дашь?

— Нет. Сама добудешь. Ты же воровка.

Очень хотелось вернуться и плюнуть ему в лицо, но Мия сдержалась.