Сто имён одной воровки

Глава VIII. Гостья из прошлого. Часть III

Женщина улыбнулась широкой и хищной улыбкой, а Мия заозиралась в поисках какого-нибудь предмета, чтобы запустить им в её самодовольную морду. Желание расквасить широкий мясистый нос и повыдирать свалявшиеся косички стало почти непреодолимым, до ощутимого зуда в теле. Лаккия, возможно догадавшаяся о её порыве, приобняла Мию за плечо, с силой прижав к дивану.

— А ты всё же редкостная сука. — выдавила она.

— А то. Да вот только в нашем ремесле, — тут эта гадина глянула на Мию и даже подмигнула ей, — другие и не выживают. Так вот, доченька, ежели придумаешь, как решить мою… проблему — я тебя больше никогда не побеспокою.

Тут Мия не выдержала.

— Слушай ты, гадина лохматая, я на твой возраст не посмотрю и так тебя отделаю, что… Ой…

Лаккия схватила приподнявшуюся уже с дивана Мию и едва ли не швырнула обратно, шикнула и глянула на неё с таким выражением, что все слова застряли в горле.

— Доча, а она у тебя забавная.

— Заткнись, мама. И ты тоже, — это уже было Мие адресовано, — а если не можешь сидеть смирно и тихо — иди в свою мансарду и там ядом истекай. Так вот. Оборотное зелье, мама, я тебе не сделаю, как и зелье невидимости, или ещё какую приблуду из сказочек. Но если ты мне обрисуешь суть проблемы, я, может, что и придумаю.

Мия насупилась, но ничего подруге не ответила. В конце концов, как бы сильно её ни возмущало происходящее, это всё-таки была мама Лаккии, и кому как не ей с этой гадиной разбираться. Хоть у Мии и безумно чесались руки ей в этом помочь.

Женщина в кресле напротив достала из-за пояса маленький кинжал, стала им чистить ногти и начала свой рассказ:

— Видишь ли, доченька, с полгода назад попали мы с девочками — ну, с командой моей — в дюже неприятную ситуацию, да такую неприятную, что вот теперь не знаю, как из неё живой выбраться. Осерчал на нас — а больше всего на меня — сак-атарийский шейх. Да так осерчал, что…

— Как же ты умудрилась дорогу аж целому шейху перейти?

— Так дурное-то дело нехитрое. Шейх тот… Он по молодости сильно озабочен был тем, чтоб наследника зачать. Так тем делом увлёкся, что завёл себе восемь жён, тридцать наложниц и пять личных борде… то бишь гаремов. Сведущие люди говорят, что в тех попытках он свой хуёк почти до основания стёр, — женщина хохотнула, сверкнув золотыми зубами, и продолжила: — Короче, баб ему свозили отовсюду: и принцесс, и знатных девиц, и нищенок из трущоб, и писаных красавиц, и последних замухрышек. Говорят, он даж соплячек, у которых крови ещё не пошли, пользовал да и увядшими старыми девами не брезговал. Короче, имел всех без разбору, лишь бы дырка была, а в дырке той — целка. Эт вроде самым важным ему было. Так вот, вся эта бабья орава ему прилежно и старательно только дочерей рожала как на подбор. Кроме одной. Говорят, она кривая была и слабоумная, но зато сподобилась сына родить. За то шейх её даже женой сделал. Кажись, пятой.

— Занимательная история, мама, а ты тут причём?

— Так ты дальше слушай. Сынок тот вырос папке под стать, к шестнадцати годам знатным блудником слыл. Так вот, ходил он как-то на своей яхте в Яшмовом заливе, как полагается, с десятком голых девок, фейерверками магическими, факирами и аж целым ручным тигром на палубе. Далеко от берегов Сак-Атарии не отходил, да только то ему не помогло. Короче, мы с девочками в плен его взяли.

— Шейхова сынка???

— Ну так. Думали мы, что папка за единственного сыночку большой выкуп заплатит, два его веса золотом запросили, а сынок-то пусть и молоденький был, а отъелся в папкином дворце что твой боров. Да только не срослось. Помер шейхов сыночек. А не смотри ты на меня так, дочка, я всего-то хотела его кинжалом пощекотать, а он… Бракка мне сказала, что у него сердце, должно быть, жиром заплыло, вот он от испуга и того… Мы, конечно, из Яшмового залива слиняли так быстро, как только могли, да вот только шейх всерьёз за нас взялся, а за меня в первую очередь. Теперь-то нашу «Каийю Алатайю» ни в одном порту Сардинового, Лейского и Шепчущего моря не принимают, а скоро весть и до Внутреннего дойдёт.

— «Кая Алтая»? Красивое название. А что оно значит? — вставила Мия.

— «Пизда с зубами» по-дхальски.

Мия поперхнулась и закашлялась, а женщина продолжила говорить:

— Так вот, ко всему послал шейх по душу того, кто письмо о выкупе писал, наёмников из Ордена Крадущихся, а они ребята основательные, по их кодексу, раз уж заказ взяли, то как угодно выполнят, хоть из-под земли достанут. А от них, доча, никак не скроешься. У них носы какой-то магией хитро так изменены, что они навроде собак запахи чуют. Им разок достаточно нюхнуть, чтобы одного-единственного человека в таком большом городе, как Портамер, найти. Вот они то письмецо и понюхали, а писала его, как назло, я. Думала я, думала, как их с хвоста стряхнуть, даж хотела Великий океан пересечь да к берегам Серенгара податься, да только эти твари меня и там выследят. Так что зелье это, доча, последняя моя надежда, и ты уж меня не подведи.

Женщина наконец замолчала и теперь смотрела на Лаккию, как видно, ожидая её ответа, но та молчала. Мия глянула в мутное окно — садилось солнце, и его последние лучи играли багрянцем на окнах других лавок, немногочисленные пешеходы спешили по домам, а за ними тянулись по мостовой длинные тени. Проехала дребезжащая открытая коляска, забавно кривясь в толстых, неровных стёклах. Кто-то заливисто свистнул.

— Мама, правильно ли я поняла, — нарушив наконец молчание, медленно и с нажимом спросила Лаккия, — за тобой по пятам идут наёмные убийцы, выслеживающие тебя по запаху, а ты ко мне в гости притащилась?

Словно в ответ наверху, в лаборатории, что-то с негромким стуком упало. Может, то Уголёк куда прыгнул, а может… Мия подняла взгляд к потолку. От леденящего страха всё внутри сжалось, а ладони словно онемели. Она обернулась к подруге и увидела в её глазах отблеск того же ужаса и понимания, во что именно их с такой лёгкостью втянула эта женщина.

— Так что, доча…

— Ну-ка цыц! — сказала Лаккия пусть и тихим, но полным угрозы голосом.

Потом встала, вышла на середину комнаты и огляделась, двигаясь удивительно тихо для её телосложения. Ей не нужно было говорить ни слова, Мия и так прекрасно понимала, о чём подруга думала в этот момент. О том, что в любом углу — в тёмном погребе, заставленной алхимическими агрегатами лаборатории, в тесной мансарде или даже на крыше — мог притаиться безжалостный убийца. Дом, который за эти годы Мия успела так полюбить, в одно мгновение превратился в жуткое и опасное место.

Мия сжала кулаки, так сильно, что ногти впились в ладони, и прикусила губу. Убийцы-нюхачи, выслеживающие своих жертв по запаху. Никогда она о таких не слышала, да такое и в дурном сне не привидится! И как от таких можно укрыться? Да, Мия знала способы, как от ловчих собак уходить, но собаки-то обычно по следу идут, а эти…

Ответ озарил сознание подобно вспышке молнии в ночном небе. Мия глянула на подругу, и в её глазах увидела, что той пришла в голову та же самая мысль. Глядя друг на друга, они почти одновременно одними губами произнесли:

— Канализация.

Дальше всё было почти просто. Незваная гостья, конечно, немного посопротивлялась, но быстро перестала — она тоже догадалась, что в самом вонючем месте Портамера никакие нюхачи её не найдут. Хотя бы какое-то время. Тем более она не хуже Мии знала, что там, где-то под Рыночным районом, недалеко от большого коллектора, располагался схрон Гильдии Воров, где можно было на время затаиться. Так что, не мешкая больше ни секунды, под покровом наступающей ночи они втроём выскользнули из дома и добрались до ближайшего канализационного колодца. С усилием сдвинули тяжёлую деревянную крышку и отпрянули от смрадной вони.

— Доча, я там долго сидеть не буду. Что хочешь делай, я…

— Лезь внутрь, живее! Я что-нибудь придумаю.

Лаккия помогла матери перемахнуть через борт шахты там, где вниз вела железная лестница, Мия сунула ей в руку прихваченную из дома огнёвку и бурдюк чистой воды. В схроне должны были быть запасы, но никто точно не знал, как часто их обновляют. Наконец, когда оранжевый свет огнёвки скрылся из виду, они вернули крышку на место и переглянулись.

— Лаки, натолки ей этой волчьей ягоды в зелье, а я труп в канализации так спрячу, что до конца дней не найдут, — прошипела Мия и отошла подальше от шахты, зловоние которой, казалось, за пару минут накрепко въелось в кожу и волосы.

Даже думать не хотелось, каково пробираться в потёмках по лабиринту тоннелей, по колено в нечистотах, в которых что только не водится. Несколько раз Мие и самой приходилось туда спускаться — и всякий раз она надеялась, что больше никогда не придётся.

— Полно тебе, Мими. Какая-никакая, она же моя мать, — Лаки протянула её руку, Мия вложила в её широкую тёплую ладонь свою, и они пошли в сторону дома.

Ночная тьма уже укрыла город, но на улице Аптекарей кое-где горели масляные фонари, а полумесяц над головами то и дело выныривал из-за бегущих по небу облаков. Мия поёжилась от зябкого ветра. Лето неуклонно отступало, не спеша разжимало свою душную хватку, уступая место туманам, сырости и моросящим дождям. Совсем недавно прошёл Ренелистер — день, когда во всей Тарсии заканчивали сбор урожая и начинали готовиться к зиме. Ещё немного — и уйдут из гавани последние серенгарские галеоны, спешащие вернуться на родину до того, как в Великом океане начнутся смертоносные зимние бури.

— Нет, я всё-таки не понимаю, почему ты так спокойна? Она же… она же бросила тебя! А ты теперь хочешь ей помочь? Зачем?

— Ты же сама слышала. При желании эта женщина вполне способна попортить мне жизнь.

— Да не успеет! — Мия резко остановилась и отдёрнула руку. — Пусть её убьют эти… собаконосые! Разделают как коровью тушу! Она это заслужила! Предательница и сука, вот кто она! Как вообще такое можно прощать!

Мия кричала всё громче и громче, осыпая голову этой женщины проклятьями и называя её самыми последними словами. Из-за двери магазинчика, в котором продавали пудру, ароматное мыло, крема и мибийское масло для волос, выглянул встревоженный хозяин и начал причитать, что ему мешают крики, но Мия не обратила на него внимания. Она была так зла и так возмущена, и эта злость так сильно требовала выплеска, что, если бы та гадина сейчас стояла перед ней, никакой чарострел не уберёг бы её от расставания с половиной волос.

Ещё немного послушав ругательства и весьма кровожадные пожелания в адрес своей матери, Лаккия наконец шагнула вперёд и молча сгребла Мию в объятия такие крепкие, что у той даже кости хрустнули. Мия охнула и сразу же умолкла, только сейчас ощутив, что по щекам во всю текут слёзы. Подруга поцеловала её в висок и, мягко поглаживая по плечам, зашептала:

— Она оставила меня с любящим и добрым отцом, который вырастил меня и дал всё, что только мог, и даже больше. И вполне возможно, что это было её лучшим поступком в жизни, Мими. Я же понимаю, ты ведь не о ней всё это говоришь. Но и тебе нужно… Если не простить свою мать, то хотя бы отпустить и идти дальше. Всё, пойдём. А то господин Ортис, — она отстранилась и кивнула на дверь магазинчика, — ещё за стражей пошлёт.

Мия смущённо улыбнулась и, вытирая лицо рукавом платья, пошла за Лаккией в лавку.

Внутри они сразу же поднялись на второй этаж, в лабораторию, где их встретил заспанный Уголёк. Лаккия зажгла свечи и пару масляных ламп, и их тёплые отблески заплясали на прозрачных боках дутых колб и реторт. Мия поинтересовалась, нужна ли подруге какая-то помощь, но та, занятая рассматриванием рядов баночек с ингредиентами, только рассеянно покачала головой. Мия думала было пойти спать, но от мысли о том, что придётся лечь в холодную постель и остаться одной в тёмной мансарде, её пробила крупная дрожь. Тогда она забралась с ногами в стоявшее в углу кресло, стащила со спинки мягкий шерстяной плед, закуталась в него и завела разговор о какой-то ерунде, надеясь так отвлечься от тревожных и тоскливых мыслей. Занятая своими алхимическими изысканиями Лаккия иногда ей поддакивала, а Уголёк запрыгнул на колени и запел одну из своих кошачьих песен. Вскоре Мия и сама не заметила, как провалилась в сон. А когда она проснулась, зелье уже было готово.

— Вот, — уставшая Лаккия, как видно, всю ночь не сомкнувшая глаз, поставила на стол перед Мией металлическую флягу. — Ни в какую принцессу или ещё кого это зелье не превращает. Зато начисто лишает человека его естественного запаха. На всю жизнь. Для этого ордена нюхающих, или как их там, мать моя исчезнет, словно и не было её. Работает по принципу «ловца», только эффект даёт постоянный, а не временный.

— А точно сработает?

— Должно, но… Не сработает так не сработает, я сделала всё, что могла. Отнесёшь ей?

Мия коротко кивнула, взяла фляжку и повертела в руках.

— Скажи ей, чтобы пила четыре дня по четверти. И ещё… — Лаккия замолчала, словно о чём-то раздумывая, но больше ничего не сказала и только махнула рукой.

— Иди спать, я всё сделаю. — тихо ответила ей Мия.

От мысли, что придётся отправиться в канализацию, её передёрнуло, но делать было нечего — и правда, ну не Лаки же туда лезть. Понимая, что зловоние наверняка так крепко въестся в одежду, что никакая стирка не поможет, Мия натянула старые, протёртые на коленях штаны и рваную рубаху, а на ноги — сапоги с отрезанными голенищами, волосы завязала в узел и спрятала под колпаком, а на шею намотала шарф, предварительно густо смоченный лавандовой вытяжкой. Заткнула за пояс флягу с зельем и, уже выходя из дома, на всякий случай пару раз мазнула по лицу сажей из кухонной печи, чтобы наверняка сойти за мальчишку-оборванца.

Средь бела дня лезть в колодец, к которому постоянно подходили горожане, чтобы слить туда нечистоты, было слишком уж подозрительно. Так что Мия пустилась в сторону улицы Канатчиков, где был один из известных ей тайных спусков в канализацию. Там, свернув в неприметный тупичок, она протиснулась в проход между двумя домами, перегороженный полусгнившим остовом телеги, откинула скрипнувший петлями деревянный люк и скользнула вниз, во тьму. После того, как люк с громким звуком захлопнулся над головой, она почти сразу же натянула на лицо платок, и в нос ударил резкий запах лаванды. Правда, он всё равно никак не мог перебить царившую здесь отвратительную вонь, а скорее, наоборот, смешивался с ней в поистине тошнотворный коктейль. Мия даже обрадовалась тому, что со вчерашнего утра почти ничего не ела.

Спустившись по шаткой лестнице, она пошла вперёд по узкому, жавшемуся к стене приступку, над лениво текущей рекой нечистот. Одной рукой Мия вела по липкой кирпичной стене тоннеля, а во второй держала огнёвку, освещая себе путь. Она старалась смотреть только себе под ноги, чтобы ненароком не упасть. Где-то капала вода, и под низкими округлыми сводами звук размеренно падающих в воду капель казался омерзительно громким.

В месте, где этот тоннель пересекался с другим, более широким, Мия остановилась. Она прикрыла глаза и стала восстанавливать в памяти запутанную карту канализации. Широкий тоннель как раз вёл к большому коллектору, а там… Два поворота, три…

Позади раздался громкий плеск, от неожиданности Мия вздрогнула, резко крутанулась и еле удержала равновесие, в последний момент привалившись к покрытой противным налётом стене. В свете огнёвки ей почудилось какое-то еле уловимое движение. Её бросило в холод, ноги ослабли, и она едва не сползла вниз по стене. А если здесь, в этих смрадных водах, что-то живёт? Огромное, неуловимое, жуткое и… голодное. От сковавшего ужаса Мия замерла и, кажется, даже перестала дышать.

Но больше ничего странного она не увидела. По пенистой воде, на поверхности которой что только не плавало, не шла рябь, никакие тени не шевелились на ней или в зиявших чернотой провалах других тоннелей. Нигде Мия не приметила ни следа тех жутких щупалец, которые успела себе напридумывать. Если что здесь и водилось, то только крысы — может, это они её так напугали? Она чуть слышно выдохнула, стёрла рукавом рубахи выступивший на лбу пот и пошла дальше, решив больше не мешкать. Чем быстрее она доберётся до схрона и отдаст зелье, тем скорее сможет выбраться из канализации и вдохнуть чистый воздух, а не эти миазмы.

Несмотря на то, что один раз Мия свернула не в тот тоннель и чуть не получила за шиворот ведро помоев из открывшегося наверху сливного колодца, она довольно скоро добралась до нужного места. Не зная наверняка, дверь эту невозможно было найти — всё те же выщербленные кирпичи, покрытые плесенью, что и везде. Мия отсчитала восемь кирпичей от торчащего из стены ржавого обломка трубы, нащупала три едва различимых углубления, нажала на них и со всей силой толкнула дверь плечом. Она поддалась лишь чуть, из образовавшейся щели вырвался яркий свет от горевших внутри свечей.

— Погоди, сейчас помогу! — раздался голос из-за двери.

Мия навалилась сильнее, с другой стороны мать Лаккии тянула дверь на себя, и та наконец с режущим уши скрежетом открылась. Мия окинула быстрым взглядом небольшую комнату с узкой кроватью, столом, на котором стояли свечи, и заваленными всяческим барахлом стеллажами, тянувшимися вдоль стен. Стоявшая перед ней женщина уперла руки в бока и, кажется, хотела что-то сказать, когда Мия услышала за спиной едва уловимый шорох и поняла, что они здесь не одни.

Она ничего не успела сделать — только что есть силы толкнуть от себя женщину, которая, кажется, запнулась и повалилась на спину. А ещё обернуться, чтобы теперь ошеломлённо смотреть в лицо своего убийцы. И на летящий прямо в неё дротик.