Сто имён одной воровки

Глава XII. Пред зеркалом воспоминаний. Часть VII

Кое-как Мия разлепила спёкшиеся губы и прохрипела:

— Пусти.

— Чтобы ты продолжила крушить лабораторию? Или, упаси Владыка, сама покалечилась?

Да, это чародей прижимал её к стене всем своим телом — крепко, но достаточно осторожно для того, чтобы не причинить боли. Волосы его растрепались, и он тяжело дышал. Одной рукой сцепил запястья Мии над головой — и судя по кровоподтёку на его скуле, делал это не зря. Держал он её достаточно высоко, так, что лица их оказались на одном уровне, и у Мии не было никаких шансов даже носочками дотянуться до пола. Да и отстраниться от него при всём желании никак бы не вышло. Разъярённым он, к счастью, не казался — хоть причины у него и были, — скорее, выглядел обеспокоенным или даже растерянным. И что-то ещё проскальзывало в его взгляде, отчего странно щемило в груди.

И тут на неё с опозданием обрушилось осознание того, что она видела в зеркале.

У неё была семья. Был дом. Была любящая мать, добрый отец, старшие сестры, которые о ней заботились, и младшая сестрёнка, о которой должна была заботиться Мия. А потом у неё всё отняли.

Воздух в комнате внезапно закончился. Мия пыталась сделать вдох, но ничего не получалось. Она открывала рот, как выброшенная на берег рыба, но из горла вырывались лишь булькающие хрипы. Она захлёбывалась — болью, слезами, криком. В ней словно разверзлась дыра из непроглядно-чёрной тьмы — и теперь всё её тело обрушивалось в эту дыру. Боль оказалась почти физической, и Мия вновь попробовала вырваться.

Правда, чародей её не отпустил и ни капли не ослабил хватку, казалось, даже наоборот, ещё сильнее прижал её к себе, так, что едва ли не хрустнули рёбра. Так сильно, что Мия чувствовала биение его сердца. Хотя рук её он не отпустил и так и продолжал держать их над головой — наверно, всё ещё беспокоился за целостность своего лица. А ещё размеренным голосом шептал ей на ухо:

— Тише, тише, моя хорошая, тише. Это шок. Просто дыши. Дыши. Всё уже закончилось. Всё очень давно закончилось.

Если бы это было так просто. Горло сдавило так, как, наверно, сдавливает петля на виселице. Мышцы сами собой сокращались, тело подёргивало, словно в предсмертных судорогах, и она понадеялась, что действительно сейчас умрёт.

Лучше бы её и впрямь повесили. Давно, много лет назад, поймали бы вместе с Тилль и повесили на рыночной площади. Тогда бы она не знала. И не чувствовала этой разрывающей боли и пустоты внутри. Ей очень хотелось, чтобы всё закончилось. Ей очень хотелось прямо сейчас умереть. Но не получалось.

Конечно, ей не стало легче. Но тело, отделившись от агонизирующего сознания, как-то само справилось. Даже дыхание выровнялось, и сердце перестало колотиться так, словно вот-вот и выскочит из груди. Может, ей помогло ритмичное, глубокое дыхание Гиллеара и гулкий стук его сердца, словно отдающийся у неё в костях. Волей-неволей Мия начала дышать в такт с ним — глубже, медленнее, спокойней. Она даже положила голову ему на плечо и уткнулась носом в шею, наслаждаясь шедшим от его кожи запахом. Странным, но приятным — не то смола, не то горящая древесина и ещё какие-то пряности.

Наслаждаясь? Ну, может быть.

— Как… Как мне с этим жить? — слова давались с трудом, пересохшие губы, казалось, трескались от каждого движения, и язык едва шевелился. — Гиллеар, скажи… Что мне делать-то теперь?

— Во-первых, перестать драться и громить лабораторию, моя армиллярная сфера тебе вообще ничего плохого не сделала. — голос его был тихим, словно бархатистым, а тёплое дыхание щекотало шею и запутывалось в волосах. — Сейчас просто постарайся ни о чём не думать и расслабиться. Потом мы обязательно со всем разберёмся.

Легко сказать — не думай. Как можно не думать о том, что её выкрали, похитили, лишили всего, а потом продали в Гильдию как овцу! Да как можно такое… Перед ней вновь как наяву встали образы тех уродов в лазурных рясах. Такие яркие, словно их выжгли на веках, и теперь она до конца жизни будет видеть эти мерзкие рожи. В глаза словно навтыкали раскалённых иголок, и тело вновь затрясло судорогами. Хотелось сейчас же вырваться, бежать, найти этих тварей и разорвать их голыми руками, поймать и бить, бить, бить, пока их черепа не расколются и головы не превратятся в кровавое месиво.

— Отпусти! — срываясь на какой-то визг, выкрикнула Мия и задёргалась, тщетно пытаясь вывернуться.

— Ну что ты. Пока не успокоишься, никуда я тебя не отпущу.

Если бы руки у неё были свободны, она бы его ударила. Нет, правда. Как она могла успокоиться? Как она могла унять эту раздирающую изнутри боль? Как будто чья-то невидимая ледяная рука по одному выламывала ребра, вырывала их из тела, потрошила живот, разматывая кишки и раскидывая их вокруг. Глаза жгло невыносимо, но слёзы так и не приходили — кажется, она уже все выплакала до этого. Если бы она только знала, что слёзы ей ещё пригодятся… А теперь ей никак не избыть эту боль, ничем её не перебить, никак…

— Тогда трахни.

Он сразу же чуть отстранился и посмотрел ей прямо в глаза. Во взгляде сквозило нескрываемое удивление. Непроизвольно Мия отметила, что никогда так близко не видела его лица — да и вовсе старалась на него лишний раз не смотреть. А сейчас могла разглядеть все, даже мельчайшие детали — и пульсирующую на виске венку, и почти острые линии скул и челюсти, и чёрные точки едва проклюнувшейся щетины вокруг рта и на подбородке, и слишком крупный и какой-то грубоватый, словно неаккуратно вырубленный из камня нос. И только сейчас поняла, что глаза у него всё-таки не чёрные, а тёмно-серые, цвета переполненных дождём грозовых туч.

— Ласточка, это не то, что тебе сейчас нужно, — наконец проговорил он, и его голос показался чуть более хриплым, чем обычно.

— Откуда тебе знать, что мне нужно, а что — нет? — с вызовом в голосе ответила Мия.

Правда, сама она тоже вряд ли знала. Да и не то, чтобы действительно хотела. Тем более сейчас. И тем более с ним. Она просто хотела почувствовать хоть что-то, кроме гудящей внутри пустоты. Если не унять грызущую сознание боль, то хоть как-то её перебить. Понимал ли это Гиллеар, она не знала, да её это и не интересовало. Как и не знала, откажет ли он ей. И если откажет, сможет ли она как-то… повлиять на него. Мия уже хотела что-то сказать, возможно, что-то ещё более дерзкое или даже оскорбительное, когда он как-то мягко, едва заметно улыбнулся, невесомо поцеловал её в висок и шёпотом спросил:

— Стрелять потом не будешь?

— Нет.

— А кусаться?

Мия только чуть мотнула головой и даже попробовала улыбнуться в ответ. Наверно, у неё это плохо получилось. Гиллеар слегка ослабил хватку, отпустил её запястья и тут же подхватил под бёдра, приподнимая чуть выше. Потом осмотрелся по сторонам и усадил её на стоящий рядом узкий комод, предварительно смахнув с него какие-то предметы, с грохотом раскатившиеся по полу. Кажется, что-то даже разбилось, но никто не обратил на это внимание. Их лица снова оказались на одном уровне, но теперь под Мией была хоть какая-то опора.

Впрочем, вся её смелость и дерзость почти сразу же испарились, как утренняя роса в жаркий день. Виной тому, пожалуй, был его взгляд — пристальный, изучающий и какой-то жадный. Он словно проникал под кожу и впивался в тело, а от тона его голоса бросало в жар. И это было так ново и непривычно. Кажется, он никогда на неё так не смотрел, даже… в тот раз. А может, так вообще никто и никогда на неё не смотрел. Мия вздрогнула всем телом, когда Гиллеар коснулся её лица, очертил губы и провёл костяшками пальцев по щеке.

— Ты очень красивая, — тихо сказал он и запустил ладонь в её волосы.

От его прикосновений по коже разбежались мурашки, а щёки обожгло румянцем. И это смущало так сильно, что Мия почувствовала себя совсем юной, нецелованной ещё девицей, впервые оставшейся наедине с возлюбленным. Она только и смогла, что опустить взгляд и ответить:

— Ты же говорил, что у меня задница костлявая.

— Говорил. Но не говорил, что она мне не нравится. Может, уйдём отсюда куда-нибудь? В мои покои или…

Сил ей хватило лишь на то, чтобы отрицательно мотнуть головой. Вряд ли она сейчас могла бы идти. Хуже того — она ведь могла и передумать.

— Уверена, что хочешь этого?

Она с трудом понимала, чего на самом деле хочет, а чего — нет. Мысли путались, словно вязли в сиропе, а сердце трепетало пойманной птицей. Но отказаться сейчас казалось даже большей слабостью, чем вообще о чём-либо его просить. А Мия не хотела показывать слабость.

— Ещё раз спросишь — и второй такой поставлю, — сказала она и коснулась подушечками пальцев синяка на его скуле.

Гиллеар сразу же перехватил её руку и приник губами к раскрытой ладони — сначала с тыльной стороны, а потом и с внутренней, в том месте, где сходились линии, по которым, если верить гадалкам и прочим шарлатанам, можно узнать всю жизнь наперёд. От смущения Мия едва ли не под землю провалилась. Она же не благородная госпожа и не девица из знатного рода, чтобы с ней так обходиться! Да и руки у неё грубые, покрытые ссадинами и мозолями, с грязными, обломанными ногтями. На секунду захотелось вырвать руку, вывернуться из объятий и сбежать куда подальше, только бы не… Только бы прогнать из груди это щемящее чувство, которому там совсем не было места.

Но она не сбежала, а только сама потянулась к Гиллеару, откинула с его лица прядь волос, показавшихся на ощупь гладкими едва ли не как шёлк, обвила руками плечи и сжала бёдрами бока. Словно пыталась за него ухватиться. В этот момент она чувствовала себя потерпевшим кораблекрушение матросом, из последних сил цеплявшимся за обломок мачты. Вся её жизнь раскололась и обрушилась, и единственным, за что она могла держаться, оказался клятый чародей. Которого она когда-то так сильно ненавидела.

И который обнял её крепче, притянул к себе и принялся осыпать поцелуями её лицо, а потом потянулся к губам, но Мия опустила голову и упёрлась лбом в его плечо. Это казалось ей излишним. Гиллеар на то ничего не сказал, лишь негромко вздохнул, и его дыхание, окутавшее шею, показалось почти обжигающим. После чуть отстранился, неторопливо развязал шнуровку на горловине и ослабил её так, что рубаха сползла с плеча, пальцы его скользнули по ещё не посветлевшему шраму над ключицей.

— Ты совсем себя не бережёшь, Ласточка, — прошептал он и окружил шрам лёгкими поцелуями.

От этого трогательного жеста внутри что-то заныло, и Мия едва ли не всхлипнула. Потом подцепил ремешок амулета и вытянул его из-под рубахи. На какой-то миг пробрало холодом от мысли, что ему ничего не стоит сорвать его и забрать себе, и она ничего не сможет сделать против, но испуг потонул в его тёплом взгляде.

— Таких амулетов во всей Тарсии не больше пяти, и больше их делать никто не умеет. Храни его. И пусть он тебя защищает.

Амулет выскользнул из его пальцев, слегка царапнув кожу острой гранью оплётки. Гиллеар вытянул край её рубахи из-под пояса, запечатлел на шее Мии ещё пару нежных поцелуев и, чуть прикусив мочку её уха, прошептал:

— Закрой глазки и ни о чём не думай.

Она безропотно покорилась его словам.