Сто имён одной воровки

Глава VII. Магический резонанс. Часть II

Осенью и зимой, когда небо заволочено низкими облаками, когда едва ли не каждый день идёт дождь — то надоедливая мелкая морось, висящая в воздухе водяной пылью, то затяжные, тоскливые, но не слишком обильные дожди, а иногда и шквалистые ливни, в пару минут выливающие на землю едва ли не все запасы небесной влаги, — река эта весьма глубока, да и течение её, скорее всего, бурное и полноводное. Но сейчас она обмелела, обнажила узловатые корни деревьев, спускавшиеся по обрывистым берегам. Тут и там торчали над водой проплешины высохшего дна, а само течение казалось ленивым, словно утомлённый долгим переходом по жаре путник. Так что идти по мелководью было не так уж и сложно. Кобыле, правда, это не особо нравилось, и она то и дело норовила выбраться на берег, заставляя Мию шлёпать её по шее и тянуть обратно в воду.

Чем дальше они уходили от чародейского замка, тем спокойнее становилось на сердце. Она уже не вздрагивала от каждого звука и не озиралась постоянно, по спине не ползли ледяные мурашки, и липкое ощущение, что за ней кто-то — хотя она ни секундой не сомневалась, кто именно, — наблюдает, окончательно покинуло Мию. Она даже позволила себе насладиться этим летним утром, лесной свежестью, илистым запахом реки. Восходящее солнце вызолачивало листву на верхушках деревьев, превращало её в изысканное тонкое кружево. Пение утренних птиц стихало, уступало место далёким перекличкам кукушек и деловитому стуку дятла. По веткам скакали белки, над водой вились стрекозы, в кустах по берегам то и дело слышались шорохи и шелест листвы, а один раз Мия даже заметила огненно-рыжий всполох лисьего хвоста, мелькнувший в зарослях.

Когда ноги совсем занемели от речной воды, она вышла на берег, вытерла покрытые илом ступни о траву и натянула сапоги. Того расстояния, что они прошли по реке, должно было хватить для того, чтобы сбить со следа собак, а магия… Что ж, против магии-то она ничего сделать не могла, да и внутреннее чутьё всё сильнее убеждало в том, что чародей до сих пор спокойно спит и не знает, как далеко она уже убежала. Покопавшись в сумках, Мия вытянула оттуда пару полосок вяленого мяса, и, медленно его пережевывая, повела гнедую дальше вдоль берега. Правда, есть она не слишком-то хотела — ночью чародей поил её вином и кормил фруктами и какими-то сладостями.

— Да что б вам, мэтр, то вино поперёк горла встало, — пробурчала она себе под нос.

А вскоре они свернули на неширокую просеку и пошли от реки дальше на север. Мия планировала выйти из леса, кружным путём через поля добраться до берега Танта и вдоль него уже вернуться в Портамер.

Они отошли уже достаточно далеко от реки, когда внимание привлекли почти слепящие глаза блики в чаще за деревьями. Перебравшись через покрытый мхом поваленный ствол, Мия увидела озерцо, притаившееся под сенью разлапистых елей. Ноги уже ныли, да и гнедая то и дело косилась на аппетитные, по её мнению, кустики, так что Мия решила сделать привал. Пройдя чуть дальше вдоль берега, нашла полянку, покрытую невысокой травой, стреножила лошадь и пустила пастись, сама же разделась и, аккуратно ступая по мягкому дну, вошла в воду. Та оказалась столь холодной, что кожу сразу пронзило тысячей игл, но Мия не обратила на это внимания, прошла немного дальше и нырнула.

Она плавала кругами, делая руками широкие, размашистые гребки и то и дело опускалась под воду. Водоросли и длинные стебли кувшинок щекотно заплетались вокруг тела, со дна поднималась мелкая илистая взвесь. Выныривая, Мия встряхивала копной волос и громко фыркала. Наконец, вдоволь накупавшись, вылезла на берег, наскоро обтёрлась своей рубахой и растянулась на траве. Спутанные за ночь кудри пропитались водой и легли тяжёлым комом. Стоило хотя бы попытаться их как-то расчесать, иначе потом только и останется, что браться за ножницы. Мия вытянула из травы обломанную веточку и принялась с её помощью распутывать колтуны. Она совсем не мёрзла — плавание разогрело мышцы и окончательно выгнало из тела угнездившуюся в нём истому, лучи поднимавшегося солнца приятно припекали, да и от некоторых воспоминаний о прошедшей ночи до сих пор бросало в жар. Хотя больше всего согревала мысль о том, как сильно перекосится и так кривая морда чародея после того, как он обнаружит пропажу артефакта.

Мия отбросила ветку, взбила руками кое-как расчёсанные волосы и очертила кончиками пальцев контуры нескольких засосов на груди и животе. А потом расхохоталась. Она смеялась так громко, что спугнула пару птиц, которые, громко хлопая крыльями, взлетели из кустов. Мия вскочила на ноги, танцующими шагами подбежала к мирно жующей траву гнедой, запустила руку в седельную сумку, чтобы ещё раз убедится в том, что чародейская вещица и вправду здесь. Провела пальцами по ребристой поверхности, укрытой мешковиной, потом осторожно откинула край ткани и принялась внимательно рассматривать. Может, то и был мощный магический артефакт, но Мия видела лишь камень странной, неправильной формы, похожий на кусок полевого шпата, с одного конца которого росла гроздь бледно-зелёных кристаллов. Камень покрывала вязь рун, частично выдолбленных в нем, частично вплавленных золотом и серебром. Мия ещё раз усмехнулась. Да пусть бы то была хоть высохшая коровья лепёшка!

— Корсе вас под хвост, мэтр. И вас, и Вагана, и всю Гильдию. Иду-подхалимку, туповатого Хекса, дядюшку Герина с его кнутом и матушку Келту со всем её приютом. Я теперь свободна!

Она застегнула сумку, быстро оделась и, поминая недобрыми словами чародея, всё-таки забралась в седло, после чего направила гнедую дальше по просеке. Вскоре они вышли к широкому полю, а потом — и на берег Танта. Дальнейший путь прошёл без каких-либо сюрпризов и неприятностей. Правда, Мия почти не могла спать — ей постоянно казалось, что стоит лишь уснуть, как артефакт сразу же исчезнет. Так что ночи в стоге сена и заброшенном сарае рядом с наспех разведённым костерком она проводила в тревожном забытье, вцепившись в сумку и то и дело вздрагивая от шорохов или дурных мыслей. Но на исходе девятого дня от начала вылазки Мия въехала в Портамер, ощущая себя свободной и ни от кого не зависящей женщиной.

Город не спал. Она вернулась как раз в канун Дня Единения Небесного, и дланебоязненные горожане вовсю готовились к празднику — пекли медовые коврижки, которые завтра по утру понесут освящать в церкви, украшали дома ветвями кипариса, букетиками лаванды и лазурными лентами. По всему городу зажигали фонари, над дверями вешали масляные лампы, чтобы разогнать ночную тьму и таившихся в ней исчадий Подземного мира, в святую ночь желавших, как говорили церковники, поживиться душами истово верующих. Мия не торопясь шла по залитым светом улицам, вертела головой и разглядывала празднично убранные дома. За открытыми ставнями дрожали отблески свечей, по воздуху плыл аромат корицы, мёда и миндаля, а над головой приветливо мерцали звёзды. В груди теснилось множество чувств: и радость, что она наконец-то вернулась, выбралась живой из окаянного замка, и тревога, что в самый последний момент что-то может пойти не так, и предвкушение скорой свободы. Мия двумя руками крепко прижимала сумку с артефактом к себе и пыталась представить, что её ждёт впереди, после выкупа. Огромный безграничный мир дружелюбно раскрывал перед ней объятия и предлагал всё, что только можно было вообразить. Видения прекрасного будущего кружили голову, тело казалось лёгким, словно пушинка.

Глядя на редкие тёмные окна и немногочисленные неукрашенные двери, Мия думала, что если бы церковникам захотелось выследить всех еретиков Портамера, то лучше дня, а точнее ночи, они бы не нашли. Правда, с каждым годом тарсийцев, верных Старым Богам, становилось всё меньше — большинство из них и так поклонялись пятерым главным богам — богине Солейн, праотцу Тарогу и праматери Мальтерии, их сыну Сигорду и дочери Ренелис — богине урожая, плодородия и женственности, которых теперь именовали не иначе, как Дланью Небесной. Ведь намного проще молиться в светлых церквях, чем приносить дары упрятанным в укромных местах, подвалах, пещерах и едва ли не в канализации идолам, да ещё и рисковать быть обвинёнными в ереси. Но, конечно, не для Мии, в покровительницы для себя выбравшей Алетину, охранявшую всех женщин, берущих в руки оружие, и Демитию, богиню скрытности и обмана, издавна защищавшую воров и всех, кто таится в тенях.

Привычно пройдя через широкую площадь перед церковью святой Алексии, которая уже завтра с утра заполнится нарядными прихожанами, стремящимися на праздничную службу, Мия свернула в проулок, спустилась по каменной лестнице и не глядя нащупала барельеф. Дверь как обычно бесшумно открылась, и Мия нырнула в непроглядную тьму. Она на ощупь пробралась к стоявшему у стены дивану, повалилась на него и наконец заснула глубоким и спокойным сном до самого утра.

— А я уж думал, что и ты не вернёшься. Мия вздрогнула, кое-как приподнялась на локтях и осоловелым взглядом обвела комнату. На тележных колёсах под потолком уже горели свечи, в соседней комнате слышались приглушённые шаги и бормотание, а прямо над ней, опираясь на свою трость, стоял Ваган, по случаю праздника одетый в белый камзол, расшитый золотом и драгоценными камнями.

— Доброго утра, мастер, — сказала она, протирая никак не желавшие разлипаться веки.

— И что? Ужель с пустыми руками явилась?

В ответ Мия только хмуро глянула на мастера, открыла сумку, которую всё это время прижимала к груди и показала её содержимое. Глаза Вагана расширились, брови поползли на лоб, и он едва ли не ахнул, но, как видно, вовремя взял себя в руки. Ни слова не говоря, он поправил кружевное жабо, заколотое брошью с изумрудами, и отошёл к одному из стеллажей. Там он взял небольшой деревянный сундучок с золочёными уголками, со всех сторон украшенный резьбой, поставил его на столик рядом с диваном и откинул крышку.

— Пошлю за коляской, сейчас же к достопочтенному мэтру поедем, — Ваган смерил Мию брезгливым взглядом и добавил: — Ты хоть в порядок себя приведи. Выглядишь так, словно тебя всё это время по кустам да канавам таскали.

На счастье, своё служаночье льняное платье Мия в последний раз оставила именно здесь и ей не пришлось идти в дом Лаккии. Она быстро переоделась, умыла лицо из небольшого глиняного кувшина, а растрёпанные кудри завязала в узел на затылке и сверху натянула чепец. Потом вынула из сумки артефакт и бережно уложила его в сундучок, как оказалось изнутри обитый алым бархатом. На рунах вспыхнули искорки — может, от пламени свечей, а может, от заключённой в них магии. Мия негромко вздохнула — неужели и впрямь эта вещица обеспечит ей свободу?

— На выход, Кудряшка. Коляска подана, — Ваган появился на лестнице и поманил её рукой, Мия коротко кивнула и последовала за мастером.

На площади уже было не протолкнуться, а с примыкавших к ней улиц всё прибывали и прибывали желающие хоть глазком глянуть на утреннюю службу. Прихожанами церкви святой Алексии, располагавшейся пусть и не в самом зажиточном районе Нижнего города, но и не в трущобах близ порта и верфей, были в основном торговцы, ремесленники средней руки да мелкие служащие таможни и Морской Торговой компании. Почтенные мужи в серых и бежевых камзолах, в начищенных туфлях и с белыми шейными платками степенно ступали в окружении своих семейств. Их супруги с убранными в аккуратные прически волосами и в лучших своих платьях с вышивкой и кружевом в скромных вырезах несли на руках совсем малых детей, а те, что постарше, цеплялись за их юбки и глазели по сторонам. Из-за распахнутых церковных дверей раздавались монотонные песнопения, и в воздухе стоял густой аромат лаванды и освящённого масла.

Перед быстро идущим благородным господином толпа расступалась как живая, люди угодливо кланялись и растягивали рты в улыбках. А вот Мие приходилось едва ли не прорываться вперёд. Какая-то дородная женщина толкнула её бедром, обтянутым не в меру узким платьем, от этого увесистого толчка Мия едва ли не упала на сморщенную старушку с корзинкой в руках. Корзина отлетела на мостовую, из беззубого рта старухи полетели ругательства, совсем не сочетавшиеся с её тщедушным видом. Мия еле успела увернуться от удара клюкой. Рядом заплакал ребенок и зашикала его мать. Кто-то наступил Мие на подол, она потеряла равновесие и едва не упала, но какой-то высокий мужчина с густой чёрной бородой и в тёмно-сером камзоле успел подхватить её, правда, не преминул облапать. Она вывернулась, как можно крепче прижимая к себе бесценный сундучок, и даже успела слегка лягнуть наглеца. Получив ещё несколько тычков под рёбра, Мия наконец выбралась из самой гущи народа и поспешила к ждущей их коляске, в которой уже расположился Ваган. Кучер, помогавший ей забраться в экипаж, потянулся было забрать сундучок, но она так зыркнула в его сторону, что тот отшатнулся, пробормотал что-то вроде извинений и едва ли не спрятался на козлах. Коляска тронулась по улице в сторону Верхнего города, кучер то и дело свистел, чтобы нерасторопные прохожие не попали лошадям под копыта. Мия поправила сбившийся чепец и сцепила руки в замок на крышке сундучка, стоявшего у неё на коленях.

— Как всё прошло? — не глядя в её сторону спросил Ваган.

Мия в ответ только рассеянно пожала плечами — не рассказывать же мастеру, как именно всё прошло. В конце концов, главное, что она-таки раздобыла артефакт, а уж как именно… Не так и важно. Совсем скоро она получит свои три сотни золотых и будет свободна, а там…

— Что собираешься делать после выкупа?

Она едва открыла рот, чтобы ответить, когда коляска сильно вильнула в сторону, огибая компанию зазевавшихся горожан. Лошади заржали, кучер крепко выругался. На секунду показалось, что сейчас она вывалится из коляски и Мия прижала сундучок к груди так сильно, что золочёный уголок болезненно впился под рёбра. От столь резкого манёвра она слегка прикусила язык, но боли не почувствовала. Вместо этого у Мии закружилась голова, и ей показалось, что она стоит на краю утёса столь высокого, что его основание скрывается в застилающем землю тумане. И что-то неумолимо подталкивает к краю. Грудь словно перетянуло морскими канатами, не давая сделать и вздоха.

Она не имела ни малейшего представления, что будет делать дальше.

С самого детства она знала одну лишь Гильдию. Здесь была её семья, друзья, учителя и наставники. Все горести и радости, потери и успехи, победы и поражения, да вся её жизнь сосредотачивалась здесь. Конечно, рисковая и весьма опасная, но понятная и привычная жизнь. Ко всему, невозможно было не думать о том, какая горестная участь ждала бы Мию, не продай её мать в Гильдию. Ясно ведь, что шлюха, не сообразившая никак уберечься от нежеланного бремени, ничего другого предложить своей дочери, кроме как разделить её гнусное ремесло, не смогла бы. Но теперь осознание того, что придётся строить свою судьбу самостоятельно обрушилось на голову ушатом студёной воды.

Всё, чему её учили, направлено было лишь на одно — сделать из Мии искусную воровку. Она умела только красть, обманывать, вскрывать замки, прятаться, пробираться туда, где её не ждут, и находить то, что от неё прячут. А ещё притворяться, втираться в доверие, выведывать чужие тайны и секреты тем или иным образом. Вряд ли подобные навыки могли бы пригодиться в обычной жизни. А больше она ничего и не умела.