Сто имён одной воровки

Глава VIII. Гостья из прошлого. Часть I

— Нет, ты только представь — одни бабы на корабле!

— Брешешь же, Годрик.

— Сам ты брешешь! Говорю как на духу, одни бабы! Я тот галеон сам это… как его… инспектировал на предмет наличия несанкционированных грузов, во! И ни одного мужика на палубе не приметил. У них даж в юнгах девахи сопливые бегают, а боцман ихний… У-ух…

Сквозь прорези в ширме, отделявшей Мию от болтавших таможенников, она увидела, как Годрик этот обвёл в воздухе весьма объемистые контуры женской фигуры и осклабился. Его собеседник хохотнул, отхлебнул пива из деревянной кружки и, поморщившись, продолжил:

— Не, чушь это всё. Шоб бабы да паруса поставить смогли аль шлюпку спустить. Они ж кильватер от шпангоута не отличат!

— И ничего не чушь! Я о том корабле давненько слыхал, ещё прошлого года мне шкипер «Резвящейся наяды» о нём рассказывал. Что есть, мол, корабль с бабьим экипажем, пиратством промышляющий. Так вот по слухам они, — таможенник огляделся по сторонам, придвинулся ближе к своем собеседнику и понизил голос так, что Мия едва могла его слышать, — мужиков в плен берут, руки-ноги им отрубают, в трюме к скамьям привязывают и…

Голос таможенника потонул в грохоте упавшей посуды. Белобрысая трактирная девка, в руках которой осталось одно большое блюдо, ошарашенно рассматривала раскатившиеся по полу глиняные черепки. С кухни сейчас же выскочила женщина в застиранном переднике, схватила девку за длинную косу и завизжала:

— Ах ты сучка драная, Хаммаран тебя забери, ты что творишь! Сдалась ты мне такая криворукая! Да провались ты в Подземный…

Тут из-за одного из столов, пошатываясь, поднялся полностью лысый мужик и выплеснул содержимое своей кружки прямо в лицо кричащей женщине.

— А ну заткнись, еретичка! — крикнул он и бросил опустевшую кружку под стол. — Всё из-за таких, как ты! Кто позволяет себе всуе помянать того… Тьфу! Еретики! — мужчина обвёл указательным пальцем удивленно глядящих на него посетителей таверны «У одноглазого кабана». — Хаммаранопоклонники, вы все! Давно пора вычистить Портамер от вашей скверны!

Мужику кто-то ответил, и завязалась перебранка, с каждой секундой всё больше грозившая перерасти в драку. Мия подвинулась к стене подальше от прохода и лениво ковырнула вилкой остывшее жаркое, поверхность которого уже затянуло полупрозрачной плёнкой жира. После Дня Единения Небесного, так некстати омрачённого трагической смертью единственного портамерского чародея, подобные свары стали не редкостью.

Дланебоязненные портамерцы сочли скоропостижную кончину мэтра Агиллана в святой день предзнаменованием столь дурным, что после него церкви ещё десять дней полнились перепуганными прихожанами. Говорили всякое. На похоронной службе сам портамерский магистр вещал, что мэтр претерпел страдания за веру и в скором времени будет объявлен святым мучеником, а из городского совета доносились слухи, что его именем назовут церковь, возводимую напротив Академии Художеств. Истово верующие, поминутно осеняя лбы ладонями, рассказывали друг другу, что в святую ночь разверзлась земля и из Подземного мира поползли по городу жуткие твари, желавшие убить всех дланебоязненных горожан, и один лишь достопочтенный мэтр дал им бой, магией низверг их туда, откуда они пришли, пожертвовал собой ради спасения невинных и что в последний миг милостью Длани был вознесён на небеса. В порту перешёптывались, что сам владыка явил свой лик и он-то и разорвал чародея на кусочки, а самые дерзкие распускали слухи, что все разговоры о тварях из Поземного мира — это сущая брехня, а мэтр всего-то переусердствовал с колдовством, и его магией пополам разорвало, но их, правда, быстро затыкали.

По проходу к лысому мужику, который уже успел сцепиться с каким-то смутно знакомым Мие парнем, неторопливо подошёл вышибала. Наблюдая за тем, как он до хруста выкручивал руку лысого и прижимал его к полу, Мия отодвинула от себя горшочек жаркого и отхлебнула пива из деревянной кружки. Кроме пива, перед ней стояла корзинка со свежим ароматным хлебом и тарелка с солёными оливками, жемчужными луковичками, маленькими, меньше её мизинца маринованными огурчиками и сотерскими орешками. Выглядело всё очень вкусно, да вот только у Мии совсем не было аппетита.

— Так что ж их не арестуют, раз они пираты? — донёсся до неё голос таможенника.

— Да Хам… кто их разберёт, чем они промышляют! Так-то они под флагом Дхалы ходют, да и бумаги у них вроде в порядке.

Мия вздохнула, огляделась по сторонам и, убедившись в том, что на неё никто не обращает внимания, вытащила из-под корсажа платья амулет, положила его на стол и сама легла грудью на столешницу. Подушечками пальцев она водила по бронзовой оплетке, в которую был заключён круглый медово-золотистый камень, и рассматривала редкие блики в его глубине.

Сначала амулет она хотела продать, чтобы хоть какой-то прибыток получить, но осмотревший его гильдийский скупщик сказал, что больше пары серебрушек за него не даст. Мия решила, что тот хочет её наколоть, и пошла с амулетом к Большеногой Салли, разбиравшейся в драгоценностях получше любого ювелира. Но и Салли подтвердила, что камень никакой ценности не имеет, да и бронзы в оправе всего ничего. Мия никак не могла поверить, что достопочтенный мэтр Агиллан не снимая таскал на шее ничего не стоящую побрякушку, и даже подумала, что в амулете может быть заключена какая-то магия. Но и тут она ошиблась — чудом сохранившаяся у неё зачарованная бусина на близость амулета никак не откликнулась, не вспыхнула яркой радугой, а так и осталась тусклой и блёклой.

Разочарованная и разозлённая, Мия едва не выбросила амулет, но в последний момент передумала. Она бы и сама не смогла объяснить почему — страсти, да даже простого интереса к украшениям она никогда не питала и во всяких кольцах, серёжках и прочих безделушках видела лишь предметы, которые можно легко украсть и с выгодой для себя сбыть с рук. Но этот амулет чем-то её привлекал. Может, странными золотистыми переливами, может, тем, что походил он на застывшую каплю мёда, а может, и тем, что при взгляде на этот камень она неизменно вспоминала тёплую летнюю ночь, вившихся над трескучим костром огненных мух и похожего на воплощение Сигорда парня, который гладил её волосы и говорил, что глаза у неё похожи на мёд. А вместе с ним обязательно вспоминала и Наю с маленькой девочкой, которых она спасла от неминуемой смерти, и каждый раз от этих мыслей внутри у неё что-то тоскливо сжималось. Как бы то ни было, Мия нашла длинный кожаный шнурок и теперь носила амулет на шее, глубоко под корсажем платья, так, чтобы никакой любопытный глаз его не приметил.

— Скучаешь, красоточка? — какой-то юнец с крысиным лицом и зализанными в жидкий хвостик волосами подошёл к столику Мии, опёрся об него и широко улыбнулся, демонстрируя выпирающие жёлтые зубы, — и не страшно одной тут сидеть?

Мия смерила его хмурым взглядом, подцепила лежавший на столе кинжал и крутанула его за рукоять, уперев остриём в столешницу. Юнец, как видно, намёка не понял, схватил с тарелки несколько орешков, закинул их себе в рот и продолжил:

— Ну, не ломайся, тебе понравится! Я тебя как никто развлеку, ты за мной потом бегать будешь, когда ножки свести сможешь!

— А давай! Как раз потренироваться хочу, как быстро отсечь мужику его вонючий отросток. — выплюнула Мия и для того, чтобы слова звучали более весомо, чиркнула по столешнице кинжалом.

Юнец кашлянул и сразу отпрянул от столика, после чего харкнул себе под ноги и направился вглубь трактира. Напоследок он крикнул Мие что-то весьма оскорбительное, но она пропустила его слова мимо ушей, борясь с желанием запустить ему кинжалом в спину. Хотя, конечно, в этот момент ей представлялся совсем другой мужчина.

Первые пару дней она просто выла, металась по своей мансарде раненой волчицей, раскидывала вещи, в бессильной злобе молотила кулаками по стенам и едва ли не по полу каталась. Обеспокоенная Лаки пыталась выведать, что же произошло, хотя, конечно, вид Мии, уделанной кровью и ошмётками плоти от макушки до пят, произвёл на неё впечатление, и она не слишком любопытствовала. Мия ей не рассказала. Просто не смогла. Давно она не чувствовала себя настолько униженной и опустошённой. Использованной. И давно не испытывала такой сильной ненависти. Может, даже никогда.

Мия крутанула кинжал на ладони и с силой всадила его в древесину столешницы, представляя на её месте кривую чародейскую морду. С того самого дня она только и делала, что изобретала новые и новые способы жестокой расправы над чародеем, которые, правда, почти все так или иначе крутились вокруг оскопления. Не то, чтобы ей становилось легче, — Мия прекрасно понимала, что всему этому суждено остаться лишь в её весьма изобретательном воображении. Как бы ни хотела она отомстить, ни секундой Мия не сомневалась, что, попытайся она ещё раз сунуться в окаянный замок, чародей одним движением свернёт ей шею, и для того никакая магия ему не потребуется. Только и оставалось ей, что представлять, как хорошо бы было выколоть его глаза и выдавить их из глазниц, отрезать поганый чародейский член и засунуть ему же в горло. Её и саму иногда передёргивало от собственной кровожадности и тех мучений, которые её оскорблённое сознание уготовило чародею.

— Далльские камни не продаются!

Мия стрельнула глазами в сторону двух мужчин, сидевших наискосок от неё, и сощурилась. Один из них, в строгом чёрном костюме и с высоким цилиндром на голове, раздражённо тряс руками, словно пытался отмахнуться от назойливой мухи или же настойчивых притязаний сидящего напротив мужчины, в котором Мия безошибочно опознала ювелира, державшего лавку на Парчовой улице. Беседу они вели на серенгарском и оттого не слишком беспокоились о том, что их разговор станет достоянием чьих-то ушей. Зря, конечно.

— Премного уважаемый таар идаси ваан Тоор, я прекрасно понимаю ваши опасения, но я готов компенсировать все возможные неудобства! Назовите любую цену, я…

— Нет, это не обсуждается! — резко перебил серенгарец.

— Ну поймите же, какие потрясающие перспективы это откроет для моего скромного дела, — продолжил свои увещевания ювелир, — если я смогу удивить благородного господина Абрахама и его юную дочь и они выберут меня для создания её свадебного гарнитура… Возможно, я смогу стать личным ювелиром их благородного семейства, а уж после свадьбы прекрасной Аврелии и нашего премного уважаемого господина градоначальника…

— Исключено!

— Таар идаси, ну вы же понимаете, — ювелир доверительно понизил голос, и Мие пришлось напрячь все свои способности, чтобы расслышать его слова, — что это укрепит моё положение и привлечёт новых клиентов, а значит, что и наше с вами небольшое… дело пойдёт в рост.

Как назло, именно в тот момент, когда собеседники подошли к самому важному, уличная дверь распахнулась, и в трактир ввалилась компания нетрезвых юношей в белых мундирах, выдающих в них офицеров Портамерского кавалерийского полка. Они облепили стойку, за которой стоял трактирщик Пик, и принялись наперебой требовать пирогов, мяса, пива и чего покрепче. Мия раздражённо скрипнула зубами — сквозь пьяный гомон даже её чуткие уши не могли расслышать беседу ювелира с серенгарским купцом. Она уже думала встать и попробовать подойти ближе, в надежде, что о её истинных намерениях никто не догадается, когда серенгарец вскочил и закричал:

— Послушайте, господин Риттер, их под страхом смертной казни запрещено вывозить за пределы Серенгара!

От этого крика некоторые посетители трактира встрепенулись и недоуменно уставились на него, даже пьяные крики стихли. Серенгарец заозирался, поправил съехавший на бок цилиндр и вернулся на своё место. Офицеры, как раз получившие первые кружки пива, на пару минут умолкли, так что Мия смогла услышать, как ювелир негромко сказал серенгарцу:

— Так вывезите их в штоке якоря, там, где вы возите маб-альские ал…

— Довольно! — снова воскликнул резко побледневший серенгарец, но сразу же умолк, нервно огляделся по сторонам и чуть слышно продолжил, — я посмотрю, что можно сделать. Конечно, я ничего не обещаю, но…

Мия допила своё пиво, забросила в рот оставшиеся орешки и встала из-за стола. Помахав на прощание Пику, в тот момент наливавшему кавалеристам по второй кружке, она вышла из трактира и направилась в сторону улицы Аптекарей. Всё, что от неё требовалось, она уже узнала.