Твари творчества

Глава 15. «Фокусы»

Пробежав несколько переулков, я увидела, как Лиза вбежала в крытое стеклянной крышей здание рынка. Я направилась вслед. Только собралась нырнуть за ней, как из открывшейся двери, один за другим, потянулся целый строй солдат. Пришлось отступить, дать им выйти. От страха, что упущу Лизу, у меня перехватило дыхание. «Ну, мальчики, быстрей, пожалуйста!» — обратилась я к очередному бритоголовому парню, вылезшему из двери. Он зыркнул на меня, притормозил. И вдруг закричал: «Артистка, «Лютики-цветочки»? А говорили, что повесилась!» И уже протягивал десятирублевую купюру: «Автограф!» Те, кто был за ним, остановились, образовав в дверях пробку. Они отпихивали друг друга, пытаясь заглянуть мне в лицо. Таращили глаза: «Что, правда? Какой фильм?» «Пустите! — запаниковала я. — Просто похожа!» Я пыталась протиснуться, работая локтями. Но парень перегородил дорогу и не отпускал ручку двери. «Узнал, узнал!» — повторял он радостно. «Да что же это такое?! — прокричала я в отчаянии. И вдруг наклонилась к его руке и вцепилась в нее зубами, что есть мочи. Парень взвизгнул и инстинктивно разжал пальцы. Воспользовавшись моментом, я тут же юркнула в образовавшуюся щель. И стала пробираться сквозь толпу покупателей.

Спустя минуту-другую среди разношерстной толпы, я разглядела рыже-красную, с каким-то искусственным оттенком, копну волос. А может, это был парик. Лиза бежала вдоль прилавков, иногда притормаживая и хватая то виноградину из ящика черноволосого грузина, то крыжовник у полногрудой тетки. Пробовала на вкус, проглатывала или, морщась, выплевывала. Затем, она извлекла из чьей-то корзины желтую грушу и протянула ее ребенку, стоящему рядом. Тот подхватил плод ладошкой, ничуть не удивившись тому, что он упал ему с неба. Это заметила его мать, худощавая женщина. И стала требовать, чтобы он вернул грушу в корзину. Но обнаружившаяся хозяйка заступилась за мальчика, подтвердив, что сама видела, как груша выпрыгнула из корзины и опустилась прямо к нему в ладонь. «Индиго, — кивнула она на мальчика, — у них все по-другому, — дети будущего». Возле мальчика с матерью остановилась и я.

Тетка попыталась всучить и мне свой товар, но я отпрянула и снова принялась искать в толпе Лизу.

Мне никак не удавалось ее догнать. Словно она и впрямь была моей навязчивой фантазией. И тем сильнее было мое желание найти ее и расспросить подробнее. Кого мне надо искать? Кто эта девушка, что так на нее похожа? И зачем она все время является мне и потом исчезает, не договорив самого главного? Даже элементарное: что она делает на этом рынке? — мне было трудно понять. А может, она просто веселилась?

Но вот Лиза выбежала из крытого здания. Она пошла дальше, нарушая правила, пересекая улицу на красный свет. Заставляя и меня лезть поперек движения. Она шла так быстро, словно знала, куда именно направляется. И вскоре мы оказались у ограды зоопарка. Я не была здесь с детства. «Как хорошо, что я сюда пришла! — поймала я себя на мысли, оглядываясь по сторонам, — лев в клетке… А вон медвежата». Я не заметила, как отстала от Лизы. Впрочем, я решила больше не бежать за ней, изменить тактику. Она знает о моем присутствии и сама обратится ко мне, когда понадобится. Это мне стало ясно. Скорее всего, она хочет мне что-то продемонстрировать…Что? Потом пойму.

А пока я сама с радостью бродила вдоль клеток Я почувствовала, как мне свободно и хорошо дышится здесь. «Нет, в зоопарке, в клетках, звери пока еще живы, — размышляла я, наблюдая за оскаленными мордами, просунутыми меж прутьев, мокрыми носами, игривой возней. — Звери — они настоящие… У них все, как и было всегда, — инстинкты, ум, эмоции… Когда-нибудь в таких клетках могут оказаться люди-одиночки. На них тоже будут приходить смотреть. Как на редкие экземпляры….»

Только тут я снова заметила Лизу, которая играла с мальчиком. Да это тот самый с рынка. А вот его мать. Она с удивлением смотрит, как ее сын размахивает руками в воздухе и хохочет, разговаривая с воображаемым собеседником. Ну конечно, она же не видит Лизу. А мальчик ее чувствует. Дети часто играют с воображаемыми, видимыми только им одним фантомами. Затем вся троица — женщина, мальчик и Лиза, — побрели дальше, выйдя из зоопарка.

Пройдя несколько улиц, все так же болтая с мальчиком, Лиза вывела всю компанию к большому шатру, раскинувшемуся на пустыре. Из шатра неслась музыка, крики и детские голоса. Протиснувшись вслед за ними, я поняла, что это бродячий цирк- шапито. Откуда он здесь? Хотя, конечно, — шапито снимается с места и приземляется, где вздумается. Клоуны на пятачке разыгрывали публику. За ними выступали иллюзионисты. Они приглашали какого-нибудь смельчака из взрослых, накидывали на него покрывало, затем, под барабанную дробь снимали покрывало и, к всеобщему удивлению, под ним вместо одного человека было четверо абсолютно одинаковых людей! Все восторженно и недоуменно охали, после чего главный иллюзионист так же легко набрасывал покрывало на двойников и снова снимал его. И все исчезали — под тряпкой не было никого, включая самого первого волонтера. Публике нравился фокус, но они требовали вернуть смельчака. Люди с мест начинали кричать, топать ногами. И когда их страхи и ажиотаж достигали апогея, откуда-то из-под купола появлялась веревочная лестница. По ней спускался бледный, но улыбающийся, тот самый человек из зала.

Потом клоуны приглашали самых смелых детей в центр, на всеобщее обозрение. Загадывали загадки и одаривали конфетами. Лиза вдруг выбежала на арену и поманила за собой мальчика. Он последовал за ней. Она вынула из кармана плаща яблоко, которое прихватила еще на рынке, и бросила его мальчику. Они начали перебрасывать яблоко, как бадминтонный волан. Публика ахала и смеялась, когда яблоко, готовое упасть на землю, вдруг останавливалось в воздухе, совершало пируэт, летело вверх и возвращалось к мальчику. Он снова его бросал, и оно повторяло тот же маневр в воздухе. Вид крохотного мальчишки, виртуозно управляющего плодом, всех привел в неистовство. Мальчик неуклюже раскланялся и был готов уже побежать к матери, как его остановил один из клоунов. Он отвел мальчика в сторону, позвал его мать. Я решила подойти поближе. Мне хотелось узнать, как клоун объяснит трюк, показанный мальчиком. Клоун снял свой колпак, пожал мальчишке руку и спросил смущенную женщину, сколько лет ее сыну, где они живут и чем предполагают заниматься в ближайшее время. Женщина что- то отвечала застенчиво. Но когда клоун, — а это был улыбчивый, молодой парень, — сказал, что его приглашают учиться клоунскому и жонглерскому искусству, мать всплеснула руками. Оказалось, что они ищут одаренных детей. Тем более, в последнее время стали появляться дети нового поколения — индиго. Они — прирожденные фокусники. А здесь налицо талант. Мать обрадовалась. Но потом испугалась, сказав, что приехала издалека, что она всего на несколько дней здесь и жить им в городе негде. Живет она с сыном одна, работу потеряла. Сыну до школы еще год. Какого же было ее удивление, когда парень сообщил ей, что жить они могут все вместе, в фургоне при шапито. А ей достанется работа портнихи и поварихи. Обрадованная женщина закивала в знак согласия, и запричитала, что мир не без добрых людей. Парень поправил ее, сказав, что мир не без добрых клоунов, и пригласил женщину и мальчика в фургон, стоявший неподалеку. Перед тем, как скрыться за дверью фургона, женщина вдруг обернулась и взглянула на меня, затем поискала кого-то глазами и посмотрела на стоящую рядом Лизу. Потом снова перевела взгляд на меня. Я улыбнулась в ответ. Она подошла ко мне и стала молча меня разглядывать. Я видела, как Лиза протянула руку к ее волосам и провела по ним ладонью. Женщина вдруг покраснела и тихо сказала: «Я вас узнала… «Лютики-цветочки». Всю свою молодость я смотрела ваш фильм. Раз двадцать. Спасибо! Ведь это вы все устроили мне и сыну?» Я замотала головой, отказываясь от незаслуженной благодарности. Но женщина настаивала: «Это вы, я знаю, звездам многое под силу. Спасибо, вы даже не представляете, как это вовремя. Мы ведь остались без крова». Она подавила подступившие слезы, и мне пришлось согласиться с ролью благодетельницы. Какая разница, ведь ей всего не объяснишь. Пусть верит, что это я. Когда она наконец скрылась в дверях фургона, я оглянулась. Но Лизы уже нигде не было.

Пошел дождь и так же внезапно кончился. Я долго брела по маленьким улочкам, заглядывая в лужи и перешагивая через свое отражение в них, пока не дошла до бульвара. Села. Стала думать о цирке шапито. А может, и нам с Винни пора играть там… Еще месяц без работы, и станем бродячими артистами. Представила, что мы с Винни можем делать в шапито. Ну, Винни найдет что. Он создан для шапито. Будет разговаривать с птицами. А я — показывать фокусы, дрессировать Потапку или развлекать публику в качестве медиума? Да и зрители шапито — это дети. Их и зрителями теперь называть не хочется. Это просто сообщники по радости. Слава богу, дети еще не завербованы… Хотя и они в опасности. И до них дотянется зоркое око эфира.

Словно подслушав мои мысли, на соседней улице появилась группа детей. Они шли парами, во главе с седым долговязым типом. Приглядевшись, я заметила, что это были двойняшки. Целый отряд двойняшек! Ну вот, конечно, — и здесь двойственный принцип! Как же им избежать тиражирования, если он заложен в их сознании с рождения? Начнут разыгрывать учителей, родителей, любимых — подменять друг друга и разделят одну жизнь на двоих…Так и не узнав, что было каждому из них предназначено в одиночку? Седой, возглавлявший шествие двойняшек, взмахнул рукой и двойняшки, принялись хором повторять свой гимн:

«Двойняшкам везде у нас дорога, Двойняшкам, везде у нас почет! Мы вырастем в два чуда телебога, мы вам удвоим счастье и приплод!»

Шествие двойняшек замыкал еще один взрослый, — тоже седовласый тип, копия того, кто шел во главе группы, только чуть ниже ростом. «Молодцы, что и следовало доказать», — со вздохом заключила я, когда процессия скрылась из виду. Мой взгляд упал на лежавшую на лавке книгу. Я взяла ее в руки. Это был Набоков. «Лолита». Открыла первую страницу и стала читать свое любимое вступление. «Лолита, свет моей жизни. Огонь моих чресел. Грех мой. Душа моя. Ло-ли-та. Кончик языка совершает путь в три шажка по небу, чтобы на третьем толкнуться о зубы. Ло. Ли. Та.»

Я отложила книгу. Конечно, любовь верит и живет идеей своей уникальности. Сама суть любви — это ее неповторимость. Это выпадение из нормы, исключение. Аномалия. Не было бы идеи уникальности, незаменимости — не было бы любви. Разве любящий не верит в то, что его любимая или любимый неповторим? И само чувство — один-единственный шанс в вечности?

Мне стало грустно и холодно при мысли об упразднении любви и удвоении всего и вся — два Потапки, два Винни… Я взмолилась, глядя на взошедшую Луну: «Винни! Береги себя. Не поддавайся ни на какие провокации. Не будь так доверчив. Сохрани себя, ведь ты для меня один!»

«Ты у меня одна, словно в ночи Луна!» — отозвались два голоса под перебор гитары.

В наступившей внезапно темноте шла, обнявшись, парочка. Словно два заговорщика, которые выходят из дома, только под покровом ночи, пряча свои лица от посторонних. Я поднялась и пошла за ними.