Твари творчества

Глава 28. «Поклонник»

Почти все желающие выступить сказали свое слово и испытывали облегчение, словно сбросили тяжкую ношу. В атмосфере зала чувствовалось оживление, на лицах многих заиграла улыбка. Я посмотрела на ведущего, ожидая, что он скажет. Но он сделал знак рукой в сторону крепкого бородатого мужчины средних лет. Тот заметил этот жест и, собравшись с мыслями, медленно поднялся.

«Я алкоголик. Пожилой человек Мой любимый фильм «Лютики-цветочки» — фильм моей юности. Я его как посмотрел, так на всю жизнь. А в Зубову, главную героиню, она Лельку играла, я влюбился по уши. Ой, простите…» Он остановился и полез за носовым платком.

«Господи! — подумала я, судорожно, — только этого не хватало!..» Нащупала в кармане таблетку валидола и положила под язык По привычке опустила голову и так просидела пару минут, стараясь успокоить забившееся сердце. «Что он еще скажет? Как будто залез в меня рукой и крутит, как куклой, а я дергаюсь… Надо разложить все по полочкам, чтобы успокоиться и защититься. Защититься? Да. Он может добить неосторожным словом: разочаровала, а я- то думал… И даже, если похвалит: это было восхитительно! — жду удара. Почему? Это он не обо мне говорит… это о Лельке, которая попала в него, как бацилла… А он спутал ее со мной. Идиот!»

Выругавшись мысленно на бородатого, я почувствовала себя чуть-чуть легче. Но только на секунду. Сразу появились противоположные мысли. «Не ври! Ты старалась выразить через эту Лельку себя. Как тебя учили в театральном. В ней осталась капля твоей энергии… поэтому в него и попала… Ты именно этого и добивалась — чтобы в него попало! Ты тоже крутила им, как куклой, а он дергался! А теперь прячешься? Да, но я же не думала, что это будет преследовать меня всю жизнь… на улице, в магазине… Поэтому почти все актеры не ездят на метро, чтобы не преследовали… Кошмар! Порождаешь эти образы, и они существуют автономно… Они тебя преследуют? Абсурд? Вот если бы я была столяром? И сделала кому-то табуретку на заказ. И она оказалась бы плохой, или даже хорошей, — меня что, всю жизнь преследовал бы хозяин этой табуретки со словами: «Какая восхитительная табуретка!» Или: «Какой ужас, эта ваша табуретка!» Нет же! А тут за что? Образы… Они западают в сознание человека гораздо глубже, чем табуретка… и прорастают:.. Конечно, есть такие, кто всю жизнь несет в себе образ отлично сделанной табуретки — их я называю «нереалами». Так что пусть лучше несет в себе Лельку. Но есть в этом помешательстве на экранных псевдочеловеках какая-то ошибка. Если бы живых людей при этом замечали и так же любили… Тогда пусть и Лельку… А то ведь, наоборот. Лелька застит им глаза. От жизни нос воротят. Не хотят смотреть на грязные боты… Боже, при чем здесь боты? Уже и обуви такой давно нет. Да и я только в детстве их носила… Эх, дать бы по башке этим зрителям… И этим режиссерам… Может, потому и придумал кто-то заменять живых актеров на их клонов-дублей. Чтобы не побили. Дубли же не бьют посуду, не напиваются. Продюсеру с ними легче. И режиссеру. А Лизе чего стоил ее клон-дубль? Лиза не в счет? И я уже далеко ушла от той, прежней. Он это знает, этот, с бородой?

Да он не думает обо мне. Я его фантазия, нафантазировал себе… Ну и дурак. Меня никто не знает настоящую. Просто знают мое имя. Что ж я так дергаюсь? Мое скрытое от всех нутро… оно неприкосновенно… Кто его видел? Если б видели, тогда и клонов-дублей разглядели бы. Чем они отличаются от настоящих актеров… не пожирали бы суррогат! А боль, конечно, тоже признак живого! Просто надо терпеть. Если бы этому бородатому было известно, что со мной происходит, когда он упоминает мое имя… Как жаль, что не все экстрасенсы, — тогда бы поняли, как дергается все у меня внутри.

Спокойно, спокойно… Я нахожусь среди анонимов. Никто не собирается фотографировать. Просить автограф. Я среди единомышленников! Забыла об этом, ха-ха! Вот дура! Все думают, что известные люди — такие защищенные, а они трясутся, как двоечники, когда на них приходят смотреть. И этот, который говорит то, что мне тяжело слышать, тоже преодолевает боль. Поэтому и представляются здесь все анонимами… А я, что, хотела отсидеться наблюдателем? Зрителем? Ну что, он высморкался, наконец, этот с бородой? Высморкался!» Я сделала над собой усилие и стала смотреть на него исподлобья. И слушать дальше.

«Да в нее все были влюблены, но я особенно, — продолжал свою повесть о первой любви бородач. — По натуре я однолюб. Ходил в кино, как на свидание И жену такую же искал — нежную, блондиночку, стройненькую, с ямочками Потому что Лелька была моим идеалом женщины, моей а ни мой… это по Фрейду. А может, не по Фрейду… а по кому-то еще. Но не было такой. Все, с кем встречался, были с каким-нибудь изъяном. Я, конечно, придирался, по натуре я перфекционист. То слишком маленькие, то высокие, то толстые, то худые… Годы идут. А я в холостяках. Каждое воскресенье, шел в кинотеатр «Зарядье», потом в «Стрелу», потом в «Повторный фильм» — везде, где его показывали. Посмотрю, и на сердце полегчает. И вот наступил этот день… лучше б я не пошел тогда на рынок, ей Богу… Подошел к прилавку — купить зеленюшки всякой, перчику захотелось, приближался Новый год… Вдруг за мной голос женский: «Вы последний за перчиком?» Ох, какой знакомый голос, ну как же мне его не знать..! Оборачиваюсь, точно, — она, Зубова… И сердце в пятки ушло. Но не от радости, а от ужаса. Не то, все не то… Стоит такой сморчок скукожившийся, глаза потухшие, а над бровью — родинка выпуклая, и волосы из родинки торчат. Да и шапка на ней — кулек меховой, колом на голове, жалко смотреть. Все внутри оборвалось. Рухнула моя мечта. Ничего ей тогда не ответил, развернулся и побежал домой. По пути купил бутылку водки. Закрылся. Слезы начались. Потом как-то быстро сдал. Состарился. Так и не женился». Он снова потянулся за платком, громко высморкался. Потом как-то воровато покосился на меня. Я встретила его взгляд стоически: «Не я, не я, не я… Отстань от меня… Не я! Да и родинки у меня волосатой нет. Ошибка!»

Пока я разбиралась с самой собой, я и не заметила, что выступавший давно сел. А, ведущий повернулся и выжидательно смотрит на меня. Мандарина тоже косилась в мою сторону из-под полей своей широкополой шляпы. Выплюнув в руку валидол, я поднялась со своего места, стараясь не смотреть на бородатого.

«У меня друг алкоголик, — решительно заявила я. Но ведущий прервал:

«Значит, вы созависимая?»

«Да, созависимая. Я переживаю чужую проблему, как свою. Это моя особенность, поэтому я алкоголик… Как и он, как вы все! Меня много раз били по голове. Я падала сама, а иногда меня роняли… Меня топтали, задевали ногами. Я стала экстрасенсом. И перестала жить своей собственной жизнью. Потому, что стала жить чужой, как своей. Но недавно мне стало известно, что на сопереживание наложен запрет. Сегодня нужно восхищаться и поклоняться. Теперь не жизнь важна, а тележизнедеятельность. И поэтому я сопереживаю тайно. Я и есть аноним сердца».

Уф! Я выдохнула. И испытала освобождение. Теперь, кажется, выступили действительно все, у кого была в этом необходимость. Слово было за ведущим.

«Я алкоголик-аноним, — повторил он, как все до него. — Я прошел путь каждого из вас… И еще многих, кого здесь нет. Я сам удивляюсь, что все еще жив. И вот, что я думаю: если я смог пройти через все, и выжил, то вы просто обязаны это сделать. Иначе вы бы сюда не пришли».

Все стали подниматься со своих мест, и я решила, что собрание закончилось. Но я ошиблась. Впереди всех ждали практические упражнения. Для этого пришлось перейти в другую, более просторную аудиторию. Здесь не было мебели и было пусто, как в спортзале.