Твари творчества

Глава 3. «Одушевленные предметы»

Чтобы сбросить тяжелое впечатление от пережитого, я решила отвлечься чем-то очень реальным. Позвонила Вере Петровне. «Как дела, Вера Петровна?» «На букву «х!» —. без запинки ответила восьмидесятилетняя Вера Петровна. «А что так?» «Да рука стала болеть. Ну, если еще и рука откажет, то не смогу надевать протез! Я же сама его надеваю, уже шестьдесят лет. И нога стала уставать. Шестьдесят лет на одной ноге, ты такое можешь себе представить? Ну ладно про меня, ты как?» «Хорошо, Вера Петровна. Бегаю по делам», — зря сказала «бегаю», тут же подумала я. Но она продолжала бодрым голосом: «Ну, слава Богу, ты позванивай мне. Все-таки через тебя я чувствую маму. Мы же с ней, — она вздохнула, — родные практически люди! Позванивай!» «Конечно. Я и звоню. Ну, держитесь. Целую вас!» «Целую», — ответила она, но тут же, спохватилась: «Подожди, совсем забыла, ты не знаешь, сколько серий в «Цветущем»? Ну, там еще играет эта девочка, как ее… Во всех журналах ее лицо?» «Не знаю, а что?» Ее вопрос, застал меня врасплох. Мы никогда не обсуждали с ней телевизионную продукцию. «Да понимаешь, боюсь, вдруг умру и не узнаю, чем там закончилось», — она тихо хохотнула. Удивившись, что Вера Петровна подсела на сериал, я тем не менее понимала: ее невозможно превратить в зомбизрителя, она смотрит, чтобы отвлечься от боли в одной единственной ноге. И я пообещала. — «Узнаю, сколько серий, позвоню».

После разговора с Верой Петровной, какое-то время лежала, глядя в потолок и смакуя свой вопрос и ее ответ: «Как себя чувствуете?» — «На букву «х!»

Последнее время я испытывала дефицит в общении с «реальными» людьми. И, как правило, реальными оказывались представители старшего поколения. Лучшая из них, Вера Петровна, — мамина давнишняя приятельница. А после обретения экстрасенсорных способностей я стала разглядывать чужую сущность, как в зеркале. И выяснилось, что большинство реальными не являются. Но если раньше, я различала реальных и остальных на чисто интуитивном уровне, то теперь я просто видела, что реальные — дышат, источают физическое тепло, живое свечение. Тогда как нереальные — набиты трухой или какими-то шестеренками. И ничего не источают — ни света, ни тепла. Я даже наблюдала их внутренний процесс образования мысли или слова, даже эмоции, — как приходят в действие всякие механизмы, чтобы их обладатель произвел то или иное действие. Иногда вдруг кого-то заклинивало, и слышался скрежет, который на поверхность выходил в виде ругани и вранья. Обычно таких людей называют «черствыми», «потерявшими совесть». А я знаю, что они всего-навсего одушевленные предметы, в человеческом обличье. Настолько пустой была порой сущность того или иного обладателя костюма, рубашки и галстука, что казалось, не человек носит костюм, а костюм несет человека. Так и передвигаются по коридорам всякие жилетки, шляпы и галстуки. Почему люди разделились таким странным образом, я не понимала. Но то, что это факт, мне было видно теперь — вооруженным третьим глазом. И тем ценнее становились те немногие, кто обладал дорогим человеческим теплом.

Но в чем парадокс — реальной оказалась покойница Лиза. Это был первый случай моего контакта с так называемым «покойником». То есть бывало и раньше — мне во сне являлись покойники и сообщали о том, что с ними произошло. Но я относила это на счет чего угодно, — собственных фантазий или уставшей нервной системы. А так, ярко и четко, чтобы утверждать: да, я ее слышу! — случилось впервые. Ну что сказать, — смерти не существует! Она наступает только в том случае, если перестаешь думать о человеке и чувствовать его. Что по сути означает потерю контакта. И дело тут совсем не в отсутствии материального тела. Ведь тело вроде платья — снял или не надел, потерял, и рее. А вот сознание и то самое «я» — просто никуда не девается. Только мне не хватало всех сил, чтобы отслеживать чужое сознание постоянно. Мне приходилось отключаться и отдыхать. Погружаться в свои собственные проблемы.

Это и была моя ограниченность: невозможность беспрерывного присутствия в другом человеке и его переживаниях, сколько бы я ни старалась. Да что там, даже Вера Петровна, которой я сочувствовала и которой восхищалась, улетучивалась из моих мыслей сразу же после того, как телефонная трубка падала на рычаг.

Рассуждения мои прервались внезапно. Я испытала некоторое подобие судорог, зрение потеряло четкость — так бывало перед тем, как возникало ясновидение. В сознание вновь застучался и потребовал внимания инцидент в переходе.

Перед глазами возник тот, кто толкнул Лизу. Он был у себя на кухне. На столе стояла водка и лежала пачка сигарет «Пегас». Мужик, которого, я была убеждена, звали Володя, резко выдохнул, опрокинул в себя стакан, и треснул им об стол так, что «Пегас» подпрыгнул на скатерти и замер. «Хреново, Вова!» — выдавил он из себя. Затем включил телек и вскоре захрапел в кресле у экрана. А там уже показывали «Криминальную хронику дня» и тело неизвестной в переходе.

«Что, Вова, попался? — съязвила я. — А вот пойду в милицию, напишу на тебя заявление. Что ты на это скажешь?» К сожалению, Вова меня не слышал. Минутное злорадство сменилось досадой. Как объяснить, что я все знаю, хотя свидетелем преступления не была? Ситуация! Экстрасенсорные способности для милиции не доказательство. Да и нужны ли им доказательства? Ну, ладно, Вова, ты же никуда не собираешься уезжать? Ответ придет сам собой.

С мужиком больше делать было нечего. И я постаралась отвязаться от него одним взмахом головы, словно он сидел на ней, маленький-маленький.

Разделавшись с мужиком, позвонила Винни.

«Привет! Один?» — спросила для приличия, — был бы не один, я бы почувствовала и звонить не стала.

«Ты ужинал? Могу отдать котлету и кусок капустного пирога», — предложила я по привычке.

«А сама?»

«Не могу есть, в рот не лезет. Ты уже слышал про женщину в нашем переходе?»

«А что?»

«Я ее слышу!» — сообщила я Винни, как сенсацию.

«Я уже давно всех слышу — мало интересного!» — спокойно ответил он.

Его трудно было чем-то поразить. И даже мои экстраординарные способности он воспринимал как нечто само собой разумеющееся.

«Да это не то…» — начала было я.

Но Винни вставил свою любимую цитату из фильма «Донни Браско»: «Забудь об этом!»

Она и мне нравилась — подходила на все случаи жизни. «Ладно, пойдем смотреть на Луну?» — предложила я. Он согласился.

В полночь отправились с Винни и моим котом Потапом искать Луну. В эту ночь она должна была быть особенно большой и полной. Это наш с ним почти ежевечерний ритуал — проверять Луну на небе. Все ли там в порядке? А если нет — страшно подумать.

Было влажно, душно и темно — фонари тускло горели, и воздух был неподвижен. Настоящая декорация без ветродуя. Луны видно не было. Я прижимала нервничающего кота и скользила по влажной земле. «Да где же она? — раздражался Винни, — ничего не видно! Чушь какая-то!» На улице никого, кроме нас троих. «Давай возьмем влево, ближе к шоссе, — предложила я, — а уж если и там нет, то нигде ее нет». Что происходит с климатом? Ужас, ужас… Вот и Луна исчезла??! Мы свернули к шоссе, от которого летел яростный шум. Потап выпустил когти и стал вырываться. Я с трудом его удерживала, приговаривая: «Тихо, Потапик, тихо, сейчас найдем Луну и пойдем домой». Наконец мы разглядели желтый и тусклый диск чуть в стороне от крыши супермаркета. Она висела прямо рядом с вывеской «Рамстор», словно была его логотипом. «Ну как?» — подал голос Винни. Но я все еще не была уверена: «Настоящая?» «Ну, если одна, да еще такая потертая, с пятнами, конечно, настоящая» Да, действительно, Винни был прав. Если бы была чисто белая и слишком яркая, и при этом их было бы две-три, то это были бы искусственные лгуны. Луны — заменители, луны-дирижабли, луны-логотипы или светящиеся рекламы вселенского масштаба. А эта — старенькая, желтоватенькая. Та самая.

Успокоенные, мы тут же нырнули под сень черной листвы, спасаясь от устрашающего шума шоссе. Но прежде чем свернуть к дому, я помедлила. «А переход, где погибла девушка? Давай заглянем!» Подойдя к темной дыре перехода, я взглянула на ступеньки. Они были пусты. Ни намека на то, что еще несколько часов назад здесь погибла человеческая одухотворенная плоть. «Ну что, посмотрела?» — в голосе Винни звучала ирония. Я молча кивнула. «И что ты собиралась там увидеть? Может это вообще все розыгрыш», — продолжал он скептически. «Да нет, это как раз не розыгрыш, — оценивала я подавляющую атмосферу места, — очень плотная энергия скопилась здесь». Мы постояли молча, словно измеряя заключенную в воздухе информацию. Я нарушила молчание: «Но как же всех запутали, — правду от розыгрыша не отличишь! Полагаешься только на шестое чувство…» Винни зевнул. А Потапка жалостливо мяукнул. «Спасибо, котик! — проговорила вдруг моими губами покойница Лиза. От неожиданности я прикрыла рот рукой. Но она продолжила каким-то детским, писклявым голоском: «Хоть ты печалишься обо мне!» Лизин тембр явно отличался от моего. И можно было подумать, что я ни с того ни с сего кого-то спародировала. Я затаилась, рассчитывая, что Лизино внезапное появление останется незамеченным. Собственно, Винни знал про мои экстрасенсорные внедрения. Но странность их проявлений заставляла меня робеть в его присутствии. Винни вопросительно взглянул на меня. «Разве я что-то сказала?» — спросила я. Он хитро покачал головой: «А зачем говорить, и так все понятно». Домой шли молча. И словно отметившись у какого-то высшего божества, спокойно вошли в свои квартиры и отправились каждый в свою постель.

Перед самым погружением в сон я снова думала о нас с Винни. Он никогда не бросал нашу сказочную историю. Потому на мой вопрос: «Идем смотреть на Луну?» — моментально отозвался коротким: «Идем». И главное: он был самым реальным человеком-актером из всех, кого я знала У него были все слабости живого, не испорченного медиаимиджем человека. Именно эти слабости, как я теперь понимала, и являлись отличительным признаком настоящего, а не поддельного человеческого существа. Меня терзало одно — я понимала, что у Винни должна появиться женщина. И он ее ищет. Как все мужчины. А я была теперь для него чем-то сверхчувственным, вне телесного контакта. Несмотря на нашу человеческую любовь. И разрешить этот внутренний конфликт было не в моих силах. Я также давно заметила, что в случае с теми, кого любишь, как я любила Винни и своих близких, экстрасенсорные способности бессильны. «Так ведь и врачам-психиатрам нельзя работать с родными и знакомыми, в качестве пациентов», — успокаивала я себя, уже вовсю зевая. Бросив взгляд на черный квадрат окна, подумала: «Вот бы разговорить Луну!» Как только сомкнула веки, Луна вопросительно уставилась. Но собеседник во мне уже спал.