Твари творчества

Глава 2. «Свойство»

Оставив Лизу, я переключилась на себя. Кнопку нажимать мне не пришлось. Переключилась — значит перестала думать о Лизе. И чувствовать то, что чувствовала и думала она. Эмпатия — так называется это свойство: способность проживать эмоции постороннего человека, как свои собственные. У актеров умение поставить себя на место другого человека и переживать то же, что и он, развито сильнее, чем у остальных. А у меня патологически сильно. Можно сказать, аномально. Еще в детстве меня не могли успокоить, когда я рыдала из-за подруги Гальки и подруги Верки. И ту, и другую били родители. У меня поднималась температура. И мне вызывали врача. А однажды я так убивалась из-за воробья, у которого что-то сломалось и он не мог летать, что мне вызвали в детский сад психиатра. Я трое суток говорила только о воробье, ничего не ела и не играла с другими детьми. Какая-то добрая воспитательница, решив, что меня могут отправить в психдиспансер, сжалилась и предупредила, что если меня спросят про воробья, то я не должна о нем говорить. И я молчала. Но это была уловка. Я долго не могла забыть воробушка и отказывалась есть. Когда я выросла, то моя способность к сопереживанию приобрела совсем болезненные формы. Я то и дело рыдала, примеривая на себя судьбу киногероинь. Мой бывший муж перестал ходить со мной в кино. Я ему мешала во время просмотра: начинала копировать приступы удушья, случавшиеся с героиней на экране. Или закрывала лицо, если героиню хлестали по щекам. Бросалась к мужу на плечо, зажмуривалась, повторяя: «Не надо, не надо!» Муж недовольно вздыхал: «Ну вот, опять!» Он не выдерживал, и мы уходили, не досмотрев фильм. Так вот, теперь эта моя болезнь, или особенность, приобрела новые формы.

Я актриса, которая стала слышать мысли других людей. И произошло это не по заданию режиссера, требующего погружения в «предлагаемые обстоятельства», а так, вне профессиональной надобности, спонтанно. По-научному способность чувствовать и слышать мысли другого, как свои, называется экстрасенсорной способностью.

Как-то раз, глядя на мужчину и женщину, находящихся на приличном от меня расстоянии, я вдруг услышала весь их разговор. И даже знала наперед, что женщина уйдет первой. «Ну что?» — он зацепил пальцем поясок ее платья. «А что что?» — она отвернулась. «Я спрашиваю тебя — и что?» — снова повторил он. Она не отвечала, только улыбалась. И стала отступать, глядя ему в лицо. Потом пошла прочь. Я точно почувствовала, что в кармане у нее лежит письмо, которое она так и не решилась ему отдать. Она писала, что у них будет ребенок Он закричал ей вдогонку: «До завтра!» Но они никогда больше не встретились.

Сначала я решила, что просто устала и слышу собственные мысли. Но вскоре это повторилось. Я стала заканчивать фразы говоривших со мной людей. Называть по имени незнакомцев. И даже давать советы прохожим, мгновенно внедряясь в их личную ситуацию. Иногда мне приходилось плакать, завидев чье-то лицо, и скорбеть, предчувствуя его судьбу. Но потом я научилась освобождать себя от потрясения чужой жизнью. Моя задача все равно была — прожить свою. Как и у каждого человека при рождении уже есть эта задача.

А в моей жизни, как мне казалось, все было нагромождено и требовалась долгая и тщательная уборка. Конечно, тому, что со мной произошло, способствовали все перипетии моей жизни в последний год. Так думаю я. Ведь говорят: ясновидение приходит после потрясения — как физического, так и эмоционального. Правда, не ко всем. Особое место в пробуждении сверхчувствительности и дара телепатии отводят ударам головой. Вангу тряхануло об землю, сперва приподняв ураганной волной на несколько метров. Это наиболее известный случай. А сколько малоизвестных ясновидящих были биты по голове или падали с высоты? После чего и становились человеком-рентгеном или женщиной-магнитом.

Стресс встречается еще чаще, чем ураган или другое стихийное бедствие, а у меня случалось и то, и то. Падать начала с самого раннего детства. Потом меня роняли уже в подростковом возрасте — я залезала на плечи однокласснику и мы куда-то ехали в моем дворе. Одно неловкое движение — и я на земле. Меня роняли в танце и, поднимая, с облегчением обнаруживали, что жива. С лошади тоже было, вернее, с большого пони, который рванулся с места в галоп. Но роковое падение произошло на съемках передачи «Самая последняя героиня». Я получила задание — разведать планы противоположного лагеря. Мне помогли залезть на дерево. Я увидела палатки наших противников. В этот момент ветка обломилась, и я упала на землю. Боли я не чувствовала. Но, как только поднялась, ощутила новую информацию. Ясно увидела намерения другого лагеря и то, о чем они тайно договаривались. И дальше уже не теряла этой новой способности, — словно подключалась к радио- и видеоволне, считывала информацию в головах других.

Впрочем, психологический стресс меня никогда не покидал. Вскоре после падения на съемках «Самой последней героини» расстроилась моя личная жизнь — с Винни. Это я его так назвала, соединив его имя — Вениамин и персонажа детской книжки, Винни Пуха. Да и все в его внешности и характере — близорукого человека с лицом и поведением ребенка — напоминало этого трогательного медвежонка. И даже его любовь к выпивке походила на любовь детей к мороженому. Он не мог остановиться и когда, случалось, падал, то говорил весело: «Пух!» Я прозвала его сначала «Пух», потом «Винни». Когда-то, под натиском друзей, я дала слово никогда от него не уходить. Слабым звеном в нашей связке все считали именно меня. А его — нуждающимся в постоянной опеке и моральной поддержке. Почему меня считали слабым звеном? Потому что у меня было много попыток устроить личную жизнь еще до Винни. У него, правда, тоже. Но мужчинам это прощается чаще, чем женщинам. А так как все кандидаты на мою «вторую половинку» не оправдали надежд и оторвались от меня на огромное расстояние, то в Винни я пыталась вложить все неизрасходованное чувство.

Но приобретенный мной дар потребовал взамен и жертвоприношений. Это можно долго объяснять, но если коротко и жестко, — я потеряла интерес к плотским удовольствиям. И что еще любопытнее, испытывала их только в фантазиях, как правило, об уже ушедших людях. Несмотря на то, что мы с Винни перестали быть парой любовников, все равно мы остались парой, которая не могла разъединиться. Вроде двух слипшихся мушек. Это было радостью и мукой, как все настоящее в жизни. Мы жили с ним по соседству, на одной лестничной площадке и каждый вечер бегали друг к другу в гости. Смотрели фильмы, ругали картины и актеров, своих коллег. Делились лекарствами и советами. Играли вместе в одном спектакле, который он поставил по собственной пьесе. Переживали все неудачи и трудности, связанные с этой работой. А так — разошлись.

Но главное потрясшее мою жизнь в последний год событие было связано не с Винни. Я не спасла заболевшую гриппом маму. И стала свидетелем ее угасания в окружении чужих людей в белых халатах. В моем сознании постоянно возникали картины ее последних дней и гораздо более ранних дней ее жизни. Теперь, я находила взаимосвязь ее внезапного ухода с ранним жизненным предательством. Оно поселилось рядом с ней, шло бок о бок, и привело к обрыву ее жизни. И к моей полной растерянности — перед всеобщей слепотой и нашим невниманием друг к другу. К знакам судьбы, которых мы не замечаем. И кто знает, может, поэтому во мне поселилось это загадочное свойство. Словно меня обрекли на особую миссию: сочувствовать и сопереживать тем, кто молча в этом нуждался.