Твари творчества

Глава 26. «Анонимы»

Я оказалась в небольшом зале, заполненном людьми. Одни разговаривали вполголоса, стоя у окна, другие рассаживались за огромным столом, стоящим в центре. Кто-то сидел молча на стульях, расставленных вдоль стен. Небольшая группа в углу, тихо напевала под гитару: «Я поднимаю свой бокал за неизбежность смены….» В другом углу декламировали: «Пью горечь тубероз, ночей осенних горечь…» У окна какой-то мужчина с очень узнаваемым по журналам и экрану лицом рассуждал об Аполлинере и его книге стихов «Алкоголи». Я узнала его — это был лидер скандальной рок-группы. На последнем концерте ему запретили петь в живую и включили фонограмму. В ответ он разбил всю аппаратуру.

«У Аполлинера есть такие строчки, — говорил он, — я жизнь пью, как спирт!» Так вот, поэт имеет в виду, что жизнь — это хмель и яд одновременно…» Его слушали, встав в кружок, не менее примечательные персоны: я заметила много известных лиц, в том числе нескольких моих знакомых, которых я давно потеряла из виду. Вдруг все обернулись. В комнату вошел полноватый мужчина средних лет, видно было, что его ждали. Наверное, он был здесь главным, так как все замолчали при его появлении и тут же начали рассаживаться. Некоторые устроились прямо на подоконниках.

Я оглянулась, ища Незнакомца. Но он как будто растворился. А может, сидел в дальнем углу, вне моего поля зрения. Решив, что он предоставил меня самой себе намеренно, я отправилась в поисках места. В последнюю минуту мне повезло: за столом оказался свободный стул, прямо возле Главного, ведущего собрание. Он сидел ко мне в профиль. Я обратила внимание на его очень прямую осанку и полуприкрытые веки, словно он медитировал. Впрочем, изучение человека с такого близкого расстояния напоминало подглядывание. И я перевела взгляд на тех, кто окружал меня за столом.

Это были люди разного возраста. Всего, как мне показалось, вокруг стола сидело человек двадцать. А вместе со всеми остальными — на подоконниках и стульях, — человек сорок, аудитория была заполнена до отказа. Но вот ведущий сказал, что собрание можно считать открытым. И предложил слово первому желающему. Его не пришлось долго ждать — поднялся молодой парень. Он, как и все последующие выступавшие, не назвал своего имени. Так было заведено. Вставая, говоривший представлялся алкоголиком анонимом и начинал свой рассказ.

«Я алкоголик. Пью с 14-ти лет. В моей жизни было все — родители, дом в центре города, собака. Семья благополучная. Отец и мать — профессора. У меня был брат. Старший. Он погиб. Его убили в драке. И все посыпалось. Отец не перенес удара, умер. У матери руки опустились. Все время глаза на мокром месте. Я уходил из дома, шатался, ну и пил. И кололся. Это вместе идет. Деньги кончались, я у матери воровал. Она увидит, сама дает. Я угрожал, что убью себя, если не получу дозу. Меня крутило по-черному. Она боялась, что и меня потеряет. А мне это помогало — ширнешься и не чувствуешь. А потом она вдруг стала меня Толиком называть — это братом. Толик, да Толик… Забыла, что он умер. Память потеряла совсем. А меня не звала. Как будто и не было меня. Приду домой — и бегаю, прячусь по углам, чтобы не слышать: Толик, да Толик. А она за мной. Я из дома, она вслед: Ты куда, Толик? И меня придавило! И уже доза не берет — как Толиком назовет, ничего на меня не действует. Какой я Толик? Толик был тихим, никого пальцем не мог тронуть. Я Толику в подметки не годился… Как будто специально она память потеряла, чтоб меня совесть замучила». «Я паспорт в столе нашла. Там Толик!» — сказала вдруг маленькая женщина, сидевшая рядом с ним. Все, присутствующие принялись ее разглядывать. Она тянула тоненькую жилистую шею из непомерно большого воротника своей вязаной кофты, как будто пыталась разглядеть что-то поверх голов, сидящих напротив нее людей. Ну, настоящий одуванчик, готовый вот-вот облететь. Между парнем и женщиной легко было заметить внешнее сходство — это и были мать и сын. «Чей паспорт ты смотрела, мама?» — со вздохом спросил парень. Но она была где-то далеко в своих мыслях. «Я чувствую, нам здесь не помогут!» — выкрикнула она. Парень оторвал от нее взгляд и заключил: «Не могу Толиком называться. Пусть лучше аноним».

Вслед за парнем поднялась немолодая, очень полная женщина. «Я алкоголик, — пробормотала она себе под нос и замолчала. Видно было, что ей тяжело далось это признание, и к тому же ее мучила одышка у курильщицы со стажем. Она закашлялась и переведя дыхание, продолжила с расстановкой: «Я не могла иметь детей — ошибка врача, в ранней молодости… Моим ребенком была для меня моя старенькая мама. Они ж в старости, как дети… за ними надо ухаживать. Год назад мама умерла. Я потеряла своего ребенка…» Она запнулась, заморгала, пытаясь подавить подступившие слезы. Через минуту-другую ей удалось справиться с собой. Она заговорила спокойнее и почти с удовольствием. «Я потеряла интерес ко всему, даже к сцене. Совсем не играю, да и не хочу. А когда все-таки зовут, и я соглашаюсь, очень редко, то только чтобы посмотреть на людей. И все чаще, когда стою на сцене, ловлю себя на мысли, что хочу кого-нибудь изнасиловать. Кого-нибудь маленького-маленького. В первом ряду. Такое ощущение, что на меня приходят посмотреть, как на разбившегося инопланетянина. Я возвращаюсь домой, включаю телевизор, но потом сразу выключаю, потому что и там по мне как будто справляют поминки. Очень шумные, с песнями. И среди тех, кто пришел проводить меня в последний путь, — ни одного живого лица». Она достала носовой платок и вытерла вспотевшее лицо. Я пригляделась и узнала в ней Разухабистую, актрису, которую недавно видела на сцене в антрепризном спектакле «Давайте развлечемся».

Ведущий собрание повернулся к хорошенькой брюнетке в темных очках, что сидела справа от него: «Вы следующая?»

Увидев, что на нее обращены взгляды всех присутствующих, она недовольно процедила: «Я не алкоголик, я просто выпила по случаю и села за руль…» «Нет, если вы здесь, значит вы — алкоголик», — возразил ведущий. Брюнетка подавила раздражение и согласилась: «Хорошо. Я — алкоголик… Я выпила по случаю и села за руль. Меня остановили и отобрали права». Договорив, она демонстративно отвернулась, надеясь, что ее оставят в покое. Но ведущий не отпускал: «А почему вы выпили и сели за руль?» Секунду женщина колебалась, отвечать или нет, но в конце концов выпалила скороговоркой: «Потому что мне больше нечего делать! Днем я сплю, а по ночам езжу в одиночестве. Днем меня все узнают, я вынуждена прятать лицо — в кабинете врача, в магазине, на улице… На меня смотрят, как на обложку журнала, просят дать автограф, никому и в голову не придет, что мне хочется быть, как все… Я же не могу подойти к первому встречному и, дав ему автограф, предложить: «Пойдем! У меня два года не было мужчины». Его хватит апоплексический удар! Мне даже поговорить по душам не с кем! Особенно я ненавижу праздники Меня остановили в праздник». Выдохнув на последнем слове, она сразу успокоилась и всем своим видом продемонстрировала, что готова слушать очередного выступающего. А я принялась гадать: кто из известных актрис может скрываться за темными очками? Так и не найдя ответа, решила, что это, в сущности, неважно. И даже, укорила себя за попытку определить личность того, кто хочет наконец стать анонимом.

«Я анонимный алкоголик!» — выкрикнула строгого вида женщина в очках, поднявшись с шумом со своего стула, и тут же застыла, оценивая реакцию окружающих на свой внезапный выплеск Все дружно захихикали — ее голос и вправду шел вразрез с предыдущими выступавшими. Можно сказать, он был жизнеутверждающим. «Похожа на учительницу или на врача, — подумала я, — уверенно держится и столько энергии в голосе!» Выждав, пока все отсмеются, она продолжила: «Я долго болела, была прикована к постели, год провела в четырех стенах, думала, никогда больше не встану. Забыла, как люди выглядят. А потом вдруг выздоровела. Казалось, все меня ждут на улице с распростертыми объятьями. И я буду каждого на улице целовать. Вышла из дома, солнце светило. Тепло. Иду и смотрю на всех. А на меня никто внимания не обращает. Ну, ничего, думаю, я бледная, худая, вот загорю, поправлюсь немного и заметят. Захотелось чем-нибудь себя порадовать, устроить праздник И тут появилась мысль купить дорогого сыра с плесенью. Много не съешь, а по чуть-чуть — м-м-м, деликатес. Я очень люблю сыр. Пришла. Попросила сыра. Громко так сказала. Продавщица за прилавком стояла ко мне спиной и смотрела сериал «Отдай свое сердце». Она даже не повернулась в мою сторону. Я ждала. Подошла другая, тоже спиной встала. Они начали обсуждать героиню сериала, разговаривали, будто меня нет, носовые платки вынимали, сморкались… И я сказала, очень доброжелательно: «Вы должны мне ответить на вопрос: у вас есть сыр?» Первая развернулась и как заорет: «Женщина! Как вы можете думать о сыре, когда Розетту муж с пятью детьми бросил на улице без копейки денег, а у нее в это время шестой в животе ножками барабанит! Ей помощь нужна, а вы со своим сыром!» И отвернулась. Я помолчала. Потом говорю: «У меня сегодня день рождения!» Но никто меня не слышит — телевизор на весь магазин орет. Я плюнула, ушла. Не было у меня никакого дня рождения. Это я свое выздоровление днем рождения назвала. Плохо сразу стало. Как будто дырку мне просверлили где-то внутри… Купила себе бутылку в супермаркете и дома выпила ее всю. И села смотреть сериал.

Жду, когда он закончится. С тех пор почти не выхожу. Опять живу в четырех стенах, боюсь».

Не успела она договорить последние слова, как со своего места вскочила худенькая девушка, почти подросток Ее бодрый и юный вид как-то не вязался с «Домом ветеранов». Казалось, она попала сюда по ошибке, которая вот-вот обнаружится… Она затараторила тоненьким голоском, без остановки.

«Я анонимный алкоголик, хочу стать анонимом сердца. Мой возлюбленный… Котя, да неважно как его зовут, бросил меня ради Инги — ее все знают, она вела музыкальное шоу «Ностальгия по живому». Он случайно попал на это шоу в клубе, и с тех пор голову потерял — сидел в первом ряду, говорит, что она ему подмигивала, знаки посылала со сцены. Я думала, он дурака валяет, а он всерьез. Крышу ему конкретно оторвало. С тех пор ходит на все ее выступления, ездит за ней повсюду. А Инга о нем знать не знает. Да и не Инга она — никому не известно ее настоящее имя. Одно время он пытался одевать меня под Ингу. Просил, чтобы я себя Ингой называла и ему подмигивала, встав на стол. Я один раз согласилась. Купила парик, сапоги, чулки в сеточку и темные очки. Надела все это. Посмотрела в зеркало — копия Инги, не отличишь. Ужас. Проделала, что он хотел. Но сначала напилась. А он сидел и балдел. Дурак! Мне так противно стало. Я разревелась. Стала сдирать с себя все. И убежала. Пришла домой и под душ — хотелось все смыть. К телефону больше не подхожу. Сижу дома и пью». Она замолчала, но продолжала стоять, все еще находясь под впечатлением от собственных слов. Все тоже притихли, сверяя ее ощущения со своими. Ведущий собрания предложил слово следующему.

Им оказался высокий, сильно сутулившийся мужчина. Я без труда вспомнила его имя, но здесь это имя не имело никакого значения. Слегка постаревший, по сравнению со своими ролями в знаменитых лет десять назад фильмах, он тем не менее был легко узнаваем. Никто из присутствующих не проявил любопытства поклонника, продолжая спокойно сидеть и готовясь выслушать его, как и всех остальных.

«Я анонимный алкоголик! Хочу стать анонимом сердца. Пью двадцать лет. Пришел в театр. Не курил, не пил, занимался спортом — бегал по утрам. Там все пили. Я не пил. Меня звали, я отказывался. Тогда на меня стали коситься: «Ты что, не мужик, а компанию поддержать?» Терпел, терпел, а потом как-то согласился. Сначала пил в меру. Потом меру потерял. Даже сам не заметил, когда. А теперь понимаю, а как было не потерять? Начало сезона — фуршет, конец сезона — фуршет, премьера — фуршет, сотый спектакль — фуршет. Праздники: Новый год, восьмое марта, первое сентября, юбилеи — фуршет, дни рождения — фуршет, похороны — фуршет! А в труппе 70 человек — тут как ни крутись, каждую неделю или день рождения, или похороны. Получается, сначала пил, чтоб пробиться, потом, чтоб расслабиться. Стал выходить пьяным на сцену, но, слава Богу, никто не замечал. А потом начал забывать текст, вот это было страшно. Тогда понял — все! Решил бросить театр. А потом как-то так само получилось, что написал пьесу. На спор — сел и написал. Она даже была поставлена. Хорошая пьеса получилась. Однажды мне позвонили и пригласили в литературный институт — пьесу свою почитать студентам; Я пошел. Это был последний день семестра, перед летними каникулами. Прочитал. Обсудили. Разлили шампанское. Я отказался. А профессор — пожилая женщина аристократического вида так и сказала: «Я не доверяю людям, которые не пьют». И говорит: «Вампилов в институте ни одного дня не был трезвым». Так мне сказала эта старая дама, она ему преподавала, и на меня посмотрела многозначительно. Я выпил. Из уважения: гении пили! Теперь уже лет десять я не пишу пьесы и не играю. Но пью. Хотя в этом веке уже не нужны гении и алкоголики. Их просто не замечают». Он закончил свое выступление и уже готов был сесть, но ведущий остановил его: «Можете пояснить? Почему гениев и алкоголиков не замечают?»

Актер обрадовался возможности продлить свое пребывание перед публикой и с удовольствием принялся развивать свою мысль.

«Очень просто — гений не вписывается в телевизионный формат. А значит, в сегодняшний день! К тому же вид у него не гламурный. Он на внешность вообще внимания не обращает, ему не до этого. Он не интерактивен — он одиночка, до него не достучаться, мучается при свете лампы, решая вечные вопросы. Он на них когда-нибудь ответил? Кто-нибудь что-нибудь понял? Нет! Так кому он нужен? Сегодня думать надо быстрее. Сегодня жить надо быстрее. Вот романы сегодня как пишутся? Коллективно. За месяц — два максимум. А в авторы назначают какую-нибудь красавицу-вдову.

А гений со своей книгой для вечности провозится всю жизнь. А сегодня как говорят: «Через двадцать лет, ну сорок, уже не помнят тех, кто писал свои шедевры». И добавляют: «Их читатель умер, их зритель тоже. Поколение сменилось». То есть все надо делать очень быстро. Другое дело — бренд. Вот Достоевский — сколько лет ушло, прежде чем его имя стало приносить деньги? Целый век! Достоевский сегодня — это и масло «Достоевский», и рок-группа «Достоевский», и журналист, пишущий под псевдонимом «Дастаеффский», и фабрика мужской одежды. Бренд — само слово уже бодрит А гении всегда больны: или пьют, или еще что-нибудь… Как и алкоголики. Ну вот, пожалуй, все».

Его речь произвела впечатление. Все заулыбались, стали походить на благодарных зрителей. Раздались два-три нерешительных хлопка, но хлопавшие тут же осеклись, поймав на себе укоризненный взгляд ведущего. Среди анонимов нельзя было никого выделять и никем восторгаться — это могло нарушить атмосферу доверия. Здесь действовал принцип: откровение каждого — его личный подвиг. А подвиг не может сопровождаться аплодисментами.