Твари творчества

Глава 35. «Чаепитие»

На следующий день, ровно в пять, я сидела у Мандарины в окружении ее десяти кошек и пила чай.

«Есть хорошая новость и плохая, — сразу перешла к делу Мандарина. — Плохая — задержали наркомана и актера. Наркоман вел съемку скрытой камерой. Актер его страховал. Их отвезли и допросили. Камеру конфисковали вместе с материалами.

Хорошая новость — их все равно отпустили. Актер стал рассказывать о своих фильмах, поставил автограф, — все оказались поклонниками. Он какого-то начальника разведки играл, так это их любимое кино. Что за работники… Ты понимаешь, в чьих мы руках? Они так любое государственное дело завалят — разложение. Ну, а дальше наркомана актер тоже взял на себя. Сказал, что тот любитель-кинематографист и хотел снять фильм в стиле «Догмы». У них же всегда такая любительская съемка, из-под полы… Поэтому, мол, скрытая камера, для большего правдоподобия. Навешал лапшу на уши… Профессиональный актер все-таки. Те поверили… На любовь к искусству можно многое списать.

Еще одна хорошая новость — у нас есть то, что я записывала на диктофон: вся болтовня невесты и Массмедийкина. Настоящий радиотеатр! В стиле «продвинутый домострой». Теперь надо монтировать».

Мандарине на колени прыгнул один из ее питомцев, и она стала почесывать его загривок, приговаривая: «Ну что, Константин, объелся, теперь мурлычешь?»

Я вспомнила про Лизину запись, которую оставляла Мандарине, и решила, что теперь, могу о ней рассказать.

«Еще есть кассета, та, что я тебе оставляла на хранение. Это тоже по Массмедийкину. Одна девушка, актриса…» Мандарина оторвала взгляд от кота. Я продолжила: «Да, именно, девушка, с которой он жил и работал… Это ее запись. Так что, приобщи ко всем другим материалам».

Мандарина на секунду задумалась, пытаясь вспомнить, о какой кассете идет речь, но тут же понимающе кивнула. Ей на плечи прыгнул еще один кот и тоже улегся. Теперь у нее на коленях лежала кошачья черная «муфта», а на плечах — кошачий рыжий «воротник».

Я спросила: «Хорошо, фильм мы смонтируем, а кто поможет с его демонстрацией?»

«Это самое сложное. Но люди есть, — отвечала Мандарина, — мой родственник, он в телекорпорации на хорошей должности, и еще кое-кто. Телеповар обещал свою помощь и актриса из «Майского дня». У нес среди телевизионного начальства есть одноклассник. Ради такого дела она собирается с ним встретиться. Он был в нес влюблен в пятом классе. Может, сработает».

«А к выборам Главного надо какую-нибудь акцию готовить?» — задала я очередной вопрос, стараясь не отвлекаться на постоянно перемещающихся по квартире кошек.

«Бессмысленно. Его выберут, — флегматично отвечала Мандарина. — Можно сказать, уже выбрали. Он же сам себя и выбирает! Все остальное только видимость — соперники, кандидаты. Все эти Ивановы-Шнурковы и прочие. Нас интересует публичное разоблачение его в День города».

Я решила уточнить: «А когда выборы? Забыла…»

На выборы я идти не собиралась, хотя повсюду агитировали. Везде висели призывы идти голосовать и обещали за это бесплатные продукты.

Мандарина взглянула на меня с упреком, словно осуждая мою рассеянность. «Запомни и больше не спрашивай, — строго сказала она, — выборы через три недели. А еще через пять дней — День города. К этому моменту мы должны успеть смонтировать наш документальный фильм».

Я вспомнил а слова Лизы, что День города и юбилей творческой деятельности Массмедийкина, приходятся на ее сороковой день. Подсчитала в уме — да, действительно совпадает.

В этот момент со шкафа за моей спиной спланировал большой белый кот. Прямо мне на колени. И стал устраиваться.

«О, это Эдельвейс! — обрадовалась Мандарина. — Погладь его, он очень любит женщин». Я стала гладить Эдельвейса. Его урчание придало моим размышлениям философское направление.

«День этого города, можно сказать, — поминки другого города. Того, которым он когда-то был. Все безвременно ушедшие — писатели и читатели, самоучки и гении, бывшие живые люди, — где они? Превратили город в лабораторию по выведению звезд и хлопающей публики. Телевизионные псевдолюди, дубли-клоны, как пластиковые пакеты и бутылки! Они же не разлагаются на биологические составляющие, а только засоряют почву. Но зато погоду на День города организуют! Будет чистое небо, вернется золотая осень. Листья на деревьях перекрасят».

Закончив монолог, я взглянула на Мандарину. На ней по-прежнему сидели оба кота, но в руках у нее уже появился мандарин.

«Тебе бы поэмы писать…» — меланхолично произнесла она и сунула дольку в рот.

«Прости, занесло, — оправдалась я — Как ты думаешь, памятник Массмедийкину поставят?»

Она просияла от удовольствия.

«Конечно, снимут голову у главного писателя на площади и вместо нее водрузят голову Массмедийкина. И еще кинокамеру ему сунут в руку… И на постаменте высекут. «От благодарного зрителя»«.

«Вся надежда тогда на голубей. Если к тому моменту еще останутся летающие птицы», — подхватила я.

Мандарина чуть не подавилась от хохота.

«Тогда анонимы обделают. Будет у них новое задание!»

Наш смех вызвал очередное перемещение котов. Эдельвейс оставил мои колени, запрыгнув на спинку дивана, на котором сидела Мандарина. Туда же вслед за ним последовал и рыжий кот.

«Да, а то, что случилось с невестой, — твоя работа?» — поинтересовалась я.

«Естественно, котам приходится прочищать желудки слабительным», — призналась Мандарина.

«Так это было слабительное?» — спросила я, поморщившись.

«Да, кошачье, в креме на бисквитах», — объяснила она.

Судя по ее спокойствию, Мандарина была еще и не на это способна. Я притихла, представляя себе, с каким радостным выражением лица она все это замыслила и осуществила. Наверняка, с помощью Незнакомца в кимоно.

«Как тебе невеста?» — спросила я через паузу.

«Восьмое чудо света!» — заулыбалась Мандарина.

«Да, — подхватила я. — Он, кстати, ее побаивается! Она становится неуправляемой, несмотря на все его затрещины! Она его еще перещеголяет. Увидишь, станет первой леди кинематографа. Хорошенькая перспектива?»

Судя по скучающему виду Мандарины, невеста вообще не заслуживала внимания. И я задала вопрос по существу.

«А план юбилейного концерта известен?»

«Известен, — ровным голосом отозвалась Мандарина, — будут крики «слава!», речи. Песни под фонограмму, вручение статуэток, и кино, кино… Телерепортажи, конечно. Народ счастлив, что ему дали посмотреть на главного хозяина».

Я помолчала. Меня давно мучил вопрос: кому известна вся правда о Богородском. О его раздвоении. И решила аккуратно спросить.

«Скажи, анонимы все знают о Богородском?»

«Никто никогда не знает всего, — она сбросила со своих колен черного кота, и, понизив голос, объяснила, — но есть один нюанс. Работа, которой мы занимаемся на собраниях, пробуждает интуицию. Случаются прозрения. Многие все понимают и не задают лишних вопросов».

«А собрания до выборов не будет?» — полюбопытствовала я. Но сразу поняла, что не к месту.

«Его же некому вести!» — Мандарина округлила глаза, давая понять, что я задала глупый вопрос.

«А вдруг сам?»

«Никаких вдруг. Это невозможно! — Она раздраженно положила ногу на ногу. — Перед выборами его изолировали от всех контактов и влияний. От стресса… Специалисты его накачивают, следят за перепадами настроения. Даже если бы он передумал, — что в случае с Массмедийкиным, невозможно представить, — ему бы просто не позволили это сделать. Его же обрабатывают по его же методике. Внушают: ты — лучший, эту власть вручил тебе народ, тебя ждет вечная Земная слава! Ты создал этот телевизионный город-рай, тебя ждал этот зритель… Ну, вся эта отработанная белиберда. Даже если с ним и случится приступ, его быстро приведут в чувство».

В словах Мандарины была безупречная логика, у нее, вообще, с логикой было гораздо лучше, чем у меня.

Меня волновала еще одна тема — поездка Винни на море. После того, как он принял участие в банкете Массмедийкина и познакомился кое-с-кем из анонимов, мне казалось, что его отъезд не может быть частным делом.

«Хотела с тобой посоветоваться насчет Винни…» — начала я издалека.

Мандарина тут же успокоила: «Он уже не едет к морю. Подождет».

«Ты с ним говорила?» — удивилась я.

«Да, мы перебросилась парой слов на банкете. Он похвастался, что через пару дней будет загорать… Пусть лучше нам поможет, мало ли что. Потом загорит».

Я с благодарностью взглянула на Мандарину. Она хранила деловое спокойствие. И только покачивала ногой в тапке, которую пытался поймать сидящий на ковре большой пятнистый кот.

«Хорошо, а если мы покажем наш фильм на день Города, но не получим нужного эффекта, что с нами за все это будет?»

Но Мандарина и на это отвечала с завидным спокойствием.

«То же самое и будет, что и сейчас! Хотя, — она на мгновение задумалась, но тут же продолжила, — что-то должно произойти… Матвей, брысь! — она вырвала тапку из когтей пятнистого и подобрала под себя ноги, после чего заключила: «На худой конец, станем пенсионерами — анонимами.

Свой дом ветеранов у нас уже есть, он бессрочный.

«А его не могут прикрыть?»

Я прокручивала в уме самые худшие варианты и ждала, что Мандарина меня успокоит.

«Не думаю, — произнесла она апатично, — на ветеранов всегда было наплевать, как и на алкоголиков… Собственно, наплевать на всех, а на этих тем более!» Она вдруг ехидно улыбнулась, придумав очередную колкость: «Что ты хочешь, мы наблюдаем пир посредственностей! Ты слышала, как он сказал: «перевести зрителя в виртуалку»? Это решило бы все их проблемы: абсолютная управляемость. Но пока это им не под силу! Так что остается шанс на наше выживание в трудных условиях. Если ничего не изменится, наш коллектив пополнится новыми членами. Нас станет больше, чем их. А там видно будет».

Мандарина поднялась с дивана и стала влезать в свои тапки. «Жаль, что коты не могут принести мне мандарины. Приходится самой!» И зашлепала в сторону кухни. Послышалась какая-то возня и причитания: «Ты зачем перевернул горшок с цветами? А, Кузьма? Назло? И не подлизывайся…» Она появилась с тарелкой мандаринов и села на прежнее место. «Бери!» — указала она мне на тарелку, взяла себе большой мандарин и стала сдирать кожуру. Я тоже взяла мандарин.

«Да. поздравляю! Как тебе удалось подружиться с Объектовым?»

Она прожевала. И без тени иронии произнесла «Человек нуждался в любви… вспоминал, как зарывал в детстве косточки в землю. Я протянула ему руку помощи».

«Надо еще и Алевтине протянуть эту руку, — сказала я и взяла второй мандарин. — Та, что Массмедийкина на банкете опекала, крашеная блондинка, утомленная… Она мне все звонит и приглашает на презентации. Иногда плачет, в голосе что-то детское появляется. Говорит, что подсела на телевизионную иглу».

Мандарина поддержала мое предложение: «Тащи ее к нам… Будем стареть в безвестности».

Когда на тарелке не осталось ни одного мандарина, наш разговор закончился. Я ушла к себе.

Придя домой, позвонила Вере Петровне. Она опять не сняла трубку. Так уже было неделю назад. И так повторилось еще через неделю. «Не может быть! Она всегда дома», — недоумевала я. Но внутреннее чувство подсказывало — она «ушла». Я гнала от себя эту мысль. И все не хотела переселять Веру Петровну в иное пространство. Продолжала набирать ее номер телефона. Никого.

«Любимая! — решилась я заговорить с ней, — Верочка Петровна… Устала?»

В трубке — только длинные гудки.

«Улетела!» — отвечал ее голос.

«Вот так, без одной ноги?»

«С крыльями!».

«Так и не досмотрев тысячную серию «Здесь весь сюжет знаешь до конца!»

«До встречи!»

Будет встреча, будет, мы все встретимся — это, как долгая эмиграция! — вспомнила я слова одного хорошего человека. «Будет встреча!» произнесла я вслух. Потап- ка смотрел на меня с дивана с надеждой.