Твари творчества

Глава 21. «В ночь»

Через час с лишним все трое были в алкогольном ударе. «Споем?» — предложил Винни и затянул: «Две звезды, две славных повести….»

Песня вдохновила меня на подвиги, и я хлопнула Винни по плечу: «Пойдем, спилим их пластиковые деревья?» Винни согласился. Сбегал домой за электропилой, которую еще год назад выкупил на съемках какого-то сериала, где изображал маньяка, и за фонариком. (Маньяк, правда, из него получился — обхохочешься).

Взяв Потапку на руки, мы вышли на улицу. Долго искать пластиковые насаждения нам не пришлось — то тут, то там чернели острые сучья искусственных кустов и стояли похожие, как один, деревья. «Давай, пили прямо под корень, не раздумывай!» — скомандовала я Винни. Он наклонился и, перекрестившись, включил электропилу. По- тапка прижался к моей груди, выпустив на всякий случай коготки. «Не бойся, Потапка, мы убираем во дворе мусор», — приговаривала я, гладя его за ушком. Вскоре ландшафт приобрел девственные черты — г. его освещал желтоватым светом единственный во дворе фонарь.

Обойдя окрестности и убедившись в том, что кругом все гладко и чисто, Винни, по своему обыкновению, решил размять пространство голосом. «Бэса мэ, бэса мэ мучо-о-о!» — пел он, помогая себе жестикуляцией и строя смешные гримасы. Потапка поглядывал на меня, пока я подпевала: «мэ- мучо-о-о!» Потом мяукнул: «Не нравишься ты мне последнее время!» Он смотрел своими желтыми глазами, и взгляд его был серьезен. Я знала, что если Потапка заговорил, значит, хочет о чем-то предупредить, значит, стоит задуматься. Но сейчас я была не в состоянии быть серьезной и, проведя ладонью по его пушистому тельцу, тянула дальше:

«Бэса мэ, бэса мэ му-у-чо!» Я пела с воодушевлением, оттого, что Винни и Потапка рядом. И сердце отозвалось и начало расцветать. Захотелось философствовать, — делиться своими мыслями и чувствами с самыми близкими.

«Боже, Винни, как бывает неожиданно хорошо! Когда после трагического происшествия, отчаяния, вдруг, отпускает и становится особенно легко! Девятый день Лизе, и она дала мне силы. Хочется орать, всех любить и совершать поступки… — громко рассуждала я, пока мы гуляли по двору, напоминающему теперь лунный ландшафт. — Ты представляешь, некоторые люди не могут проораться? У них с детства сперто дыхание. Им не хватает этого крика. Не получилось заорать при рождении, заявить о себе во всю глотку, а потом некогда и негде. Квартирки маленькие, кругом соседи, на уроках сиди, молчи в тряпочку. А отсюда и ругань, которая вылетает из глотки самопроизвольно. Это несостоявшийся крик принимает такие уродливые формы. Становится гоготом, ржанием, как у зрителя. Больше скажу — на этот крик есть запрет. Кстати, многие становятся театральными актерами в надежде выразить этот крик Вот и у Лизы был такой шанс. А ей не дали это сделать. Лишили собственного голоса. Втиснули в искусственную форму, как в узкую одежду. А потом, эта форма стала существовать отдельно от нее, но называться ее именем. Из живого человека сделали бренд! А сама Лиза стала уже не нужной. И от этой несправедливости она стала болеть и… Ты меня слушаешь?»

Винни кивнул в знак согласия или сделал вид… Но мне и этого было достаточно, чтобы продолжить: «Конечно, ей не просто крик нужен был, ей нужно было состояться в любви. А для этого испытать боль. Умереть в своем прежнем образе девственницы, и дать любви родиться заново. А без крика, одного-единственного в своем роде, это невозможно… Крик — это сигнал, клич, который посылается во вселенную: я жива, я есть! С криком приходят силы и уходит отжившее прошлое».

Алкоголь явно стимулировал мое красноречие, и я неслась дальше. «Она мучилась, но ей не дали шанс победить и освободиться. Она была готова любить, а ее остановили на подступах… Заткнули ей рот… Вторичное рождение. Освобождение от груза, облегчение… Это придает ускорение. И крик это демонстрирует. По человеку сразу видно, особенно по женщине, — кричала она уже или нет».

«Так в чем проблема?» — прервал мою словоохотливость Винни, задав вопрос в лоб. Я на секунду остановилась, пытаясь сформулировать: что именно нужно сделать. Но ответа так и не нашла. «Не знаю, как ей помочь», — произнесла я растерянно. — Но успеть надо к сороковому дню, а то…» Кажется, только сейчас я начинала сознавать свою беспомощность перед поставленной мне Лизой задачей. Видя мое замешательство и задумчивость, Винни решил меня развеселить.

«Забудь об этом! — вставил он свою любимую цитату. — Ответ придет сам собой, если это кому-нибудь нужно».

Подпрыгнув на месте, он сделал смешное «па» в воздухе, и стал нарезать круги по двору. Сначала он изображал паровозик, который весело пускает дым и с удовольствием пыхтит, катит свои вагончики. Перед паровозиком появлялась горка. Он был растерян, останавливался, собирался с силами, пар раздувал его щеки. Он давал длинный гудок, с большим трудом тащил состав в горку, и радостно катился с горки вниз. Потом он решил стать птичкой, впервые вылетевшей из гнезда. Она радостно трепетала крохотными крылышками, клевала зерно, вытягивая и втягивая шею. И все для этой птички было ново, и на все она таращила глаза. В какой-то момент его птичка превратилась в жеребенка. Малыш запутался в своих не окрепших еще ногах, но когда разобрался, что с ними делать, поскакал по двору вприпрыжку. Винни прыгал все выше и выше и странно зависал в воздухе. Это вызвало у меня приступ хохота: «У тебя голова пустая, и на тебя сила тяготения не действует!»

«Дуракам закон не писан!» — подхватил мою мысль Винни. И поскакал еще быстрее, подпрыгивая все выше. «На нас закон тяготения не распространяется! Дуракам закон не писан!» — проорал что есть силы Винни и окончательно завис в воздухе. Это было так красиво, что я не стразу сообразила, что произошло. Полюбовавшись секунду-другую, я бросилась к нему Подбежав, попыталась дотянуться до него рукой, но, даже встав на цыпочки, не смогла его достать. «Я же сейчас материализовала крылатое выражение… Господи… я знала, что могу, но так реально вижу впервые!»

Но Винни его положение даже обрадовало. Он стал ехидничать, глядя на меня сверху: «Ну и где твои способности, если не можешь вернуть меня обратно?»

Винни был прав. Как же вернуть? Я стала перебирать в уме все выражения, которые помнила… «Чертик, чертик, поиграй и отдай», — пришло мне на ум. «Нет, не тот случай». При упоминании черта Потапка вздыбил шерсть на загривке. «Сезам откройся? — тоже не то»… «Сколько веревочке ни виться… — нет, не то». Колдуньи из меня точно не получится! По заказу творить чудеса и их отменять я не умею. Да и дело тут не столько в крылатых выражениях, а в непроизвольности и эмоциональной силе, с которой они произносятся. Поэтому, когда спонтанно вырывается, то и получается, а специально — нет.

«Не могу, — отрапортовала я Винни, — оставайся воздушным шариком!» Винни поболтал в воздухе ногами, что придало ему ускорение, и поднялся еще выше. Теперь он мог дотянуться до фонарного столба. «Напоминает плаванье под водой», — комментировал он свои новые ощущения. Это озадачило меня еще больше — плавать я не умела, в отличие от Винни, который был мастерским пловцом и ныряльщиком. Очевидно, ему нравилось выражение недоумения на моем лице, так как он продолжал дразнить меня своими новыми возможностями. Глядя на то, как он комфортно себя чувствует на высоте пяти метров, на фоне звездного неба, словно стоя на невидимой стремянке, я подумала, что скоро придется переименовывать Винни в Карлсона…Но вот его внимание что-то привлекло на фонарном столбе. Он протянул руку, пощупал и явно поразился находке. «Камера видеонаблюдения!» — по-хозяйски прокряхтел он, изучая ее устройство.

«Отлично, разбей ее!» — наказала я, порадовавшись возможности навредить тем, кто ее там установил. Он покрутился вокруг камеры, пошарил в карманах брюк в поисках какого-нибудь предмета. Но не найдя ничего, замахнулся ногой, отчего его тело приняло горизонтальное положение. После нескольких отчаянных попыток ему все-таки удалось пнуть камеру ногой, и она полетела вниз. Это вызвало у меня новый приступ восхищения Винни. «Если б ты видел себя со стороны! Прямо фреска Микеланджело! — изливала я свой восторг. — Вот таким я тебя люблю… летающим! В тебе все-таки больше птички, чем жеребенка!» Винни замахал по-балетному руками, изображая крылья. «У любви, как у пташки крылья…Это кто, Кармен?» — пропел он, все еще паря в воздухе у фонаря и болтая ногами. Его отбрасывало то в одну, то в другую сторону. «Как там дальше… любовь…» «Лю-бовь, лю-бовь…» — подхватила я что есть мочи. «Любовь, любовь!» — затянули мы на два голоса, хохоча и радуясь своей импровизации и чистому звуку, набиравшему силу в пустом пространстве.

Не успела я допеть очередную «любовь», как все внутри меня начало вибрировать, гудеть, превратив мое тело в полый инструмент. Вдруг оно вытянулось в струну, словно кто-то схватил меня за темечко, и стало медленно подниматься вверх. Замерев от страха и сжав еще крепче в своих объятиях Потапку, я продолжала тянуть последнюю ноту, пока было сил.

Винни, заметив мою левитацию, стал ехидно подбадривать: «Еще чуть-чуть, ну что ж так неловко! Ну, еще… Ногами, работай ногами и дыши, дыши!»

Допев до конца свою «любовь», я стала осторожно дышать, все еще не веря в то, что с нами происходит. «Страшно… Дух захватывает», — прошептала я Винни, который, казалось, не видел ничего сверхъестественного в происходящем. «А все «любовь»… не надо упоминать ее всуе!» — пыхтя от волнения, шептала я, почти добравшись до его уха. «Ну да, — продолжал ерничать Винни, — любовь зла…» Но тут же заметил мой испуганный взгляд и замолк. «Осторожней… У меня… сейчас получается, как никогда, не видишь… что ли?» Сказав это, я вдруг начала резко набирать высоту, оставив где-то внизу своего друга. Боясь потерять его, сделала усилие и притормозила, для чего пришлось выдохнуть остатки воздуха из легких и несколько секунд висеть, задержав дыхание.

Я видела под своей ногой его русое темечко, которое приближалось, по мере набора им высоты. Но вот оно оказалось прямо под моей стопой, и я с удовольствием пнула его, словно, это был мяч. Винни нырнул вниз, потом, спружинив, тут же взлетел на пару метров выше меня. Сдерживая приступ смеха, от которого сразу же менялось положение тела в воздухе, я прокричала: «Тобой можно играть в футбол!» Но Винни моя шутка не понравилась. «Не увлекайся, — обиженно отозвался он, — а то улечу куда-нибудь, потом не найдешь!» Я послушалась. И тут же предложила: «Давай попробуем смотаться куда-нибудь, — посмотрим, что у них там… как будто мы — летающая экологическая милиция». Потапка, уже освоившийся в моих объятиях, как будто он только и делал, что летал каждый день над двором, мяукнул одобрительно. Винни согласился, но сначала объяснил, как нужно работать в воздухе ногами и правильно дышать, чтобы перемещаться, не набирая высоту. Это оказалось совсем не сложно и приспособившись, я смогла ускорять и замедлять свое движение.

Пролетев несколько сотен метров и зависнув над соседним районом, где стояли такие же дома — кубики и торчали искусственные макушки деревьев, мы убедились, что зеленых натуральных насаждений, почти не осталось. Повсюду их заменяли яркие искусственные газоны, пластиковые деревья и фотоинсталляции, с изображением парков вместо самих реальных парков. Не говоря уже о перетяжках с призывами: «Что надо смотреть и что надо слушать!», «С нами телебосс!», «Двойной стандарт — наша марка», «Все на выборы Главного режиссера!», «Павлов-Массмедийкин все решит за вас!»

«Ну как впечатление?» — спросила я Винни. Он пожал плечами. «Внизу еще есть какая-то иллюзия… а так..»

Я чувствовала то же, что и он. Но нельзя было позволить настроению испортиться — в воздух можно подниматься только с легкой душой, иначе упадешь.

«Ерунда! — возразила я бодро, — просто надо искать внутренние источники вдохновения. Все-таки есть преимущества в нашей профессии — мы можем поверить в предлагаемые обстоятельства. Выбрать себе то, во что хотим поверить. Что-нибудь по собственному желанию».

«Другие тоже верят…» — вступился за не- актеров Винни. Но я продолжала развивать свою мысль на высоте пятнадцати метров, точно так же, как если бы мы сидели у меня на кухне. «Понятно, но другие верят по подсказке. В то, что им кто-то предлагает. Они даже не знают такого термина: «вера в предлагаемые обстоятельства». А ведь это помогает в жизни. Самое элементарное — на улице мороз 30 градусов, а ты представляешь, что лежишь на пляже, и тебя разморило под солнцем. И мороза как не бывало! Конечно, не обязательно быть актером, чтобы поверить в то, что хочется. Но актеры верят намного сильнее, чем другие. У них тренинг. Вот, ты веришь в то, что ты птичка, и становишься птичкой, клюешь зернышки и летишь!»

Винни, кажется, тоже забыл, где мы находимся, и продолжал спорить. «Профессия тут не при чем… Напились, вот и все!» — резонерствовал Винни. Он стал выделывать какие-то новые пируэты ногами, отчего снова поднялся выше меня. А я застряла на том же месте, пытаясь осмыслить его последнее заявление. «Ты правда думаешь, что просто напились? У тебя такое уже бывало?»

«Не точь в точь, но бывало», — отвечал он, не желая продолжать дискуссию.

Откуда-то налетел и заиграл одеждой ветер. Он становился все сильнее, мешая летать по своей воле и перемещая нас в пространстве, куда ему вздумается.

Нас это какое-то время забавляло. Позволяло барахтаться на воздушной волне, которая то подбрасывала, то опускала, как это бывает на морских волнах. Но ветер так же внезапно затих.

Небо прорезал длинный луч. Он высвечивал редкие облачка, временами освещая и наши, зависшие в нелепых позах, тела. «Прекратите движение, оставайтесь на месте!!!» — донесся снизу голос из громкоговорителя. «В случае неповиновения открываем огонь на поражение». «Допрыгались г это телемилиция! Бежим!» — прокричал Винни и выхватил у меня замяукавшего По- тапку. Очевидно, он полагал, что мне «бежать» с котом в руках, будет сложнее, чем ему. Я зависла в нерешительности: бежать, в нашем положении, означало срочно улетать. Но Винни, прочитав мои мысли без всякого телепатического дара, стоял на своем. «Забудь об этом!» — приказал он мне. После чего заорал: «Эх, врешь, не возьмешь!» И, оттолкнувшись о невидимую твердь, нырнул в воздушную волну, увлекая вместе с собой и кота Потапку.

«Эй, Винни, куда ты? У Потапки сейчас сердце выпрыгнет, подожди!» Но сколько я ни кричала, вернуть их мне уже не удалось.

Я замерла без движения. От страха скорее за Винни, нежели перед телемилицией. Луч прожектора последовал в направлении, куда умчался Винни с Потапкой. Он долго метался, голос в громкоговорителе угрожал открыть стрельбу. Даже пару раз пальнули, заставив меня схватиться за сердце. Но оно подсказало, что промахнулись, да и не стреляли настоящими пулями, а так, холостыми, для острастки. Потом все затихло. Но вдруг снова появился луч. И уставился прямо мне в лицо. Судя по возникшей напряженной тишине, меня внимательно рассматривали. У меня, в свою очередь, ослепительный луч света вызвал профессиональную реакцию. Лицо приняло выражение крайней доброжелательности, что достигалось легкой улыбкой и взглядом, говорящим: «Ну что, узнал? Я вошла в твою жизнь всеми веселыми образами, на которых ты учился…» В подвешенном состоянии я вполне могла сойти за рекламу самой себя. А значит, всей произведенной мной кино- и телепродукции. Но была вероятность, что меня не узнают. Все-таки другое поколение милиционеров.

Из громкоговорителя послышалось легкое откашливание, затем прорезался голос: «Это Вы?»

Ну слава богу! ~ видно, кто-то из старшего поколения. «Это я!» — произнесла я ласково. Никогда с такой искренней радостью я не признавалась в том, что я и есть я. «Лютики — цветочки?» — послышалось снизу. «Они!» — все так же улыбаясь, подтвердила я незнакомцу. «Изменилась, но узнать можно», — в голосе громкоговорителя зазвучали мягкие нотки. «Спасибо!» — почему-то поблагодарила я его. И тут же предложила: «Могу дать автограф». Громкоговоритель замешкался, очевидно, в поисках авторучки. Я тоже пощупала карманы — ручки там не было. «Жаль, ручку забыл, а у вас нет?» — донеслось снизу. «И я, к сожалению, забыла!» Мы помолчали. «Вы там висите по работе?» — поинтересовался голос. Отличная мысль, — подумала я, — киношники вездесущи! Но поспешила ответить: «Да, репетировали новое шоу ко дню города, припозднились немного». Но голос тут же поинтересовался: «А приятель, что ж сбежал, ослушался приказа?»

«Да, ему… по нужде… простатит… — перешла я на полушепот. — «Два талисмана» — видели, наверное? Он майора играл…» Голос в громкоговорителе икнул от удивления, и спросил: «Что, правда? «Два талисмана»?» Потом обратился к кому-то по рации: «Парня увезли? Скажи, чтоб отпустили. Артист. Ну хорошо, сейчас подъеду, разберусь». И снова заговорил со мной. ««Два талисмана» — мой любимый фильм», — пояснил он сладким голосом.

«Вениамина задержали?» — переспросила я испуганно. «Да, увезли в 21-е, но я распорядился отпустить. Сейчас подъеду, разберусь. Не волнуйтесь, через полчаса будет дома, доставят со всеми почестями».

Мне трудно было представить себе летающую милицию, и я решила уточнить подробности. «А как его задержали? — В смысле где?»

«Наш лейтенант поймал, Владимир Петрович. В сетях, над Телевизионными прудами! Он любую птицу поймает, от воробья до коршуна… Не говоря уже о голубях Сетки в воздухе натянул, чтобы птицы не садились и не гадили на телеантенны. Его ноу-хау!»

Я сообразила, что совсем потеряла ориентацию в пространстве и не понимала, куда меня занесло.

«Простите, а в каком мы сейчас находимся районе?» — поинтересовалась я.

«В Райкино! Это бывшее Адкино!»

Его ответ мне ничего не прояснил — я впервые слышала про этот район.

«А вы сами где обитаете?» — участливо спросил он.

«Я — в Народкино»…

«Нет теперь Народкино. Уже две недели, как переименовали в Никиткино. Ну, это рядом…»

В отсутствие Винни мне становилось скучно и холодно. И безудержно захотелось спать. Я начала зевать и сдуваться, как воздушный шарик. Тот, что был внизу и разглядывал меня, освещая лучом, принял мою зевоту на свой счет.

«Я вас совсем заговорил… Ну, честь имею!» И начал заводить мотор мотоцикла. «Подождите!» — крикнула я из последних сил. Это привело к снижению высоты и окончательному приземлению. Через мгновение я уже стояла возле коляски телемилиционера. Тот обрадовался возможности познакомиться поближе и предложил: «Вас подвезти до дома? Вы, я смотрю, зеваете». Долго я не раздумывала: было очень кстати, чтобы он меня отсюда увез. Для того я и спустилась. «Это от волнения, — объяснила я ему. — У меня еще и кот вместе с Вениамином попал к вам. Лучше я с вами поеду».

В коляске телемилиционера трясло и громыхало, словно в сумасшедшей люльке. Но я все равно забылась тяжелым сном, успев повторить: «Чертик, чертик, поиграй и отдай!» На всякий случай, из суеверия.