Твари творчества

Глава 22. «Муза»

Утром я ничего не могла вспомнить. Передо мной лежала газета «Твоя желтая тележизнь». Крупными буквами напечатано: «Известная в конце прошлого века… героиня фильма «Лютики-цветочки», и ее бывший сожитель, заслуженный артист Вениамин… в таких популярных картинах. — Два талисмана»… и др… Были задержаны в состоянии алкогольного опьянения… совершение противоправных действий… нанесение материального ущерба ландшафту города… разбита камера видеонаблюдения на придомовой территории… употребление нецензурных выражений в адрес телекумиров… коллег по актерскому цеху… отпущены с предупреждением». И фотография, на которой мы с Винни и Потапкой сидим на мусорной куче с бутылкой. Вокруг ни одного пластмассового дерева или кустика. Скомкав газету, вышвырнула ее в помойное ведро. Даже руки помыла, чтобы смыть с них заразу, которую распространяло большинство газет.

«Желтая пресса… всегда все извратят! Мы не сидели на мусорной куче! — кричала я воображаемому собеседнику. — Не было этого! Мы вообще летали…Уж публиковали бы, так подлинные снимки, а не фотомонтаж. Камеру видеонаблюдения разбили, было. Жалко, что только одну!»

Попыталась вспомнить. Мы с Винни пели песни… Я беседовала с громкоговорителем… Вернее, он со мной. Появление тележурналистов стерлось из моего сознания. Из случившегося я сделала два вывода — плохой и хороший. Плохой — что мы попали в печать и на камеру. Хороший — что мы попались на алкогольном опьянении. Телевизионной олигархии не нужны алкоголики — это брак.

Попила черный кофе, голова немного успокоилась. Взглянула в окно, там опять повалил снег. «Безумие! Август месяц! Вроде праздников не было — облака не разгоняли…»

Подумала про Винни. Странно. Что вспомнит он? И давал ли он какие-либо показания? А Потапий где, у него? Хоть бы позвонил, что ли! Только подумала, — раздался телефонный звонок.

«Привет! Извини, я задержался, всю ночь автографы раздавал…»

«Где?» — резким голосом спросила я.

«В участке, но сейчас я в гостях…» — дружелюбно произнес Винни.

«Только этого не хватало!» — вздохнула я непроизвольно. Это означало, что Винни надо было вызволять из гостей. Он редко ходит, но уж если попал к кому-нибудь, то может днями не выбраться.

«Нет, — отозвался он, прочитав мои мысли, — я у отличного малого. Он меня задержал, а потом к себе домой пригласил. Я не смог отказать. У него тут голубятня. Он птиц отлавливает и к себе в голубятню. Я их покормил». Винни перешел на шепот. — «Не могу его оставить. Он все время плачет, у него был брат-близнец, на днях похоронили».

«Потапка с тобой?» — перебила я его.

«Да. Мы оба в порядке. Только замерзли очень. Привези, пожалуйста, вещи, возьми у меня в шкафу мой свитер и зимние ботинки. И Потапке что-нибудь накинуть… Снег идет».

«Знаю!» — подчеркнуто строго заявила я. Но мой строгий тон на Винни не действовал.

«И еще возьми мою кассету «Два талисмана», — диктовал он, — я ему обещал на память».

Я согласилась приехать скорее из-за По- тапки. Винни меня возмущал. Он застрял в гостях, непонятно у кого… Меня всегда это пугало. Я взяла ручку и лист бумаги.

«Где это?» — спросила я, злясь на всю ситуацию.

«Андрейкино, дом 2, кв. 35».

Вспомнив, что наш район переименовали недавно в Никиткино, я предположила, что и Андрейкино — тоже какое-нибудь бывшее Мотино.

Войдя в квартиру Винни, от которой у меня был ключ, я взяла в шкафу его теплые вещи и выбежала из дома. К счастью, мне быстро подвернулась попутка. Водитель довез прямо до Андрейкино. По окружной это было не так далеко. Как я и думала, это оказалось бывшее Мотино.

Расплатившись, я вбежала в подъезд нового дома. Квартира находилась на первом этаже. Из-за двери доносились женские стоны, вздохи, призывы о помощи, мольбы. Я нажала на звонок. Не в силах дождаться, когда откроют дверь, принялась кричать: «Откройте немедленно!» Но меня никто не слышал. Тогда я стукнула в нее кулаком, — она оказалась не заперта. Навстречу выбежал осунувшийся Потапка. «Маленький мой, Потапий», — принялась я успокаивать своего любимца, подхватив его на руки и гладя по спинке. Кот довольно замурлыкал. «Обидели тебя тут, сейчас разберусь… Винни!» — требовательным голосом позвала я. «Сейчас!» — донеслось со стороны кухни. Я шагнула в гостиную и остановилась. Возле орущего телевизора спиной ко мне, сидел человек. Плечи его вздрагивали, а сам он издавал прерывистые всхлипывания. Судя по охрипшему голосу, рыдал он давно. Это и был Владимир Петрович, хозяин квартиры. Он продолжал сидеть, уставившись в телевизор, не обращая на меня ни малейшего внимания. Винни появился из кухни, неся в руках валокордин для Владимира Петровича. В ответ на мой немой вопрос он только молча развел руками. Раздавшиеся вдруг причитания заставили меня перевести взгляд на телеэкран. Скорчив гримасу боли, — а может, это было наслаждение — там мучилась какая-то женщина. Она то закрывала лицо руками, бормотала, выла, то принималась расчесывать лицо так, как будто хотела сорвать невидимую маску. Но вдруг она затихла, словно прислушиваясь, потом резко обернулась и уставилась прямо в камеру. Лиза! Я ее узнала. Во весь экран смотрело на меня ее истерзанное лицо.

Прошло уже около часа, как мы с Винни сидели у Владимира Петровича, слушая его исповедь, перемежающуюся рыданиями. Жестами я объяснила Винни, что кассету, которую смотрел хозяин квартиры, надо выкрасть любым способом. Но Владимир Петрович, никак не позволял выключить телевизор, не в состоянии оторваться, и снова и снова заряжал кассету с Лизиной съемкой. А в промежутках между всхлипами говорил с надрывом.

«Она все повторяла: я чайка, я чайка… Даже, казалось, летела, прямо вниз, в переход… Руками как-то взмахивала… — гундосил он, — я и подумал, а кто ее знает? У нас и чайки, бывает, залетают, — теперь ведь, когда все перекопали, море как-то ближе стало… Хотел поймать, она поскользнулась. Я за ней. Навалился всем телом. Когда застыла, только тут понял, — женщина. Кассету эту подобрали, она выпала у нее из-за пазухи. Думал, порнуха. Но так за душу взяла…как они друг друга бутузят и раны зализывают. Как я с братаном. Вовкой-вторым, моим близняшкой. Он умер — только похоронили. В запое был. Мы же вместе с ним в тот день дежурили. И в переходе ее нагнали, тоже вместе. Эта кассета… вещдок…Но я ее не отдал — не смог.

Думал, посмотрю, отвлекусь. А как рыдать начал, не могу остановиться… Первый раз за десять лет заплакал!» Он всхлипнул с новой силой и стал утирать слезы рукой, размазывая их по лицу. Едва успокоившись, снова заговорил: «Я даже рад. Накопилось. Думал, больше никогда плакать не смогу — не текло. А тут братан подвел, и еще кассета эта. Бывает же такое кино….» И он снова завыл. «Какая ж она, прямо Ева… Надо было сдать материал в Канцелярию Внутренних дел, мы обязаны сдавать… Но не смог, не смог!»

Не дожидаясь очередной волны рыданий, я наклонилась к нему и, глядя в глаза, тихо сказала: «Вам нужно отдохнуть… И от фильма этого тоже». Взяла его под локоть: «Идемте, я вас уложу… Вы поспите, сон лечит. А кассету эту я пока заберу. Нельзя так много смотреть, даже хорошее кино. Правда, правда. Винни, скажи Вове, что я права!» Вова доверчиво взглянул на Винни. Тот кивнул: «Я тебе «Два талисмана» дарю! С автографом». При эти словах Винни покрутил кассетой перед носом Владимира Петровича. Это вызвало гипнотический эффект. Взгляд Владимира Петровича вдруг расфокусировался, веки стали слипаться, он зевнул, помедлил, колеблясь, но потом поддался, как ребенок, и дал увести себя в спальню. Как только Владимир Петрович издал раскатистый храп, чем изрядно напугал Потапку, мы втроем бросились вон из его холостяцкой квартиры, прихватив с собой Лизину кассету.

За окном такси, которое везло нас домой, мелькали голые стволы искусственных берез. На них сидели муляжи ворон и галок, на земле лежал талый снег. Впрочем, может, это была постановочная фотография, — и эти березы, и эти вороны на ветках, и этот талый снег, — картинка на километровой перетяжке? И даже сидящий на лавочке человек в шляпе, читающий газету, — как и все другие в шляпах, кто сидел на таких же лавочках, расставленных вдоль дороги, — были людьми без объема, просто опознавательными знаками человека, не дающими окончательно потеряться в пространстве? Мои догадки тут же нашли подтверждение: двое рабочих в спецовках заклеивали очередного «человека и лавочку» плакатом: «Все на выборы главного режиссера!» Я повернулась к Винни:

«Ты понял, что он рассказывал? Это же пленка с Лизиной любовной сценой, про которую я тебе говорила. Невероятное везение. Это свыше помогают. Значит, ее толкнули в переходе он и его брат-близнец, по которому он поминки справляет. Настигла их кара небесная. Но видно, человек по глупости своей совершил преступление».

«Может, и не было никакого Вовы-два… Врет или просто галлюцинация», — резонно заметил Винни.

Я на секунду задумалась, попыталась увидеть всю ситуацию. «Если даже это так, и он впал в самобичевание, значит, мы имеем дело с лучшей частью его личности. Главное, что пленка у нас в руках!»

Уже подходя к дому, Винни предложил: «Сейчас погреюсь в ванной, потом заварю чай из разных трав. Заходи ко мне — чайку попьем и все обсудим». Но не прошло и минуты, как он сам объявился на моем пороге. «Что?» — только и смогла произнести я, — один вид его вызывал трепет. «Что случилось? — повторила я. — Не пугай!» Винни приложил палец к губам прошлепав в комнату, сел на стул и зашептал. «У меня дома кто-то есть… Не пойму, это глюки или… правда кто-то есть. Пойди, проверь?»

У двери в квартиру Винни меня охватило беспокойство. Но я отнесла его на счет плохо проведенной ночи. Повернув ручку, вошла в прихожую. Прямо передо мной стояла женщина с двумя свертками в руках. Лицо скуластое, плоское, глаза голубые, узкие, нос курносый — якутка-альбинос! «Здравствуй! — обратилась она фамильярно, — а я думала, Вениамин…» Свертки зашевелились, послышалось: «Уа!»…

«Кто вы?» — спросила я.

«Муза», — коротко назвалась она.

«Чья муза?»

«Меня зовут Муза», — отвечала женщина.

«А это что?» — Я указала на свертки.

«Это плод нашего творческого союза».

Она победоносно ухмыльнулась.

Типичная аферистка, — подумала я, оценивая ее наглую непосредственность.

«Как вы сюда вошли?» — спросила я, стараясь не обращать внимания на трогательно попискивающих младенцев.

«Ой сам меня сюда впустил. Дал ключ от квартиры. Не верите, вот! — она протянула ключ. — Не через стенку же я сюда попала».

Вид ключа вызвал во мне новый приступ ярости. Ну, Винни, — негодовала я мысленно, =- вляпаешься, потом за тебя расхлебывай…

«Прошу вас покинуть квартиру!» — заорала я. Она как-то театрально захлопотала над свертками и, сменив тембр, зашептала: «Тише, детей разбудите…» Словно по команде, — дети принялись визжать что есть мочи. Она засуетилась, засюсюкала с младенцами, потом села на диван и, расстегнув кофту, вынула обе груди и стала одновременно кормить близнецов.

Мое присутствие ее ничуть не смущало, да вряд ли на нее вообще что-либо производило впечатление. Она продолжала свое занятие с безмятежностью робота. Я стояла, остолбенев. Но вот она подняла взгляд и ровным голосом без интонаций произнесла:

«Я вам с Вениамином работу нашла. Тут звонили. Я трубку сняла и обо всем договорилась. Предлагают роль бомжей, один съемочный день… Деньги большие, Павлов платит! Завтра в десять перезвонят».

Не знаю, как я сдержалась, чтобы не двинуть этой Музе в лицо, несмотря на двух младенцев, которыми она прикрывалась. Все, что я смогла, это снова заорать на нее.

«Да как вы могли найти мне работу? — я чуть не поперхнулась от возмущения, — врали бы, да не завирались!».

Но она, видно, привыкла к тому, что на нее орут. И ничуть не изменилась в лице.

«Ну, вы как хотите, а Вениамину нужно детей поднимать», — сказала она спокойно и даже как-то мирно.

«Ну это мы еще посмотрим — кто будет поднимать и чьи это дети. Как вы себя назвали?»

Она также бесстрастно повторила: «Муза!»

Не в силах продолжать этот издевательский разговор, я побежала к себе выяснять отношения с Винни.

Вбежав в свою квартиру, прокричала: «У тебя там какая-то хамка с детьми. Говорит, ты ее сам впустил».

«Это, наверное, мороженщица, — испуганно зашептал Винни. — А дети откуда?»

«Не знаю, наверное, плодится, посмотрев телевизор! Аферистка… и попался ей ты, как самый доверчивый…»

Винни на секунду затих, вникая в смысл моих слов, потом досадливо протянул: «Я так и знал! Ну ладно, потом что-нибудь с ней сделаем, если что — Вова займется…»

«Она говорит, детей кормить надо! Иди разбирайся!» — попыталась я решить ситуацию как можно быстрее.

Мои слова произвели обратный эффект. Тело Винни вдруг обмякло, колени подкосились, и он, как был в одежде, улегся на пол, свернувшись калачиком. «Можно я тут у тебя немного посплю… пять минут», — попросил он.

Мой ответ, даже если бы я захотела что- то сказать, он бы уже не услышал. Он крепко спал.