У крутого обрыва

ПОДВИГ ГАЛИНОЙ МАМЫ

Галя Портнова и Слава Бельский жили в маленьком городе, где все знают друг друга чуть ли не по имени и где ничто не проходит незамеченным — ни беда, ни радость. Их дома стояли на одной улице, и они встречались, наверное, каждый день — в таком городке разминуться трудно.

Они встречались, здоровались и, не задерживая шага, расходились. Не друзья, не враги, даже не знакомые — просто соседи. Так получилось, может быть, оттого, что Слава был юноша слишком серьезный, целиком поглощенный физикой и шахматами и на девчонок — он часто повторял это — времени не хватало. Может быть, мешала разница в возрасте. Галя была на два года моложе его, а в пору юности два года немалого стоят.

Пока существует мир, никто еще не узнал, как прокладывается путь от одного сердца к другому. Сегодня ты этого человека даже не замечаешь, а завтра он для тебя всех дороже. И когда случается так, это зовется любовью.

Так случилось с Галей и Славой.

Однажды Слава — к тому времени уже студент-третьекурсник — приехал зимой на каникулы. Собралось много ребят — все студенты, вчерашние приятели, из одного класса, которых судьба разбросала по разным вузам. Дважды в году встречались они теперь друг с другом — зимою и летом, — и, ясное дело, хотелось быть вместе, хотелось петь, дурачиться, веселиться. Каждый день танцевали до ночи, а потом, чуть вздремнув, убегали на лыжах. На одной из вечеринок оказалась и Галя. К «взрослым» ее пригласили впервые — раньше считалась она малолеткой, не доросшей до такого солидного общества. Теперь уже и она стала студенткой, хоть и первого курса, но все же студенткой, тоже приехала на каникулы, и кому-то — не Славе — пришла в голову мысль ее позвать.

Домой провожал ее Слава. Возле калитки, прощаясь, вдруг сказал:

— Я люблю тебя, Галя.

И она ответила:

— Я тоже.

Легкомыслие? Глупость? Ветер в голове?

Может быть… Но так было.

Они целовались, прощались, расходились, возвращались опять, и все начиналось сначала. А впереди четыре дня, целых четыре дня! С утра они надевали лыжи и уносились в ближнюю рощу. И опять был не знающий удержу бег наперегонки, буйный свист в ушах — то ли от ветра, то ли от счастья, сугробы, в которые хочется столкнуть друг друга, и снежки, которыми нужно друг в друга попасть. И эти остановки с разбегу — чтобы поцеловаться.

А потом вечера в натопленном домике, танцы вперемежку с шутками и провожания, которым нет конца.

Каникулы кончились. Слава уехал в Москву, Галя в Воронеж. И тогда, как водится, в оба конца стали летать письма, сокращавшие расстояния и сжимавшие время. И оно сжалось, сжалилось, поторопилось, пробежало — наступило лето, а с ним — два месяца новых встреч.

Все повторилось снова, только вместо лыжни была искрящаяся гладь реки, а вместо снежков — еловые шишки. Все повторилось снова, только в тысячу раз лучше, потому что зима осталась воспоминанием, а эти летние встречи были сейчас, сегодня, на самом деле…

Все знали, что Слава Бельский «ходит» с Галей Портновой. И родители — тоже. Нет, они не были против. Они лишь учили уму-разуму. И шутили.

— Портнова? Манная каша, — весело отозвался Славин отец, когда жена сообщила ему «приятную новость». — Размазня… Что старые, что молодые… Все на одну колодку! Все!..

— Объясни… Не понимаю… — взорвался Слава.

— И не поймешь! Мне что: гуляй! Бесись, пока молод. В Москве, видать, девчонки тебе не ровня. Ищешь, какая попроще. Подурей…

У Галиной мамы был свой подход. Очень оригинальный. И неотразимый.

— В твои годы, моя девочка, я о любви и не думала. Лямку тянула. А тебе все условия созданы. Только учись! Вот кончишь институт, тогда и влюбляйся. Никто тебе слова не скажет.

Галя молчала, и мама принимала это за добрый знак: мотает на ус.

— Худа ребенку своему ни одна мать не желает. Только добра… Ты мне веришь?

— Верю! — кивала Галя и торопилась скорей улизнуть: на углу ее ждал Слава.

В ноябре, когда до каникул оставалось еще месяца два, Галя нежданно заявилась домой. Набравшись смелости, она призналась, что ждет ребенка.

Семейный совет заседал всю ночь. Отец мерил комнату большими шагами, демонстративно зажав уши, чтобы не слышать криков и слез. «Ведь я же говорила!» — срывающимся голосом восклицала мама и с хрустом заламывала руки.

Галя ждала ребенка. Рановато, конечно… Она не была еще к этому готова — ни физически, ни морально. И не радость испытывала она, а недоумение и испуг.

Но в общем-то трагедии не случилось. Несколько преждевременно произошло то, что рано или поздно неизбежно происходит, когда люди любят друг друга. Такова жизнь.

Родители Гали решили иначе. Случившееся показалось им страшной бедой, которая обрушилась на семью. Воображению рисовались насмешки и сплетни, позор, который будет преследовать их всю жизнь.

Утром мама сама отправила телеграмму: «Слава, приезжай немедленно. Галя». Через несколько часов телеграмма вернулась с пометкой: «Адресат выбыл».

Семейный совет собрался снова. Злополучная телеграмма переходила из рук в руки. Мнение было единым: Слава сбежал. Милый, любящий Слава, говоривший такие ласковые слова, не выпускавший ее рук из своих, бесчестно обманул Галю, бросил, скрылся. Галя не хотела этому верить. Она мотала головой, сдерживая подступающие слезы, но мама потрясала телеграммой, шепча: «Подлец», и Галя молчала. Ей нечего было сказать.

— Что делать? — мама трясла Галю за плечи. — Отвечай же: что делать?

— Не знаю…

— Не знаешь?! — В мамином голосе звучала угроза. — А т о г д а — знала? Ну, говори!..

— Надо пойти к Бельским, — вмешался папа. — Объясниться… Люди ведь, в конце-то концов…

Мама трагически расхохоталась:

— Объясниться… Значит, встать на колени? Ну, нет уж, Портновы на колени не встанут…

Они перебрали еще много других вариантов, — ни один, увы, ничего не сулил. Любой шаг ставил их в униженную позу просителей, любой — давал только пищу толкам и пересудам. Разыскивать Славу? Но где? И как? А время шло, «грех» мог открыться.

Тогда и решили: Галя с матерью тотчас уедут из города и поселятся за тысячи километров от родных мест.

Подавленная, потерявшая способность сопротивляться и самостоятельно, по-взрослому решить в эту ответственную минуту свою участь, Галя безропотно подчинилась.

Через несколько дней мать и дочь покинули город, уехав к «внезапно заболевшей» сестре. А в далекой Москве, сидя на кровати в студенческом общежитии, возвратившийся с практики Слава снова и снова перечитывал немыслимо жестокие строки Галиного письма. Оно было продиктовано ее мамой и на всякий случай послано по старому адресу. Это был странный ответ на его предупреждение об отъезде на практику, которое он отправил в Воронеж и которое Галя не успела получить.

А неделей раньше было датировано другое письмо:

Всего неделя разделяла эти письма, но между ними — целая пропасть. Только почерк один и тот же.

Мамин план осуществлялся блестяще.

Сделали так: открыли географическую карту, ткнули пальцем — жребий пал на безвестный сибирский городок. В нем и появилась на свет Маришка. Ни одна живая душа не знала здесь Галю и ее мать, и ни на один день не собирались они здесь задерживаться. Поэтому толки в этом городке Галину маму не волновали. Она решилась даже на преступление: сумела найти «ход» к некоторым деятелям местного загса, и те за взятку зарегистрировали Марину как ее дочь.

И вот с «чистыми» документами Галина мама отправляется в Киев. Муж уже там и ждет жену с крохотной «дочкой» — новые соседи, новые сослуживцы, новые знакомые и друзья знают о том, что «на старости лет» у Галиной мамы появился младенец. Накрыт стол, льется вино, «счастливых родителей» поздравляют с прибавлением семейства. Ни у кого нет никаких подозрений, Галина мама торжествует победу. Она спасла честь дочери, честь семьи, вышла из положения, решила тягчайшую задачу, которую неожиданно задала ей дочь.

Впрочем, задача еще решена не полностью: надо поскорее выдать дочь замуж, навсегда поставить крест на том, что было. Надо спешить, пока Галя не повзрослеет, не взбунтуется, не захочет устроить жизнь по-своему. А вдруг Галя не примирится с тем, что она — не мама Маришки, вдруг невзначай себя выдаст? Тогда — все насмарку, тогда срам и позор, никто не одарит ее своим вниманием, и останется она, бедная, навек не то старой девой, не то соломенною вдовой.

Вскоре Галю знакомят с одним молодым человеком. Его зовут Геннадий. Через несколько месяцев он получит диплом инженера. Он действительно очень милый, культурный юноша. Ему действительно очень нравится Галя. И хотя у нее нет к нему никакой любви, он тоже чем-то ей симпатичен. Проходит несколько месяцев и, подчиняясь не голосу сердца, а настойчивости своей мамы, Галя выходит за Геннадия замуж.

Галина мама считает это редкой удачей. Ей досадно лишь оттого, что она не может раззвонить о своем подвиге друзьям и знакомым. Она хитра и достаточно умна, эта Галина мама. Она-то не проговорится, будьте уверены. А чтобы никакие соблазны не обуревали и Галю, беспокойная женщина снова снимается с места и вместе с мужем и Мариной уезжает в Казахстан, к двоюродной сестре, оставляя Галю и Геннадия самостоятельно вить свое гнездышко: ей за дочь уже не страшно — пусть живет как хочет.

«С глаз долой — из сердца вон», — решает Галина мама. Разлучили Галю со Славой, она и выкинула его из головы. Теперь уедет Марина, и Галя совсем забудет про то, что было.

Сбывается и эта мамина надежда. Галя редко вспоминает о Марине: новые заботы, уйма хозяйственных дел, институт отвлекают ее от недозволенных дум. Правда, нет-нет да и вспомнится Слава, его шутки, его глаза, его руки. Но Галя отгоняет эти бередящие душу мысли: детство кончилось, началась другая, взрослая жизнь.

«Брось несбыточные надежды, смотри на вещи трезво», — говорила мама. И Галя старается.

«Где ты видела настоящую любовь? — вопрошала мама. — Разве она есть?» Всходит, нету, если ее обманул даже Слава.

Галя верная жена, хорошая хозяйка. А на душе пусто, эту пустоту не заполнишь вылазками в театр или вечерами с танцами. Пусто на душе, и от этого жизнь скучна и пресна. Но все же она идет своим чередом, и скоро на свет появляется Женька, сын Геннадия и Гали.

Проходит еще несколько лет. Ни взлетов, ни падений. Кончен вуз, неплохая работа, и комната, слава богу, ничего, и муж «не пьет, не гуляет».

Но отчего же так тоскливо, так скучно и все не радует — все, чему положено радовать?

Этого Галя не знает. А жизнь идет…

Наступает очередное лето, родители Гали приглашают ее с мужем и сыном приехать к ним погостить. Целых пять лет прошло, как они живут в Казахстане, и за все эти пять лет они не виделись ни разу: Галина мама умеет держать себя в руках, у нее есть воля и есть характер. Но теперь, пожалуй, не опасно ослабить струну — ведь прошло столько лет, и все улеглось, а повидать дочь и внука все-таки хочется.

Галя, Геннадий и Женька садятся в поезд. Всю дорогу Галя не перестает говорить о матери, об отце, о «сестре», предвкушая радость встречи после долгой разлуки.

Они сходят с поезда и еще добрых сто километров трясутся в машине. В затерянном посреди степи городке, у порога небольшого глинобитного домика их встречает вся семья: такой же моложавый, застенчиво улыбающийся отец, заметно постаревшая мать в праздничном платье и худенькая девчушка с огромным белым бантом в густых каштановых волосах.

Галя останавливается и не может подойти к ней. Она чувствует, что кровь жарко прилила к щекам, что подкашиваются ноги.

Она стоит и молчит. Мать первая приходит в себя и, догадываясь, что сейчас может случиться непоправимое, закрывает девочку своим крупным телом.

«Маринка!» — отчаянно шепчет Галя и бросается к ней, даже не выпустив из рук чемодана. Она отталкивает мать, не видя ее предостерегающих жестов, не слыша ее испуганного: «Галя, ты что?!» Она покрывает дочь поцелуями, заглядывает ей в глаза, гладит и тормошит ее, снова целует и только твердит: «Маринка, Маринка!»

Минуты длится это. Кажется, что — часы. Еще ничего не сказано вслух, еще, на худой конец, все можно объяснить привязанностью к младшей сестре, повышенной чувствительностью, многолетней разлукой. Но тот, кто обманут, и так уже все понял, и все остальные поняли, что понял он. Только Женька невозмутимо гоняется за петухом, да сбитая с толку Маринка жмется в углу, молчит, не по-детски мучительно морща лоб.

Постепенно волна первых потрясений спадает. Отец под благовидным предлогом спешит улизнуть из дома. Маринку отправляют к подруге. Мать с нарочитой веселостью начинает суетиться вокруг стола, следя недреманным оком, чтобы Галя и Геннадий не оказались без присмотра.

Но все же наступает такой момент, когда, как ни тяни, надо расходиться по комнатам: за окнами — ночь. Галя и Геннадий остаются одни… Они молчат. Им трудно взглянуть друг на друга. Наконец Геннадий говорит подчеркнуто ласковым голосом:

— Неужели нельзя было сказать правду?

И больше — ни слова. Ни слова. Но Галя понимает, что все теперь пойдет по-иному, что ее безмятежной семейной идиллии пришел конец. Впрочем, ей это уже все равно.

Все дни она проводит с Маринкой.

Она гуляет с ней, часами держит у себя на коленях, возится с ней в песке, любуется из окна, когда Маринка с подругами прыгает через скакалочку…

Она вглядывается в дочь и все время ловит себя на том, что старается отыскать в ней Славины черты.

Она подмечает в Маринке его жесты, его улыбку, его разрез глаз, его наклон головы…

Она идет с ней в чахлую дубовую рощицу, а перед глазами — чащоба, в которой они со Славой чуть не заблудились.

Она идет с ней на озеро и вспоминает, как Слава учил ее плавать.

На каждом шагу подстерегают ее мучительные, горько-счастливые воспоминания, и это становится невыносимым.

Тогда созревает дерзкое решение.

Днем, между завтраком и обедом, сказав, что идет с Маринкой погулять, и подбросив в почтовый ящик коротенькую записку, она без вещей и почти без денег, не простившись, вместе с дочерью уезжает в свой родной город. Здесь она узнает, что Слава — ныне инженер Вячеслав Алексеевич Бельский — работает после окончания института в Иркутске. Заняв у знакомых денег, Галя, не теряя ни одного дня, едет в Сибирь.

В Иркутске ей без особого труда удается разыскать его. На звонок дверь открывают девочки-погодки, лет пяти-шести, и, узнав, кого нужно незнакомой тете, торжественно выводят из комнаты лысеющего папу.

Прочитав то злополучное письмо, Слава немедленно примчался домой. Здесь он узнал, что семья Гали неожиданно выехала из города, не сказав куда и зачем.

Он бросился к Галиным подругам. Но те и сами были в полном неведении.

Он послал телеграмму в Воронеж, в институт. Пришел ответ: «Подала заявление об уходе по болезни».

Он возвратился в Москву. Ему вспомнились газетные статьи, где рассказывалось, как сотрудники милиции помогли отыскать родных и друзей, потерявшихся много лет назад. Их находили даже по случайно сохранившимся в памяти приметам.

Слава помнил не случайные приметы. Он знал имя. Знал отчество. Знал фамилию и возраст.

Неужели человек — песчинка, которую нельзя найти?

Но милиция не разыскивает сбежавших возлюбленных. У нее есть дела и поважнее.

У нее — да. Но у Славы не было дела важнее.

Он просил. Он умолял, грозился и даже плакал. А в милиции сидят люди. Обыкновенные люди. И может быть, не совсем обыкновенные: уж такая у них работа. Человечная работа.

— Ладно, — сказал начальник, — поищем.

Некоторое время спустя пришел ворох адресов. Восемнадцатилетняя Галина Ивановна Портнова проживала и в Москве, и в Харькове, и в Нарьян-Маре, и в Андижане, и в Томской области, и в Рязанской, и еще в десятках городов и сел.

Все Гали Портновы откликнулись на Славины письма. Все до одной!

Среди них не было его Гали.

— Видно, нигде не прописана, — сказал начальник. — Или сами чего-нибудь путаете.

Два года мучился Слава, надеясь получить от исчезнувшей Гали хоть какие-нибудь известия. Но Галя молчала. И тогда девушка, которая была рядом, милая девушка, лишь немного напоминавшая Галю, но зато любившая преданней, стала его женой.

…Это неправда, что чувство с годами проходит. Если настоящее — оно остается. Острота его может притупиться, свежесть — поблекнуть, но его глубина не станет мельче от того, что людей разделяют годы и километры, обиды и повседневные заботы.

Вот и годы прошли, и тысячи километров легли между ними, и обид было немало, и заботы — маленькие и большие — каждый день одолевали обоих, а любовь осталась. И достаточно было толчка, чтобы все вернулось, чтобы снова были сказаны все слова — такие слова, после которых неизбежен вопрос: что же дальше?

Что же дальше? Сломать две семьи, оставить полусиротами трех детей, перечеркнуть прошлое, которое — хочешь или не хочешь — всегда будет напоминать о себе, как ни старайся его забыть?..

Или все оставить по-прежнему и — пусть уж будет как было?..

Но ведь так, «как было», больше не будет.

Будет вечный укор — хотя бы и молчаливый, — отчужденность и холод в семье, смятение в душе и постоянные мучительные сомнения: не сделана ли ошибка?

Будет прозябание, а не жизнь, со слезами украдкой и неизбежными вспышками взаимных попреков.

И все-таки — что же делать?

Слава — мужчина, он первым должен взять себя в руки. Сказать жестокую правду. Убедить. Такой разговор происходит, становится ясно, что ломка невозможна, что возврата к старому нет.

И они расстаются — на этот раз уже навсегда…

Эту историю я случайно услышал в суде. Галя разводилась с Геннадием. Не для того чтобы соединиться со Славой, — об этом нельзя было и думать. Просто она уже не могла жить с человеком, которого не любила и который был ею так жестоко обманут.

Она рассказала суду все, что случилось с нею, все, что тяготило ее. И Геннадий, находившийся в зале, наверное, только здесь узнал полную правду о своей жене.

Суд развел их, справедливо посчитав, что семья не может быть построена на обмане.

Ушли судьи, разными дорогами ушли Галя и Геннадий. А мы — все, кто находился в зале, — долго не могли разойтись.

Только что перед нами, словно на киноэкране, промелькнула драма сломанной человеческой жизни. И вот он — ее конец. Но конец ли? Ведь и слезы, и горечь одиночества, и тоска — все еще впереди.

В бессонные ночи еще не раз обожжет Галю мысль, что приходила к ней настоящая, большая любовь, о которой мечтает каждый, и что эта любовь так глупо и мелко была оболгана и опошлена. Оболгана и опошлена — ею самой…

Слишком поздно поймет она, что любовь невозможна без веры в любимого, что, если любишь, ничто не страшно: ни смех дураков, ни треп пустомелей, ни коварные советы желающих только «добра».

И что любовь, как бы это ни звучало банально, — дело серьезное. Она требует мужества, гордости, силы. Умения за себя постоять, а не сдаться без боя.

Созрев для любви, человек должен быть готовым и к борьбе за нее — к преодолению тех препятствий, которые сплошь и рядом возникают на нашем пути.

Должен… Но всегда ли готов? Не слишком ли часто верх берет малодушие? Робость? Страх перед сплетней, шепотком за спиной?

И «подвиг» Галиной мамы торжествует над подвигом верности — подвигом, которому не суждено свершиться.

И рассказ о любви — искалеченной и растоптанной — звучит в самом не подходящем для этого месте: в зале суда…

1960