У подножия Копетдага

В ПЕСКИ, НА ВЫРУЧКУ

Машины одна за другой пробирались на север среди покрытых снегом барханов. Зимнее пастбище находилось не так уж далеко, километрах в шестидесяти — семидесяти от колхоза. Но путь пришлось выбирать с величайшей осторожностью, потому что машины на каждом шагу могли прочно завязнуть в песке.

Один из водителей по неопытности стал проявлять нетерпение:

— Ползем, как черепахи. Взять бы напрямик, и все тут!..

Но Непес-ага охладил его пыл.

— Нет, сын мой, — возразил он. — Ближний путь окажется самым долгим. Ты этому снегу не доверяй. Под ним таятся зыбучие пески, которые могут поглотить машину, и тогда мы вовсе не доберемся до места.

Так они ехали, неторопливо нащупывая дорогу, лавируя среди барханов, и все шло хорошо, если не считать маленького происшествия с собаками. Две из них, трясясь в кузове и испытывая неудобство от веревок на шее, сочли друг друга виновницами своих злоключений. Каждая злилась, глухо ворчала и, сердито наморщив нос, скалила зубы на соседку. Возможно, они и дома враждовали между собой.

На этой машине возле собак сидел Вюши, как всегда со своим ружьем за спиной, и еще двое молодых людей.

Вюши, гордый выпавшей на его долю миссией, с неодобрением поглядывал на собак.

"Ну чего вы рычите друг на друга, — думал он. — Вот, встретим волков, тогда, если уж вы такие свирепые, и покажете свою злость".

Он прикрикнул на псов и, желая их утихомирить, дернул ближайшую собаку за привязь. Та, очевидно, решила, что подверглась нападению со стороны враждующей соседки и с рычанием набросилась на нее. Они яростно сцепились, сразу подмяв под себя бедного Вюши, который и оглянуться не успел, как оказался лежащим на дне кузова.

Он барахтался, пытаясь выбраться из-под разъяренных псов, но ствол его ружья уперся в борт и не давал ему подняться. А другие собаки, находившиеся в машине, конечно, не могли остаться безучастными к происходящему и тоже ринулись в драку. Вся эта свора грызущихся псов топтала несчастного парня, не замечая его в пылу своей ожесточенной собачьей борьбы.

Оба его спутника чего только не делали, чтобы вызволить товарища! Они ругали собак, кричали на них, размахивали руками, но разъяренные животные уже не внимали голосу людей.

Пришлось остановить машину, и только совместно с подоспевшими охотниками, которые ехали на последней полуторке, собак удалось разнять. Наконец-то Вюши мог подняться. Он вышел из этой передряги без особых повреждений, если не считать изодранной в клочья одежды и царапин на лице и руках.

Пока его осматривали и расспрашивали, обе собаки-зачинщицы воспользовались моментом и дружно выпрыгнули из кузова. Неторопливой трусцой направились они по дороге в сторону дома, волоча за собой веревки. Беглянок тут же хватились, и сразу поднялся. невообразимый крик, — все, кто мог, звали их, а некоторые побежали за ними вдогонку.

Одна собака остановилась и, виновато озираясь, повернула обратно. Ее схватили за веревку и мигом водворили на место. Но другая лишь зло оглянулась и продолжала бежать дальше.

Тогда водитель полуторки быстро развернулся и погнал машину за ней. Даже когда он поравнялся с упрямой собакой, та не изменила темпа и продолжала трусить по дороге столь же деловито и неторопливо. Шофер дал газ и обогнал ее. И это не подействовало — собака невозмутимо бежала за машиной, как будто ничего вокруг не имело к ней отношения. Наконец кто-то из комсомольцев выпрыгнул из кузова, схватил ее за волочившуюся по земле веревку и втащил в машину. Зачинщиц драки разъединили, и колонна снова тронулась в путь.

— Зачем же ты ее за привязь дернул! — с досадой обратились к Вюши его спутники. — Ты что думал — это лошадь? Ведь это собака!

— А я почем знал, — смущенно оправдывался Вюши. — Мне за собаками ухаживать не приходилось. Я же дернул, чтобы успокоить ее… Теперь-то уж буду осторожнее.

По обе стороны дороги тянулись однообразные заснеженные барханы, поросшие высокими обледенелыми кустами. Нескончаемой вереницей белых причудливых растений проплывали они мимо бортов. Изредка можно было видеть сусликов, которые в поисках пищи проворно кружились по снегу, и зайцев, которые со всех ног улепетывали за бугры от смертельно пугающего их шума моторов.

С трудом верилось, что под снеговым покровом упрятан желтый сыпучий песок, тот самый песок, что в летний зной, вздымаемый ветром, волнуется под палящими лучами солнца, переносится с места на место, заволакивая весь горизонт несущимися в воздухе мельчайшими частицами.

Но, как бы там ни было, однообразию пути тоже пришел конец. Все три машины, без всяких задержек, достигли места назначения, и даже раньше, чем можно было предполагать.

— Кто хорош, тот всегда найдет кош, — не преминул вспомнить пословицу Чары, с удовольствием втягивая в себя запах стада и дыма костров из сучьев саксаула. Вместе со старым Непесом он шагал впереди всех, направляясь к среднему стаду.

В этих местах зимовали одно возле другого три больших стада колхоза "Новая жизнь". Расстояние между местами их ночевок — ятаками — измерялось доступной уху слышимостью человеческого голоса. Еще четыре стада артели паслись далеко отсюда и находились вне опасности.

За каждым стадом, насчитывающим от семисот до тысячи баранов, следили два пастуха и один подпасок. На стадо приходилось четыре собаки и два осла.

Главный пастух, которого всегда называли Дурды-чабан, редко появлялся в селении, но его высокую сухощавую фигуру и умное решительное лицо, обрамленное развевающейся бородой, хорошо знали все — и старые, и молодые. Он принадлежал к числу самых уважаемых людей в колхозе.

С удивлением смотрел Дурды-чабан на подъехавшие машины с вооруженными людьми и собаками. Он погладил бороду и, посчитав Непеса самым старшим среди приехавших, обратился к нему с вопросом:

— Что случилось, Непес-ага? С какой вестью прибыли? Непес объяснил ему, что привело их сюда.

Сначала Дурды-чабан отнесся к сообщению недоверчиво:

— Считай лет сорок я пасу стада в пустыне, — говорил он, — а с гелекуртами встречаться не доводилось. По два, по три волка тут, верно, бродят иногда, но, чтобы стая в два десятка, — не бывало так, — покачал он с сомнением головой. Тем не менее старик тут же обратился к подпаску:

— Садись-ка на своего осла да поверни стадо лицом к ятаку. И не мешкай — гони осла вскачь! — крикнул он вдогонку.

Подошли другие чабаны, и возле шатра состоялось нечто вроде военного совета. Хошгельды рассказал о сообщении из района.

— Возможно, они изменят направление и пройдут стороной, — закончил он, указав рукой на барханы, виднеющиеся вдали. — Но мы должны быть готовы.

Однако теперь Дурды-чабан не склонен был преуменьшать опасность.

— Если такая стая и впрямь где-то здесь ходит, то она мимо нас не пройдет, — с беспокойством сказал он. — Ни с той, ни с другой стороны никого нет, там им делать нечего. А ветер от нас им навстречу дует. Значит, они почуют наши стада и будут где-то поблизости выжидать. Нападут они не раньше, чем стемнеет. Если ветер переменится, то они непременно зайдут с другой стороны, чтобы дуло на них.

Все сошлись на том, что наибольшая опасность угрожает среднему и правому стадам. Поэтому наличные силы решено было разбить на две группы и расположить их в центре и сбоку.

Стали делить собак, чтобы половину из них отвезти на ма-. шине к правому стаду. Но тут обнаружилось непредвиденное обстоятельство. Оказывается, собирая по дворам собак, Вюши не поинтересовался их кличками.

— Торопился, — разводил он руками. — Да и не упомнишь всех.

— Мы вот что сделаем, — предложил Хошгельды, — испробуем разные клички на этих безыменных псах.

Вюши так и поступил. Он достал из мешка кусок чурека и, держа его в вытянутой руке, стал выкликать:

— На, Акбай, на!.. Сарыбай, возьми!.. Бери, Пеленг!.. На, на, Гоплан!.. Басар, Басар!..

Память его хранила неистощимый запас собачьих кличек, и то одна, то другая собака отзывалась на призывы Вюши, начиная облизываться или ответно помахивать хвостом. Только здоровенная темнокоричневая овчарка, ростом с молодого бычка, так и осталась безучастной к его выкрикам и, будто обиженная на что-то, продолжала сидеть на своих толстых лапах, низко свесив голову. Поди знай, что ее зовут Елбарс! Но настойчивый Вюши мобилизовал далекие воспоминания детства и добился-таки своего.

Теперь можно было расходиться по местам. Хошгельды со своей группой оставался у Дурды-чабана, а Чары и Непес-ага с остальными людьми отправлялись в правое стадо. Перед тем, как им уехать, Дурды-чабан дал всем последние наставления:

— Капканы надо ставить перед вечером и с подветренной стороны, да подальше от собак, а то как бы они сами не попались. Следите, чтобы в случае суматохи бараны не отбились от гурта, — тогда им верная гибель.

Условились также, что, как только выяснится, куда метят волки, обе группы соберутся вокруг того стада, которому будет угрожать нападение в первую очередь. Сигналы машины и большой костер на возвышенном месте известят соседей о прямой опасности и послужат призывом на помощь.

Хошгельды предложил послать хотя бы одного человека на машине и в левое стадо. На всякий случай — мало ли что может быть…

С ним согласились.

Когда машины уехали, Дурды-чабан вместе с Хошгельды, Овезом и Вюши отправились в обход. К ним присоединился и шофер. Невдалеке чернел ятак, куда стадо приходило на ночевку. Насколько хватал глаз, снег был усеян бараньим пометом. Ятак кругом обступали холмы, а там, где они понижались — тянулась изгородь из хвороста, служившая защитой от ветра.

Они внимательно осмотрели местность и направились в шатер, который стоял на краю ятака. Там уже собрались и все остальные. Когда молодежь натаскала большую кучу хвороста, Дурды-чабан принялся за изготовление чурека.

Надвигались сумерки. Стадо возвращалось на ночлег. На волнистой линии окрестных холмов обозначались силуэты передних баранов. Они пощипывали торчащую кое-где из-под снега прошлогоднюю траву и потихоньку подходили к ятаку.

Дурды-чабан месил тесто и отдавал распоряжения:

— Приготовьте капканы, скоро пойдем ставить… Собак сегодня досыта не кормите, а не то они потеряют резвость и не смогут бегать и драться… — Потом он, как бы разговаривая сам с собой, повел речь о заведующем фермой. — Не понимаю, что за человек этот Елли. Вот уже три месяца, как не дает корма для собак. А какие они тебе будут помощники, если ты их не накормишь! Приходится самим с собаками делиться. Иначе как же?..

— А я знаю, что ферме каждый месяц именно для собак выдают несколько мешков муки со склада, — сказал Овез. Он переглянулся с Хошгельды и принялся подкладывать дрова под котел.

— Если и выдают мешками, сын мой, — посмотрел на него старик, — то к нам и горсточка не доходит.

— Ничего, теперь все наладится! — уверенно отозвался Хошгельды.

Старик бросил и на него насупленный взгляд, но ничего не сказал. Он видел сына Орсгельды-ага впервые после его долгого отсутствия и не знал, что собой представляет молодой человек.

Вскоре все бараны были согнаны в ятак. Они привыкли приходить сюда, когда становилось уже совсем темно, и потому еще не спали, а продолжали стоять на ногах, удивленные ранним возвращением. Овчарки, как им положено, обошли вокруг стада, обнюхали следы и все четыре приблизились к шатру, рассчитывая на ужин.

Но тут все было необычно — пахло бензином, кругом ходили люди. Овчарки обнюхали незнакомых собак, привязанных возле машины, те в свою очередь обнюхали их.

Вюши боялся, что это взаимное ознакомление закончится грызней, но собаки не стали драться, они, видимо, только осведомились друг у друга о самочувствии, и все закончилось мирно. Во всяком случае овчарки молча отошли и легли у входа в шатер.

Подпасок налил им и приезжим собакам остатки вчерашнего супа, накрошив предварительно туда немного чурека, и вся четвероногая свора принялась за еду.

Подошли и ослы. Их тоже накормили, и они стали медленно бродить вокруг шатра, не удаляясь, впрочем, от него дальше, чем на десять — пятнадцать шагов. Таково уж свойство ослов — в степи после захода солнца они жмутся к человеку. Из всех домашних животных они, пожалуй, самые хитрые и самые трусливые.

А в шатре дела шли своим чередом. Молодые люди осматривали оружие. Когда был готов чурек, подпасок накрошил его в три большие миски, налил в них супу, и все сели за еду. Так как людей собралось много, а посуды не хватало, суп пришлось дважды добавлять.

После обеда молодежь развеселилась. Чай пили, пересмеиваясь и подшучивая друг над Другом. Только Дурды-чабан сидел серьезный, внимательно прислушиваясь к тому, что делалось снаружи.

После захода солнца прекратился доносившийся с окрестных бугров шорох промерзших ветвей кустарника — ветер как-то сразу перестал дуть. Но не надолго. Вскоре он возобновился, только теперь уж подул с другой стороны.

— Так я и думал, — бормотал старик. — Сама погода это предвещала. Может, и тучи уйдут…

Между тем оба осла внезапно повернули к шатру и, быстро перебирая ногами, скрылись, позади него. Никто не обратил на это внимания, кроме Дурды-чабана. Но он тоже пока ничего не сказал, желая проверить свою догадку на поведении собак.

И в самом деле, одна из четырех овчарок стала недоверчиво подымать нос, словно принюхиваясь к чему-то. Затем и остальные последовали ее примеру. Вдруг они все вскочили и рысцой побежали к ятаку. Дурды-чабан поднялся и с волнением смотрел им вслед, пока они не скрылись в темноте.

— Ну, ребята, — сказал он, — не знаю, сколько их там: двадцать или один-два, но только теперь ясно — волки поблизости.

Вюши первым схватил свое ружье и засуетился:

— Где они, Дурды-ага?.. В какой стороне?..

— Пока трудно сказать, но животные уже почуяли врага. Видите, и ваши собаки волнуются… И ослы, хоть и спрятались, а на месте устоять не смогли.

Ослы действительно проявляли беспокойство. Сперва они попытались даже проникнуть в шатер, но потом побежали к стаду, чтобы забраться в самую гущу и укрыться там в тепле и безопасности среди лежащих баранов.

— Да, теперь, кажется, пора, — продолжал старик. — Сейчас выясним, с какой стороны ждать нападения, расставим капканы и распределим места — кому где стоять.

— Может, подать весть соседям? — высказал предположение Хошгельды.

— Нет, не торопись. Давайте еще поглядим, как себя собаки поведут… Правда, то, что ослы вошли в середину стада, уже само по себе говорит об опасности. Иногда они так делают к сильному морозу, но сейчас на холод не похоже. Видно, вокруг нас уже бродят волки…

Молодые люди закинули за спину ружья, прицепили к поясам ножи, разобрали собак и двинулись за Дурды-ага. К великому огорчению Вюши, ему было приказано остаться возле пастушьего стана вместе с подпаском и шофером.

Шофёру, как и Вюши, не сиделось на месте. Он забрался в кабину и медленно подогнал полуторку к самому краю ятака, где поравнялся с уходящими товарищами. У него, оказывается, был свой замысел, который Дурды-чабан хоть и нерешительно, но одобрил. За все сорок лет, что он пас стада в пустыне, ему не доводилось слышать о чем-либо подобном.

А шофер придумал простую вещь. Он поставил свою машину так, чтобы ее легко можно было повернуть в любую сторону, и включил фары. Два сильных луча прорезали мглу, на всю длину осветив ятак, усеянный бесчисленными бараньими спинами, и уперлись в далекие заснеженные холмы по ту сторону стада. Бараны продолжали лежать, мирно пережевывая свою жвачку, и только лениво повернули головы в сторону машины. Непонятный свет был не лунным и не солнечным, но он не сулил им никакого вреда, и они не двинулись с места.

Довольный своим опытом, шофер выключил фары, и снова все погрузилось во мрак.

— И волков напугает, и не позволит баранам разбежаться, — похлопал его по плечу старый чабан и, сопровождаемый молодежью, двинулся дальше.