У подножия Копетдага

ВОЛКИ

Дурды-чабан шел, всматриваясь в тьму, прислушиваясь к малейшему шороху. Иногда он внезапно замирал на месте, и тогда шедшие за ним юноши останавливались и тоже прислушивались. Но им не дано было ничего услышать, кроме унылого свиста ветра в оледенелых ветвях саксаула, да однообразного хруста снега под ногами. Казалось, что в пустыне только и могут быть эти назойливые звуки, которые возникали каждый раз, как только старик делал остановку и вопрошающе поглядывал на приезжих собак. А он поглядывал на них не зря. Их легкий бег, их задранные к небу морды, словно они обнюхивали воздух, даже их позевывание, — все это говорило ему о многом.

Когда их группа, обходя вокруг ятака, достигла противоположной его стороны, перед стариком неожиданно, будто выросла из-под земли, появилась одна из четырех овчарок. Она преданно смотрела на Дурды-чабана, ласкалась к нему и приветливо махала хвостом. В этом месте бугры расступались, открывая подход к ятаку.

Дурды-чабан глянул в ту сторону и двинулся дальше, а собака осталась стоять на том же месте. Немного погодя из темноты появилась вторая овчарка, а еще дальше — третья. Все они жались к старику, а он только ласково произносил: "Мой Акбай…", "Мой Каймаз…", "Мой Гоплан…" — и проходил мимо.

И четвертая овчарка внезапно вышла откуда-то из темноты. Когда она приблизилась, Дурды-чабан резко остановился и сказал:

— Волки недалеко. Видите, мои псы уже караулят их путь.

По его указаниям расставили капканы, с приманкой из вяленого мяса, а потом, отойдя немного поближе к ятаку, он сам указал каждому охотнику его место.

— Волки будут подползать на животе и прятаться за любой бугорок, — предупреждал старик. — Перед тем как спустить собак, снимите с них веревки, чтобы не мешали драться. Да не подстрелите, случаем, пса — цельтесь осторожнее…

Все разошлись по местам и развели возле своих постов маленькие костры, а Овеза послали к шатру, чтобы условными сигналами оповестить соседей о появлении врага.

Только Овез тронулся в путь, как далеко на востоке, в той стороне, где располагалось правое стадо, к небу взметнулось пламя. Оно прорезало холодную мглу тревожным багровым отблеском, и вскоре ухо уловило — или это лишь так казалось — протяжные автомобильные гудки. Очевидно, заглушенные расстоянием, они еле-еле доносились сюда, с трудом преодолевая дующий им навстречу ветер. Эти сигналы, возникшие среди ночи в темной пустыне, возвещали о том, что в правом стаде тоже обнаружили хищников и призывают на помощь.

Овез в нерешительности остановился.

— Как же теперь быть? — произнес он, повернувшись к старику.

Хошгельды тоже ждал, что скажет Дурды-чабан.

А старик, поглядев в сторону багрового зарева, не смог сдержать досады по адресу тех чабанов:

— А я их считал опытными пастухами, как же они могли так обмануться? Зачем это они?.. Вот уж, поистине, у страха глаза велики…

— Дурды-ага, вы уверены, что волки ходят именно вокруг вашего стада? — прямо поставил вопрос Хошгельды.

— Сын мой, Хошгельды, волки наметили это стадо и с вечера бродят вокруг нас, — твердо сказал старик. — Ты взгляни на моих собак, они хоть и не видели еще зверя, но точно знают, с какой стороны он появится. И мне это так же ясно, как солнце в голубом небе.

— Тогда мы не можем отсюда уйти, — заключил Хошгельды и обратился к Овезу. — Иди и делай свое дело.

Овез побежал к шатру и сразу скрылся из глаз. Дурды-чабан стоял на месте и ворчал, выражая недовольство соседними пастухами, их собаками, и почему-то снова заведующим фермой. Потом он спохватился и стал обходить посты, поучая молодых людей.

— Главное не теряться, — говорил он. — Как только собаки сцепятся со зверем, торопитесь им на помощь и пускайте в ход любое оружие. И уж тут надо быть проворнее самого волка… Эти гелекурты что делают — схватят вдвоем барана и бегут от собак. Один забрасывает жертву себе на спину, а второй на бегу пожирает ее. Потом меняются. Да, другого такого свирепого и жадного зверя не сыскать…

По ту сторону ятака, на вершине холма, блеснул огонек. Сначала он был похож на мерцающую в темноте гнилушку.

Но через некоторое время огонек вспыхнул, разгорелся и превратился в крстер, возле которого обозначилась фигура человека. Он двигал руками, хлопотал, суетился, исчезал и снова появлялся.

Это был Овез. Добежав до шатра, он схватил охапку, сена, сунул ее под кучу хвороста и поджег. В ту же минуту стала подавать сигналы полуторка. Свет как бы состязался со звуком, и свет победил, потому что вскоре бушующее пламя достигло нескольких метров высоты. Оно, казалось, лизало своим беспокойным языком самое небо, и его можно было увидеть с такого расстояния, куда не достигали гудки машины. Белый дым клубами поднимался от костра, тянулся за ветром и, выйдя из освещенного круга, сразу исчезал в темных просторах.

Огонь стал таким ярким, что отблески его отвоевали у мрака дальние холмы, и они словно приблизили к ятаку свои мерцающие снегом склоны.

А возле костра теперь появилась еще одна фигура, которая суетилась еще больше, чем первая. Это Вюши, радуясь свету, вертелся возле пылающих сучьев, раздувал и без того жаркое пламя и время от времени забавно приплясывал от охватившего его восторга.

Но недолго длилось это буйство. Пламя стало угасать так же быстро, как разгорелось. Прожорливый огонь поглотил приготовленную для него пищу, — костер сначала перестал дымить, а потом и вовсе угас.

Груда багровых, постепенно темнеющих углей — вот все, что осталось от его былого великолепия.

— Теперь уж волки раньше полуночи не нападут, — убежденно говорил Дурды-чабан, обходя часовых. — Можно и чаю попить, замерзли ведь.

Молодые люди, по очереди сменяясь, ходили в шатер, возле которого соблазнительно кипел кумган. После холодного мрака пустыни здесь, под кровом, было так тепло и уютно, что и уходить не хотелось. Подпасок наливал в пиалы чай, а Вюши, утомленный обилием впечатлений, завернулся в чабанью бурку и спал в углу, положив голову на приклад своего ружья.

Неизвестно, сколько бы он проспал так, не приснись ему волки! С криком — "держи его!", он стремительно вскочил на ноги и, смущенно протирая глаза, оглядел хохочущих товарищей. Только выпив пиалу чаю, Вюши окончательно пришел в себя от пережитого испуга и, смеясь, рассказал о том, как он во сне расправлялся с огромной стаей.

Время тянулось томительно медленно. Давно исчезло тревожное напряжение первых минут. Тучи понемногу рассеивались, одна за другой стали появляться звезды, а после полуночи, когда улегся ветер, на небе не осталось и признака облаков. Тут и луна дала знать, в каком месте она взойдет. Стало заметно светлее.

Люди уже освоились с обстановкой и даже стали подшучивать над трусостью волков, когда окрестности внезапно огласил какой-то ноющий жалобный голос. Все притихли. Вскоре нытье повторилось. Устремив взгляд в ту сторону, Дурды-чабан сказал:

— Ну, что ж, дело наше началось успешно, пусть и окончится оно так же — капканы уже принялись за свою работу.

Приезжие собаки стали проявлять нетерпение и рваться с привязи. Только овчарки пока выжидали и молча сидели где-то в укрытии. Но вот одна из них, притаившаяся под кустом невдалеке от Дурды-чабана, вскочила и ринулась вперед.

— Хватай его! Хватай! — закричал старик, поднимаясь на ноги.

Остальных собак мигом спустили с привязи, и они дружно бросились вслед за овчаркой. Теперь из-за кустов доносились звуки борьбы, сопровождаемые глухим рычанием. Только одна из приезжих собак никак не могла сообразить, на кого ее натравливают, и с громким лаем носилась по ятаку. В конце концов и она ринулась в бой.

Люди побежали к месту схватки, громкими криками подбадривая псов, и в этот самый момент шофер включил фары, осветив поле битвы.

Вот три собаки схватились с большим волком и повисли на нем, не позволяя ему убежать. Неподалеку матерый волк, уткнувшись задом в кусты, скалил пасть и огрызался, отбиваясь от двух наседавших на него собак. Еще дальше овчарка изо всех сил теребила зверя, схватив его за горло. Дурды-чабан подбежал к нему и ловко сунул нож в его тощий бок.

Хошгельды поспешил на помощь двум собакам. Но, боясь поранить их, он не стал стрелять, а лишь несколько раз ударил прикладом по голове.

— Хватай, хватай, догоняй! — то и дело кричал Дурды-чабан. — Так их, негодяев!..

Прогремели первые выстрелы, справа и слева раздавались возбужденные голоса, слышалось улюлюканье.

Вюши вместе с помощником чабана и подпаском пришлось пережить несколько неприятных минут. Бараны почуяли близкую опасность. Увидав свет и услыхав стрельбу, они вскочили на ноги и от испуга жались друг к другу. Больших трудов стоило их успокоить, потому что еще мгновение — и они бросились бы бежать, не разбирая куда и зачем. К счастью, четко обозначенная лучами фар граница мрака казалась им непреодолимой преградой.

Когда стадо несколько успокоилось, Вюши поднялся на невысокий бугорок, чтобы осмотреться при свете только что взошедшей луны. Он остановился у голого куста кандыма и долго вглядывался в ту сторону, откуда доносились крики и выстрелы. Но охота уже отодвинулась за далекие холмы, и он ничего не увидел.

Внезапно сбоку от него промелькнула крадущаяся тень. Сперва ему показалось, что это собака, которая отбилась от остальных, и он даже кликнул ее:

— Акбай, Акбай!..

Но тощее животное было ниже ростом, и повадка у него была иная, чем у собак.

Как ни готовился Вюши к схватке с врагом, он не сразу сообразил, что перед ним волк, а сообразив, — растерялся. Диким голосом закричал он на хищника, а тот шмыгнул за куст, и оттуда послышалось скрежетание и щелканье зубов.

Только теперь вспомнил Вюши о ружье, которое своей тяжестью давно оттянуло ему руку. Он торопливо наставил ствол на куст и спустил крючок. Раздался выстрел, и волк, припадая на заднюю ногу, бросился прочь. А Вюши был настолько ошеломлен случившимся, что забыл даже выстрелить зверю вдогонку. Все разыгралось в мгновение ока, и ему потребовалось время, чтобы прийти в себя и осознать происшедшее. А когда он спохватился и принялся лихорадочно перезаряжать ружье, было уже поздно — зверя и след простыл.

Вюши чуть не заплакал от стыда и досады, что так нелепо все получилось. Представить себе только, как завидовали бы ему товарищи, если бы он привез с собой из пустыни шкуру собственноручно убитого волка! Так глупо упустить добычу! — сокрушался он.

Но тут из-за бугорка выскочили две собаки и промчались мимо него — одна вровень с другой — прямо по следам ушедшего хищника. Вскоре с той стороны, где они скрылись, послышались звуки борьбы и яростное рычание.

"Теперь ему конец!" — с удовлетворением подумал Вюши и уже направился было на помощь собакам, но тут его ни с чем не сравнимое любопытство не выдержало искушения и взяло верх над всеми остальными помыслами.

Зрелище, которому он стал очевидцем, действительно могло озадачить и заинтересовать хоть кого.

Длинные лучи автомобильных фар, ярким светом прорезавшие весь ятак, внезапно метнулись вправо, потом влево, а затем пошли выписывать вензеля вокруг барханов, тыкаясь то туда, то сюда и удаляясь все дальше и дальше от пастушьего стана. Это колхозный шофер, которому надоела его пассивная роль сигнальщика, включился в преследование врага со всем пылом бывалого танкиста. Он дал газ и так увлекся погоней, что не слышал уже ни отчаянного тарахтения бортов своей пустой полуторки, ни криков старого чабана, сзывавшего обратно не в меру горячую молодежь.

Укоризненно качая головой и улыбаясь себе в бороду, старик долго еще следил за мелькающими где-то далеко в пустыне пятнами света. Теперь он безустали скликал собак, и Вюши с завистью отметил, что старый чабан удивительным образом запомнил все клички.

Люди постепенно возвращались к тому месту, где Дурды-чабан развел небольшой костер. Из темноты стали появляться и собаки. Они приходили то в одиночку, то по две, по три. Наконец у костра собрались все, не было только шофера и той собаки, что вначале не знала, как надо драться. Долго ее звали на разные голоса, но вот и она приковыляла. Оказывается, волки ее поранили и бедное животное не могло ступить на заднюю лапу.

Немногим позже подъехала полуторка, и шофер присоединился к сидящим вокруг костра. Он рассказал, что, когда машина отдалилась от людей и собак, на нее напали четыре волка. Отвернув в сторону морды, они мчались по бокам и задними лапами на бегу забрасывали полуторку снегом.

Шофер быстро вертел баранку, стремясь наехать на них, но они ловко увертывались и, забежав с другой стороны, снова принимались за свое. Тогда ему пришла мысль выключить фары. Волки, которые прежде боялись света, оказались теперь впереди машины и принялись еще яростнее метать снег, но уже не в борта, а в радиатор.

— А мне только того и нужно было, — возбужденно говорил водитель. — Дал полный газ и сразу двоих переехал… Остановил машину и вернулся задним ходом посмотреть. Включаю свет и вижу, валяется только один. Другой, значит, живучий был и сумел удрать. Ну, я по этому, оставшемуся, проехался пару раз туда-обратно, чтобы уж не поднялся…

— Пошел небылицы плести! — с насмешкой заметил Джоммы Кулиев, гордый тем, что ему действительно удалось только что убить здоровенного волка.

— Это уж почище, чем твои россказни будет, — смеясь, обратился Овез к Вюши, который незадолго до этого подошел к костру и поведал друзьям о своей победе над волком. Правда, он так и не сумел найти подстреленного им зверя, но ведь кругом темно!.. Утром-то он докажет.

Шофер и Вюши обиженно промолчали. Однако Дурды-чабан, который сидел чуть поодаль и. беспокойно оглядывался по сторонам, неожиданно вмешался в разговор и взял шофера под защиту.

— Так оно и есть, — говорил он. — Я еще от отца слышал, что гелекурты, прежде чем напасть на одинокого всадника, стараются запорошить ему снегом глаза.

— Пожалуй, теперь, после всей этой суматохи, они уже не сунутся больше, — сказал Хошгельды, у которого тоже был один волк на счету.

Но старик и на этот раз возразил.

— Нет, сын мой, — обратился он к молодому агроному, который очень Понравился ему своими решительными действиями. — Не скажи!.. Это такие негодяи, что если уж почуяли запах баранины, ни за что не отстанут, хоть стреляй у них над ухом из пушки. Только теперь они, наверно, оттуда придут, — указал он рукой в ту сторону, куда повернули свои морды собаки…

Не успел Дурды-чабан договорить, как из пустыни донесся заглушенный расстоянием протяжный вой, дважды затем повторившийся. Все стадо заволновалось, бараны сразу вскочили на ноги, хвосты у них дрожали.

Старик, его помощник и подпасок бросились успокаивать их, произнося какие-то привычные возгласы, очевидно понятные животным, потому что они вскоре снова легли.

Дурды-чабан спустился с бархана к костру и объяснил:

— Это их вожак сейчас выл… Голос подает — созывает свою стаю.

— Ну, многие уже не придут на его зов, — отозвался Овез. — Сколько их осталось!

И опять старик не согласился:

— Нет, мы и половины не уничтожили. А потом, даже если всего пять штук таких заберется в ятак, — все равно всему стаду конец. У них ведь как заведено? Загрызут барана, бросят принимаются за другого. А когда они голодные, их и смерть не страшит.

Дурды-чабан снова расставил посты, протянувшиеся цепочкой костров с подветренной стороны ятака. Настороженно вглядывался Хошгельды во мрак, силясь уловить вдали малейший признак движения.

Луна хоть и появилась, но вместе с ней возникло множество обманчивых теней. Каждый куст кандыма, черкеза или селина приобрел таинственность, превратился в живое существо, глазу всюду мерещились ползущие на животе волки, тогда как на деле это были лишь тени колеблемого ветром кустарника. Но палец невольно ложился на крючок, готовый спустить его в любой момент. Подошел неутомимый Дурды-чабан. Он постоял возле агронома, опираясь на свой суковатый посох, и задумчиво произнес:

— Да, сын мой, нет человека хуже вора, нет вора хуже волка. И когда только они переведутся!..

— Теперь уже скоро, — невольно вспомнив о Елли Заманове, проговорил Хошгельды.

Вокруг было тихо. В морозном небе ярко мерцали звезды, но чувствовалось, что уже близится рассвет. Молча стояли они, вслушиваясь в тишину. И вдруг Хошгельды заметил, как невдалеке что-то шевельнулось под кустом. Он столько раз обманывался в эту ночь, что не сразу поверил собственным глазам. Но на этот раз перед ним было действительно какое-то живое существо… Оно перемещалось, стелясь по снегу, будто не имело ног.

Хошгельды мигом прицелился и выстрелил. Зверь подпрыгнул, мелькнул в воздухе и шлепнулся на землю. Он бился, силясь подняться, но песенка его была спета.

И сразу кругом все ожило. Захлопали выстрелы, раздались крики, собаки устремились вперед, и снова завязалась схватка, снова преследование хищников заслонило от молодых охотников все на свете.

Между тем приближалось утро. Небо на востоке заалело, меркли последние звезды, становилось все светлее и светлее, и наконец золотые лучи сверкнули из-за горизонта, возвещая о скором появлении солнца. Стадо, которое обычно выгоняли на пастбище еще затемно, проявляло нетерпение и беспокойство. Весь ятак волновался. Пастухи всячески старались успокоить озадаченных опозданием баранов и едва сдерживали их попытки вырваться на простор.

Но вот показалось солнце и залило светом бескрайную снежную равнину, застывшую огромными белыми волнами. Это было холодное зимнее солнце, и казалось, что не оно пылало обжигающим зноем в летние месяцы, не оно когда-то испускало жар, от которого тщетно искали спасения и человек, и зверь.

Дурды-чабан отобрал несколько охотников и присоединил их к своему помощнику и подпаску.

— Ведите стадо на ближнее пастбище, — приказал он, — да глядите в оба!

Он отдал им всех собак, оставив при себе только одну овчарку. Вместе с Хошгельды, Овезом и еще двумя охотниками старик отправился выяснять результаты ночных схваток. Вскоре их догнала полуторка. В кабине, кроме шофера, сидел Вюши. Им обоим не терпелось посмотреть на дела своих рук и доказать товарищам, что они ничего не выдумали.

Овчарка шла впереди, то и дело обнюхивая снег. Вот она остановилась и выжидающе глянула на отставших людей. Все ускорили шаг и, подойдя, обнаружили запорошенного снегом сдохшего волка.

Это был зверь, которого ночью ранил ударом своего ножа старый чабан. Судя по следам вокруг, хищника прикончили собаки.

Вюши забросил волка в кузов, и вся процессия двинулась дальше. Следующий мертвый зверь, обнаруженный овчаркой, вызвал ликование Вюши.

— Это мой! — кричал он. — Мой!

И в самом деле, в этом месте никто другой действовать не мог. Волк был подстрелен, и к нему вели ярко выделявшиеся на снегу красные пятна. Вокруг все тоже было вытоптано собаками.

Машина постепенно наполнялась трофеями. Последнего убитого зверя нашли далеко от стада. К нему вели следы автомобильных шин, и вся картина подтверждала достоверность рассказа шофера. А он, чувствуя себя на высоте положения, ничего не сказал и лишь отстранил других, чтобы самому положить свою добычу в кузов, где уже валялось семь убитых волков.

Теперь пошли проверять расставленные с вечера капканы. Первого же капкана на месте не оказалось, очевидно в спешке он был недостаточно прочно укреплен и зверь уволок его за собой, процарапав в снегу длинную борозду, Но крючок капкана в конце концов зацепился за куст. Как только туда подошли люди, обессиленный волк, с зажатой капканом ногой, стал бросаться и скалить зубы. Через несколько секунд он разделил судьбу своих собратьев и распластался в кузове машины.

Во втором капкане зверь был особенно злой: он встретил их свирепым рычанием. Третий капкан, как был зарыт под снегом, так и пребывал на своем месте в прежнем состоянии. Зато четвертый всех удивил — волк оставил в нем свою лапу с острыми когтями, а сам ушел на трех ногах. Следы его могли озадачить самого опытного охотника.

Результаты были неплохими, но по дороге к шатру Хошгельды все-таки выразил недовольство:

— Столько людей всю ночь охотились!..

— А ты считаешь, что этого мало? — указал Дурды-чабан на полуторку.

— Конечно, раз мы не сумели со всеми разделаться! Когда в капусте черви заводятся, их и то всех уничтожают.

— Но, сын мой, — засмеялся старик, — ведь волк — это не червяк, а мы ни одного, из них к ятаку не подпустили. Такой работой можно перед всеми чабанами гордиться. Мы, сын мой, большое дело сделали.

Они вернулись в шатер и сели отдыхать. Только старик не садился.

— Вы, ребята, вскипятите себе чая, чурек ешьте, а я пойду к стаду, зарежу барана да собак курдюком угощу. Такой уж у нас, чабанов, обычай — собак обязательно надо отблагодарить. А наши псы ночью славно дрались.

По правде сказать, старик верил утверждению отцов и дедов, что если собаке, после схватки с волком, не дать сала, то у нее скоро выпадут зубы. Однако признаться в этом он сейчас постеснялся.

Чтобы не уменьшать запаса воды в стане, набрали на склонах холмов нетронутого снега и поставили его кипятить.

Вскоре старик вернулся и принес на всех мяса. Вслед за ним приехал Чары и Непес-ага со своим отрядом. Оказывается, они не зря подавали тревожные сигналы — на их стало тоже напали волки, и старый Непес вначале даже рассердился на Хошгельды за то, что тот не прислал помощь.

— Выходит, нельзя молодым верить, — говорил он Чары, когда увидал ответный костер Овеза.

А теперь, заметив возле шатра волчьи шкуры, старый Непес был немало смущен.

Из разговора выяснилось, что волки поступили хитрее, даже чем предполагал старый чабан, — они тоже разделились на две группы. У Чары и Непеса-ага трофеи были скромнее, но все же пять убитых волков — не так мало.

Узнав об этом, Дурды-чабан повеселел и принялся готовить обед. Очевидно, почти вся стая была уничтожена, и старику хотелось угостить своих избавителей наславу.

Однако Чары торопил с отъездом. Он посоветовался с Непесом, и было решено трех человек оставить в помощь чабанам, а всем остальным возвращаться. Тут и третья машина подоспела. Все наскоро закусили и стали рассаживаться по машинам.

Старый чабан горячо поблагодарил своих молодых помощников, а с Хошгельды простился, как с лучшим другом.

По дороге завернули к стаду, забрали собак и двинулись в обратный путь.