У подножия Копетдага

ГОЛОС КОЛХОЗА

Рабочий день кончился, и Покген, заложив руки за спину, прогуливался по двору. Дурсун-эдже хлопотала возле очага перед верандой. Настроение у председателя было хорошее, сев прошел отлично, дела на ферме налаживались, да и никто теперь не мешал строить жизнь по-новому.

Дети вырастают, становятся взрослыми учеными людьми и начинают учить стариков. В особенности туго приходится тем, кто до сих пор на дедов-прадедов кивает… От этих мыслей Покгена отвлек Вюши, который как раз проходил мимо дома председателя, не зная, куда направиться.

— Добрый вечер, Покген-ага! — крикнул Вюши, выглянув из-за дувала.

— Это ты, Вюши? Здравствуй, мой дорогой, заходи, чайку попьем.

Вюши даже немного растерялся от такого ласкового обращения. Он знал, что башлык не каждому скажет "мой дорогой", обычно он обращал подобные ласковые слова к деятельным молодым людям, к стахановцам, а он, Вюши, пока еще таковым не считался. Неужели Покген-ага до сих пор помнит эту историю с пакетом? Ведь тогда Вюши совершенно случайно оказался единственным свидетелем грязного поступка Елли… Да, как бы там ни было, видимо, именно за это был благодарен председатель непутевому парню, ведь он первый потянул веревочку, которая размотала весь клубок, преступлений этого Елли…

Вюши вошел во двор, поздоровался с Дурсун-эдже, кивнул Бахар, которая приветливо улыбалась ему, выглянув из окна, и справился о здоровье Покгена.

— Спасибо, мой сын, я хорошо себя чувствую, очень хорошо, так уверенно стою на земле, как тутовое дерево, — сказал Покген и вдруг удивленно посмотрел на гостя, будто только что увидел его. — А где твое ружье, Вюши?

— И вы, Покген-ага, заметили, что при мне ружья нет! Все замечают, что я брожу сегодня в одиночестве, — улыбнулся Вюши. — Я должен отвыкать от ружья, хотя это и трудно. Мне все кажется, будто чего-то не хватает. Но пришла пора с ним расстаться, — загадочно произнес он. — Хошгельды, видно, еще не говорил с вами об этом, значит не сегодня завтра… — Но тут Вюши оборвал свою речь, широко раскрыв рот от удивления.

— Слушайте, слушайте! Говорит колхоз "Новая жизнь", — казалось, покрывая все звуки мира, пронеслось над селением.

— Что это, Покген-ага? Кто это кричит? — с испугом в голосе произнес Вюши, оглядываясь по сторонам.

— Да, что-то там неладно, — сказал Покген, не сумев, однако, сдержать улыбки. — Пошли скорее! — бросил он, поспешая к воротам.

Смущенный Вюши поплелся за ним. Он, конечно, уже понял, "кто это там кричит", и теперь ему было стыдно, что он забыл о назначенном на сегодня торжестве и так перепугался, когда заговорил местный радиоузел. А председатель, забыв про свое больное сердце, торопливо шагал впереди.

— Кто же это крикнул, а, Вюши? Сейчас мы с тобой все выясним… Да что ты отстаешь? — не останавливаясь, говорил сквозь смех председатель.

— Покген-ага… я… мне… я забыл, — несвязно лепетал Вюши, догнав башлыка.

— Ничего, ничего, Вюши, с каждым бывает, — успокаивал председатель молодого человека, видя его смущение. — Посмотрите, сколько там народу собралось!

И действительно, к правлению со всех сторон сбегались люди, все от мала до велика хотели услышать голос родного колхоза.

Вюши постарался как можно скорее скрыться в толпе, которая выглядела сегодня поистине празднично. Старики с довольными лицами поглаживали бороды, женщины старались удержать детей, которые во что бы то ни стало хотели протиснуться вперед.

Ребята, попроворнее, уже повисли на дверях правления, а один паренек ухитрился даже залезть на крышу и теперь с видом победителя поглядывал оттуда на товарищей.

Голос секретаря парторганизации, усиленный репродуктором, звучал сегодня особенно убедительно.

— Мы хотим, — говорил Байрамов, — чтобы наши передачи вовлекли в общественную жизнь всех колхозников. Подумайте, товарищи, на какие темы вы хотели бы послушать лекции. Со всеми предложениями обращайтесь к секретарю комсомольской организации Ниязову.

Взгляды присутствующих устремились на Овеза, стоявшего в окружении комсомольцев. Лица их сияли гордостью. Ведь по существу именно они были виновниками сегодняшнего торжества.

— Мы постараемся, — продолжал Чары-ага, — освещать в наших передачах все интересующие вас вопросы. Завтра в восемь часов вечера слушайте лекцию нашего агронома Хощгельды Пальванова о механизации сельского хозяйства.

Нязик-эдже и Орсгельды-ага, которые тоже, конечно, были здесь, услышав имя сына, украдкой посмотрели друг на друга и в смущении затоптались на месте. А из репродуктора уже звучал голос Бахар, которая читала последние известия: какие бригады и звенья идут впереди, каким следует подтянуться, кто нарушил за последнюю неделю трудовую дисциплину, когда приедет кинопередвижка и какие товары поступят в местный кооператив.

Долго еще не расходился народ. Люди обсуждали сегодняшнее событие, говорили, насколько интереснее, культурнее и богаче стала жизнь в селении, все хвалили Чары-ага и комсомольцев за их неустанную заботу о колхозе.

Председатель пригласил к себе Чары-ага, Хошгельды и Овеза.

— А куда же Вюши девался, надо и его с собой взять.

— Вюши, наверно, здесь нет, — заметил Овез. — Если бы он был поблизости, мы бы уже давно его голос услышали.

— Нет, он здесь, — сказал председатель и крикнул. — Вюши, где ты?

— Здесь я, Покген-ага, — послышался из толпы голос, а вскоре показался и сам Вюши.

— А знаете ли вы, друзья мои, как Вюши сегодня обманул меня? — спросил председатель. — Когда заговорил наш радиоузел, Вюши схватил меня за руку и говорит: "Бежим, Покген-ага, слышите, какой крик подняли наши колхозники, не иначе, как ссора произошла!" Ну, я, конечно, поверил и бросился бежать, — смеясь, рассказывал Покген.

— Что же это ты, Вюши, над башлыком подшучиваешь? — сразу поняв в чем дело, спросил Чары-ага.

— Да, нехорошо, нехорошо, Вюши, — подхватили Хошгельды я Овез.

Бедный Вюши готов был сквозь землю провалиться. Он бормотал что-то в свое оправдание: мол, когда заговорило радио, — мысли его были заняты выбором профессии…

Настроение было хорошее, и всем стало жалко непутевого парня. Поэтому Покген поспешил перевести разговор на другую тему. Вюши облегченно вздохнул.

— Молодец ты, Чары-ага, и комсомольцы молодцы, — сказал председатель. — Хорошее вы дело сделали. И в общем недорого это колхозу обошлось.

— Подобрел ты, Покген-ага, — засмеялся Байрамов, — первый раз слышу от тебя такие слова.

— Смейся, смейся над стариком, — весело проговорил председатель, — сам знаю, что хозяин я не из щедрых, не люблю деньгами, сорить, но случается, конечно, что и в нужном деле жмусь немного.

— Люблю самокритику, — вставил Байрамов.

А Хошгельды тем временем нашептывал Овезу:

— Когда придем к башлыку, обязательно заговори о нуждах клуба и читальни. А я тебя поддержу. Сегодня он ни в чем не откажет.

Вскоре уже все сидели за столом и распивали чай. Выбрав подходящий момент, Овез попросил у председателя денег на покупку книг, репродукторов, музыкальных инструментов, шахмат и всего прочего для клуба и читален на полевых станах. Председатель задумался.

— А сколько на это потребуется? — спросил он.

— Да ты, Покген-ага, дай согласие, а завтра мы тебе смету составим.

После того как секретарь парторганизации и агроном поддержали просьбу Овеза, председатель согласился отпустить нужные средства.

Уже было совсем поздно, когда гости, распрощавшись с хозяевами, разошлись по домам.

И с этого дня в селении вошло в обычай ежедневно слушать голос колхоза "Новая жизнь".

ЛИВЕНЬ

Этой песней встретили школьники весну. Они распевали ее и у себя, на школьном дворе и на улицах по вечерам, прогуливаясь группами. Песня так понравилась Хошгельды, что он сразу запомнил ее.

Песня, конечно, дело хорошее, а вот погода не радовала агронома. В марте прошли дожди, а теперь и тучки на небе не увидишь. Хошгельды вставал на рассвете и, выбегая во двор, с досадой говорил:

— Опять небо чистое, ну хоть бы облачко!

Не один Хошгельды сетовал на небо. Все колхозники тревожились за богарные посевы и тщетно ждали дождя.

Вдобавок ко всему Хошгельды и дома не имел покоя. И утром и вечером Нязик-эдже ворчала на сына.

— Настанет, наконец, время, когда тебе хоть какая-нибудь девушка понравится? — не унималась она.

— Ну ладно, мать, — не выдержал однажды Хошгельды, — пойди посватай за меня дочь Покгена-ага.

— Да разве башлык отдаст за тебя свою дочь? Ведь Бахар первая красавица в ауле, на ней каждый бы женился…

— Значит, не пойдешь? Ну и не ходи, а мне, кроме нее, никто не нравится.

Нязик-эдже растерялась, и разговоры на эту тему временно прекратились.

Однажды вечером усталый Хошгельды лежал на кровати и читал. Веки слипались, буквы рябили в глазах, и, сам того не замечая, он заснул… И вдруг загремели орудия, застрочили вражеские пулеметы, фашисты подступали со всех сторон. "Огонь!" — раздалась команда… У пулеметчика Пальванова кончились патроны. Он хватает гранату, бросает ее… книга падает из рук Хошгельды, и он просыпается.

— Как хорошо, что это был сон, — вслух произнес Хошгельды, садясь на кровати. — Но почему продолжается грохот? Гром! Гром! Ливень! — закричал он и бросился наружу, чуть не сбив на пороге мать.

— Ждали, ждали дождя, — ворчала Нязик-эдже, — а пришел неожиданно. Разложила вот кизяк сушить, теперь размокнет. И белье не успело просохнуть.

Хошгельды хотел было сказать матери в шутку, что если кизяк и размокнет, все равно навозом останется, но его опередил раздавшийся в темноте голос:

— Не придирайся, Нязик-эдже, к нашему дождю! Я тебе вместо твоего кизяка привезу саксаул из песков.

— Ишь, какой ты, Курбанли, щедрый стал, — засмеялась старушка, сразу узнавшая по голосу всеми любимого бригадира.

— Здравствуй, Нязик-эдже! Да я, кажется, всегда щедрым был, а сегодня в особенности. Дождь-то какой! — восхищенно проговорил он и крикнул. — Хошгельды!

— Я здесь, — весело откликнулся Хошгельды, стоявший в двух шагах от гостя.

— А я тебя и не разглядел в темноте. Ну, чего мы здесь мокнем, позвали бы в дом. Дождь, пожалуй, и без нашей помощи будет лить.

И хотя Курбанли сам пожелал зайти в дом, он так и не двинулся с места и, продолжая стоять у порога, рассказывал:

— Если бы ты слышал, как один старик из бригады Кюле предложил ему сегодня зарезать козленка в честь Буркут-ата и устроить худай-елы. Он совершенно серьезно говорил, что если покровителю дождя устроить обед, дождь непременно польет. Ну и получил же от нашего Кюле Ворчуна. Тот даже пригрозил рассказать об этом Чары-ага и тебе. Вы, мол, знаете, как бороться с пережитками. Словом, досталось старику. Ты, конечно, не помнишь, Хошгельды, а сколько мы когда-то бедных козлят порезали в угоду небесным покровителям…

— Молодец Кюле, ничего не скажешь! Только, знаешь, пойдем, пожалуй, под крышу, чего мы в самом деле мокнем. — С этими словами Хошгельды вошел в комнату. Курбанли последовал за ним.

Бригадир был в рабочем костюме, в сапогах с высокими голенищами. Поверх черной миткалевой рубахи, подпоясанной желтым кушаком, он накинул на плечи ватный халат. С завитков его черной папахи стекала вода. Словом, вид его говорил о том, что работа на сегодня еще не кончена. Это сразу заметил Хошгельды, окинув гостя быстрым взглядом.

— Как дела, Курбанли, благополучно?

— Я с дурными вестями не прихожу, — ответил Курбанли и, стряхнув с закрученных усов капли дождя, снял халат и повесил его на гвоздь.

Хошгельды поинтересовался здоровьем жены своего гостя, он знал, что вчера ее отправили в родильный дом.

— Да, — продолжал Курбанли, — вести хорошие, а по этому поводу давай выпьем. — Он вытащил из кармана четвертинку и поставил ее на стол. — Дождь сегодня наславу, — продолжал он. — К рассвету надо ждать силя[6]. А для нас каждая капля — алмаз. Вот поэтому я к тебе и пришел.

— И хорошо сделал, Курбанли, что пришел. Только боюсь, горный поток может оказаться сильнее, чем мы предполагаем, и тогда он смоет наши дамбы и перемычки, а заодно и посевы. Придется, видно, укреплять.

— Вот об этом и я говорю, — подхватил Курбанли, разливая водку в поставленные Нязик-эдже стопки.

Вскоре на столе появились коурма и чурек.

— А ты, Курбанли, так ничего толком и не сказал о своей жене, — заметил Хошгельды, заглянув гостю в глаза.

— Вот мы с тобой сейчас выпьем за ее здоровье и за двух новорожденных сразу. Двух сыновей подарила, что ты на это скажешь?

— Что же ты молчал, Курбанли, поздравляю тебя, дорогой, давай чокнемся. За такое дело грешно не выпить!

Они осушили стопки. Курбанли крякнул, потрогал усы и стал рассказывать о том, как он с двумя своими дочерьми и старшим сыном был сегодня в родильном доме.

— Хоть и не пропускают туда, а все равно поехали всем семейством, отправили ей записку, передали всякой всячины. Она там всем довольна, — так, говорит, хорошо, что и домой не хочется, — засмеялся Курбанли. — Это мне дежурная передала, ведь записку-то написать она у меня не может… Ну, ладно, Хошгельды, надо посмотреть, что на улице, — сказал, поднимаясь, Курбанли.

Но в это время дверь отворилась и на пороге появились Чары Байрамов и Овез. Они тоже считали, что нужно укреплять перемычки. Судя по всему, поток разбушуется не на шутку, — такого ливня и старики не помнят.

Решили немедленно созвать людей, и Овез ушел вместе с Курбанли.

— Так, пожалуй, будет быстрее, — бросил он с порога.

Вскоре двор наполнился людьми. У каждого с собой лопата, через плечо перекинут мешок с чуреком и всякой снедью. К сожалению, не у всех нашлись фонари. Видно, придется двоим, а то и троим обходиться одним фонарем. Но раздумывать было некогда, и Чары-ага приказал, не мешкая, трогаться в путь.

Дождь лил не переставая. Выйдя из поселка, вся группа двинулась прямо к железнодорожному мосту. Там находился главный водораздел, оттуда шли каналы на поля пшеницы и ячменя. Горный поток непременно ринется туда, и если не углубить русло, то вода затопит не только посевы, но и селение.

Было решено, что здесь останутся шесть человек во главе с Байрамовым, остальные пойдут в горы, навстречу потоку.

Весь мир, казалось, был объят водой. С неба лили нескончаемые потоки, ноги по щиколотку погружались в воду. Поднялся ветер, зашевелились черные тучи. Ветер все усиливался и хлестал по лицу крупными каплями.

Люди шли больше часа, но дороге, казалось, не было конца. Наконец миновали болота, которые тянулись на несколько километров, и Хошгельды остановился.

— Пришли, товарищи, — бодро сказал он. — Отсюда начинаются наши богарные посевы, видите?

Разглядеть что-либо было трудно. Только на востоке обозначалась тусклая, матово-бледная полоска. Но люди настолько хорошо знали эти места, что им было не трудно представить себе окружающую обстановку. Еще зимой, по предложению агронома, они устроили здесь запруды в ожидании предстоящего весеннего силя.

В те времена многие к этой затее Хошгельды отнеслись с недоверием. Прежде никто не преграждал путь горному потоку, пусть себе бежит, лишь бы аул не затопил. А Хошгельды целый план разработал, все расчертил и показал колхозникам, как наиболее выгодно использовать силевые воды. Сейчас Хошгельды с удовлетворением подумал, что не зря проявил настойчивость. Теперь-то все поймут, насколько он был прав.

Группа остановилась в том месте, где русло одного потока разветвлялось на две промоины. Хошгельды, Овез и Курбанли зажгли фонари.

— Здесь придется укрепить берега, — сказал Курбанли.

— Да, — подхватил Хошгельды. — На правом берегу восточного рукава, примерно в ста шагах отсюда, ниже по течению, вы найдете большой белый камень. Ты, Курбанли, бери двенадцать человек и перепруди то место.

Сам Хошгельды тоже с двенадцатью колхозниками пошел по берегу западного рукава. Овез был в его группе. Они прошли довольно большое расстояние, потом Хошгельды остановился.

— Кажется, здесь, — сказал Овез и посветил вокруг.

— Да, тут и начнем, — уверенно произнес Хошгельды. — Разделимся на две группы. Отбирай, Овез, пять человек, и переходите на тот берег. Укрепим дамбу и пойдем дальше.

Овез легко и ловко перепрыгнул на левый берег. За ним последовали и остальные. Люди дружно налегли на лопаты. Работали молча. То на том, то на другом берегу, будто перемигиваясь, двигались огоньки.

Вдруг сквозь шум дождя, словно прорезая его, послышался голос Курбанли:

— Э-эй, мы кончаем!

— Ждите нас! — прокричал в ответ Хошгельды.

Сверкала молния, все чаще раздавались раскаты грома. С гор доносился нарастающий глухой шум. Обе группы снова соединились. Хошгельды был доволен проделанной работой и смело вел людей дальше. Идти назад или пережидать здесь было рискованно, и потому он торопился подняться в безопасное место.

— Столько трудов положено, а кто заключил договор с горным потоком? — не выдержал, наконец, Кюле Ворчун. — Может, он вовсе и не придет.

— Как кто? Я заключил с ним договор, — спокойно произнес Хошгельды. — И он не подведет меня, он уже приближается, слышите, как гудит?

— Наша работа не пропадет даром, — поддержал друга Овез, — можете не сомневаться, Кюле-ага. Наши дамбы теперь любой силь выдержат.

Глухой шум все приближался. Снова сверкнула молния, осветив все вокруг белым светом. На какое-то мгновение обозначилась гора, будто нависшая над людьми. Дождь полил с такой силой, гром так неистовствовал, что уже невозможно было разобрать, откуда доносится грохот, — с неба или из-под земли;

Колхозники шли вдоль расселины. Чем выше они поднимались, тем уже становилось русло горного потока. Постепенно мельчая, оно, наконец, вовсе исчезло. Многим показалось, что они сбились с пути.

— Ну и доработались, даже дорогу потеряли, — ворчал себе под нос Кюле. — Где теперь укроешься от силя?

Но сетований Кюле никто не слышал. Хошгельды понимал, что народ волнуется, однако он понимал и другое, что с пути они йе сбились. Они подошли как раз к тому месту, где многочисленные горные ручьи соединяются в один общий поток. Тут невдалеке должен быть высокий бугор, туда он и ведет свою группу. Но объяснять сейчас что-либо бесполезно, все равно ничего не слышно. И Хошгельды уверенно шагал впереди тянущейся за ним цепочки людей.

Когда поднялись на бугор, все немного успокоились, и шум как будто стал утихать.

— Теперь можно и закусить, — сказал Овез.

— Какое там закусить, — заворчал Кюле. — Я так продрог, что и мешок развязать не могу.

— А я тебя сейчас согрею, — уверенно произнес Курбанли.

— Мы ведь с тобой соревнуемся, значит и позаботиться друг о друге надо. — И он вытащил из своего мешка флягу весьма внушительных размеров. — По глоточку на каждого хватит, а, может, кому и по два достанется, — добавил он.

— Ох, и запасливый же ты человек, Курбанли, — потирая руки, сказал Овез.

— А как же иначе! — добродушно произнес тот.

Люди выпили, закусили, и на душе сразу легче стало. Завернувшись с головой в халаты, колхозники отдыхали. Одни сидели, тесно прижавшись друг к другу, другие даже прилегли. Только Хошгельды стоял, подняв ворот ватной телогрейки. Теперь уж стали хорошо видны горы. Со всех сторон, бурля и пенясь, текла в одном направлении желтоватая вода.

Дождь перестал. Ветер разорвал тучи. На востоке заалела заря.

— А хороший запах у этого силя, — задумчиво произнес Курбанли. — Только не смыл бы он наш поселок.

— Если ты работал как следует, то и поселок цел будет, — в тон ему заметил Хошгельды.

— А что если вода все-таки снесет наши запруды? — забеспокоился Кюле.

— Запруды наши не сдадут, — сказал Хошгельды. — Не надо, Кюле-ага, напрасно народ волновать. Через Два часа здесь сухо будет.

Сам Хошгельды больше всего опасался за участок, на котором находился Байрамов. Как бы там не смыло зеленя…

А вода вокруг них уже доходила до половины бугра, агроном понял, что она достигла высшего уровня. Теперь она постепенно начнет спадать, впитываться в землю, испаряться.

Прошло еще с полчаса.

— Пора уходить, — сказал Хошгельды.

— А не рановато ли? — заметил Курбанли. — Посмотри, как бурлит все кругом, поток, того гляди, и наш бугор захватит.

— Собирайте, товарищи, свои пожитки и следуйте за мной. А то некоторые, я вижу, собираются сидеть здесь и ждать, пока вся вода впитается в землю.

И опять вся группа двинулась в путь. Хошгельды и Овез шли впереди, находя дорогу по знакомым бугоркам. Вскоре они добрались до первой запруды, которая выдержала напор и стояла крепко. Немного посовещавшись, решили, что надо по мере сил сдержать течение там, где оно оказалось слишком быстрым. Следовало не только укрепить прежние перемычки, но и прорыть новые каналы. Промокшие насквозь люди снова взялись за лопаты.

Когда работа уже подходила к концу, послышался сигнал машины. Увлеченные делом, люди не сразу заметили, как подъехал грузовик.

— Как ты сюда попал? — спросил Курбанли вылезшего из кабины шофера. — Поселок-то наш цел?

— Поселок цел, а я вот за вами приехал, — ответил шофер и рассказал собравшимся вокруг него колхозникам, что Покген-ага еще ночью хотел послать за ними машину, но потом понял, что она все равно завязнет, и отложил это дело до утра.

— Ох, и волновался же за вас председатель! — рассказывал шофер. — "Что мне снль, — кричал он, — мне люди нужны! Они там закоченеют, погибнут!" И сам всю ночь спать не ложился…

Люди быстро погрузились. Машина подобрала по пути группу Байрамова, которая так же успешно поработала на своем участке, и вскоре въехала в поселок.

Слова полюбившейся песни донеслись до председателя, и он поспешил на улицу. Машина только что остановилась у его дома. Башлык несказанно обрадовался, увидев всех целыми и невредимыми.

— Молодцы вы мои, — говорил растроганный Покген, — с песней в селение въехали, сразу видно — победители!

— Ну, как, Покген-ага, силь тебе нужен или люди? — хитро улыбаясь, спросил Курбанли.

— А вы уж все знаете? — немного смутился Покген.

— Нашему председателю и люди нужны, и силь нужен, особенно, когда его умело используют, — сказал Хошгельды, посмотрев Покгену в глаза.

Старик ответил ему ласковым, благодарным взглядом.