У подножия Копетдага

ДОРОГУ МАШИНЕ

Хошгельды времени даром не терял в ожидании решения о приеме его в колхоз. На следующий же день после первой встречи с Покгеном он взял коня и объехал все хлопковые плантации, богарные посевы, бахчевые посадки, сады и виноградники артели "Новая жизнь". Перед ним открылась полная картина колхозных владений, возделанных руками его односельчан.

Он ещё внимательнее, чем накануне, присматривался к каждому участку, к каждому арыку, к каждому дереву и еще более утверждался в мысли о том, что ведение такого обширного и многообразного хозяйства требует коренных усовершенствований, настоятельно требует Иных, более продуктивных методов обработки. Продолжать работать по-прежнему — значило разбазаривать драгоценный человеческий труд, не использовать тех возможностей, которые открывала перед сельским хозяйством советская агрономическая наука и советская земледельческая техника, — иначе говоря — безнадежно отстать, утратить перспективу роста.

— В идеале мы должны стремиться к тому, чтобы все процессы сельскохозяйственного производства были механизированы на сто процентов, — говорил ему, прощаясь, руководитель опытной станции, известный всей стране ученый. — Пусть это будет девизом вашей самостоятельной работы, товарищ Паль-ванов. Чем ближе мы подойдем к осуществлению этой цели, тем скорее придем к коммунизму.

"Но как ты механизируешь обработку хлопчатника, когда весь хлопковый клин разбит на мелкие поливные участки, когда трактору или хлопкоуборочной машине, зажатым в частую сетку арыков, там и развернуться негде! — думал Хошгельды. — Как ты пустишь плантажный плуг или садовую машину в виноградники, если кусты там разбросаны без всякой системы, то на большом расстоянии друг от друга, а то настолько тесно, что и человек не всюду пройдет.

Или взять бахчевые. Помидоры высаживаются на широких грядах с оросителями такого размера, что никакой культиватор там не применишь. А огурцы, посеянные по ровному полю, затапливаются, что вовсе исключает механизированную обработку. Да и здесь тоже делянки крохотные, для работы машинами никак не приспособленные. Нет, видно, все надо заново перестраивать".

Хошгельды зашел в контору к Акмамеду-ага и снял у него копию с плана угодий колхоза. До поздней ночи просидел он над этим планом, изучая сложную систему оросительных каналов. Они во всех направлениях изрезали земли, прилегающие к поселку.

Расстояние между арыками составляло в среднем сто метров, иногда оно было немногим больше, иногда немногим меньше, но, так или иначе, орошаемые земли были раздроблены. Каналы, делившие поля на обособленные поливные участки, мешали машинам. Применить в полной мере сельскохозяйственную технику не представлялось возможным.

Ведь для того, чтобы развернуться трактору в сцепе с плугом или другими сельскохозяйственными орудиями, нужно много места. А при малых размерах участка — от арыка до арыка — поворачивать приходится то и дело. Значит, не говоря уже о том, что сами оросители занимают большую площадь, потерянную для урожая, зря тратится много горючего, а кроме того, вдоль оросителей с обеих сторон остаются полосы неиспользуемой земли.

С другой стороны, чем ближе подходят посевы к оросителю, тем большей они подвергаются опасности. Рано или поздно они будут повреждены при поворотах машины во время последующей обработки.

Вот над этой, казалось бы, неразрешимой задачей и ломал голову Хошгельды. Он допоздна не гасил лампу к неудовольствию Нязик-эдже, которая ворчала что-то из своей комнаты по поводу безрассудства сына.

"Как же быть? — думал Хошгельды. — Ведь при нынешнем положении вещей нельзя проводить даже механизированную поперечную обработку земли". Хошгельды вспомнились виденные им сегодня поливные участки, запаханные явно не челночным способом, а вкруговую. Так поступали в колхозе с очевидной целью — использовать под посевы как можно больше площади, обычно оставляемой на повороты. Но ведь это противоречило элементарным правилам агротехники!

Решение задачи уже складывалось в голове у Хошгельды. Он вспомнил, как руководитель опытной станции рассказал ему о попытках коренным образом изменить всю практику орошения полей, о том, как в разных районах нашей родины, в совхозах и колхозах пришли к мысли о замене постоянных оросительных каналов временными оросителями. Да и в печати появилась статья, посвященная этому нововведению. Но такое решение требовало смелых действий, радикального пересмотра установившихся обычаев, и Хошгельды еще долго колебался, прежде чем сказать себе:

"Да, иного выхода нет, и ты должен добиться своего. На легкий успех рассчитывать не приходится — возражений будет немало, да и недешево это обойдется, но через два-три года колхоз значительно повысит продуктивность труда и окупит все затраты".

На другой день он отправился к Чары Байрамову. У кого же еще искать поддержки, как не у секретаря партийной организации?

"Только бы Чары понял меня и не испугался предстоящих трудностей", — думал, шагая вдоль улицы, Хошгельды.

Чары Байрамов жил по соседству с Елли. Их дворы разделял невысокий дувал, вдоль которого росло несколько тутовых деревьев. Хозяин и гость уселись в тени, и дочь Чары-ага Нартач поставила перед ними чайник и пиалы.

— Вот это хорошо, — заметил Чары-ага, — чаю зеленого выпьешь, на душе спокойней. Ты, наверно, пришел ко мне, чтобы встать на учет? — спросил он Хошгельды после взаимных приветствий. — Что ж, как только правление тебя утвердит, приноси мне учетную карточку.

— Да, Чары-ага, я теперь буду состоять в вашей организации. Думаю, что меня утвердят. Но мне уже сейчас хотелось бы поговорить с вами об одном очень важном деле.

Они выпили чая, и Хошгельды изложил секретарю партийной организации колхоза все свои думы. Пока агроном рассказывал о наблюдениях и впечатлениях последних дней, Чары-ага сидел молча, курил и лишь время от времени кивал головой.

— Что же ты предлагаешь? — наконец спросил он.

— Трудно это будет, Чары-ага, но я предлагаю, во-первых, переделать всю систему орошения, во-вторых, заново спланировать виноградник и, в-третьих, изменить методы посадки бахчевых. Все это для того, чтобы дать дорогу машине, заменить ею человеческие руки на трудоемких работах и тем самым увеличить продуктивность по основным культурам.

Чары задумчиво покачал головой.

— Я ведь, дорогой мой, и сам бьюсь над этой задачей, да как ее решить, если без обилия воды ни хлопок, ни бахчевые, ни виноградник расти не могут?

— А вот как. — И Хошгельды развернул свою схему. Оба они склонились над ней.

— Ты, я вижу, подошел к делу по-научному, — улыбнулся Байрамов. — Ну, рассказывай.

— Первым делом я предлагаю увеличить орошаемые участки до таких размеров, при которых можно производительно использовать современную машинную технику.

— Значит, уничтожить большинство каналов? — внимательно посмотрел на молодого агронома Чары.

— В том-то и дело, что не уничтожить их надо, а заменить большинство временными.

— Это как же? — спросил Чары-ага.

— Устраивать оросители только на время поливов, а потом по мере возможности заравнивать.

— А где-нибудь так уже делают, или ты это придумал сам?

— Об этом рассказывал профессор, с которым мне довелось работать. А кроме того, я читал в журнале, что один совхоз проделал такой опыт.

— И успешно?

— Да.

— Ну, хорошо, а разве не меньше уйдет труда на копание и заравнивание оросителей?

— Так ведь это тоже могут машины делать. Есть такие навесные канавокопатели, да и прицепные тоже есть. Подобных машин теперь много выпускают.

Байрамов задумался. Хошгельды тоже молчал.

— А с виноградником что надумал? — спросил, наконец, Чары-ага.

— А с виноградником такое дело, — сразу повеселел Хошгельды. — Из отдельных разбросанных участков с густой посадкой надо сделать сплошные массивы с правильными рядами насаждений, чтобы по междурядью мог пройти трактор, садово-виноградная машина, виноградный плуг…

— Значит, пересаживать придется? — не столько спросил, сколько согласился Чары.

— Тут будем действовать по-разному, — все больше оживляясь, принялся рассказывать Хошгельды. — Главньш образом, выпрямлять ряды с помощью закладки отводков в траншею. Как только отводки начнут укореняться, старые кусты будем выкорчевывать. Зато года через три у нас образуются длинные ровные шпалеры, — уже с восторгом объяснил он.

— Ты, Хошгельды, одного не учел, виноградники у нас повсюду разбросаны, — с сожалением произнес Чары. — Между ними и дома стоят, и заборы тянутся, и тутовые деревья растут.

— Вот сейчас мы и подходим к самому главному, — снова став сдержанным, ответил Хошгельды. — Здесь на плане все видно. С южной стороны поселка дома вклинились между виноградниками, а с северной — между полями хлопчатника. Поселок разрезает наши владения на две самостоятельные части. Отсюда и две разобщенные системы орошения, которые усложняют и удорожают поливы, отсюда и холостые пробеги машин…

— Ну, и что же? — уже с тревогой в голосе перебил его Чары.

— А то, что вся эта территория, в том числе и та, где мы сейчас находимся, — с отчаянной решимостью, и оттого еще более четко формулируя свои мысли, объяснил Хошгельды, — должна быть включена в систему колхозного землепользования.

— А куда же поселок? — внезапно раздался у них за спиной взволнованный голос Овеза, который давно уже стоял возле них и слушал этот необычный разговор. Оба собеседника не заметили его появления, до того они были поглощены беседой.

— А его мы со временем перенесем вот сюда, — как на в чем не бывало ответил Хошгельды, словно Овез с самого начала участвовал в разговоре. — Вот сюда, — повторил он, — где у нас неудобные для плантаций земли. — Хошгельды обвел карандашом место на плане в двух километрах к северу от нынешнего поселка, в непосредственной близости от железной дороги. — И не просто перенесем, а выстроим новый. Пора нам уже жить в настоящих домах, а не в этих покосившихся лачугах…

— И клуб там построим… — мечтательно произнес Овез. — Баню, стадион… Электричество проведем… Уж тут комсомольцы себя покажут!.. Только денег это будет много стоить, Покген-ага не даст, — добавил он с грустью.

Снова воцарилось молчание.

Хошгельды чувствовал, что судьба его замысла во многом решается сейчас. Авторитет Чары-ага хоть на кого подействует, даже и на председателя, не говоря уже о других коммунистах. И чтобы разом покончить с основными вопросами, он сказал:

— А что касается овощей и бахчевых, то с ними просто тоже увеличим делянки, введем временные оросительные каналы, произведем планировку укрупненных поливных участков и при посадках будем исходить из колеи трактора.

Хошгельды выложил все. Он сразу почувствовал облегчение и вытер платком лоб. Овез смотрел куда-то вдаль, а Чары-ага молча курил, но глаза у него были веселые.

— Ты кончил? — спросил он.

— Да.

— А как же с шелковицей? Ведь тутовые деревья растут и в поселке вдоль арыков. Чем будем червей кормить?

— Шелковицу пересаживать придется.

— Теперь все?

— Как будто все!

— А про травопольный севооборот забыл?

— Да, люцерну обязательно надо сеять, но это уж куда проще. Девятипольный оборот — вещь необходимая.

— А о зяблевой вспашке почему молчишь? — с молодым задором в голосе продолжал допрашивать агронома Байрамов. — У нас ведь не о пустых мечтах речь идет, а о деле. Так давай уж всю программу наметим, а то как бы нам, правда, не оказаться в хвосте… Молодец ты, Хошгельды, — неожиданно сказал секретарь, не удержавшись от похвалы. — Вот, не только Овеза, но и меня, старика, увлек своими планами. — и он протянул молодому агроному руку. — Я только никак не мог этого осмыслить, хоть и не раз задумывался над тем же… А что значит ученый-то человек…

— Спасибо, Чары-ага, — негромко сказал Хошгельды.

— Погоди благодарить, еще неизвестно, как решит народ. Сейчас вот что надо сделать, — сказал Байрамов, переходя на деловой тон. — Мы на будущей неделе созовем открытое партийное собрание, и ты выступишь с докладом о своих предложениях. А пока поезжай в город и посоветуйся там со знающими людьми, в обкоме побывай, в министерстве. Слышал я, что в Ташаузской области один председатель колхоза нечто подобное уже проводит в жизнь. В Ашхабаде должны об этом знать. Я и сам собирался съездить туда, потолковать, да вот ты как раз вовремя появился. Ты лучше меня в этом деле разберешься. Да на обратном пути заверни в МТС, выясни их возможности и пригласи к нам директора. Пусть он тоже на собрании нужное слово скажет. Я ему со своей стороны по телефону позвоню… Вот тебе для начала партийное поручение, — добавил Байрамов, весело взглянув на Хошгельды. — И смелее действуй, робеть в таком деле нельзя. Как говорится у нас — о прошлом не жалей, грядущего не бойся!

— Есть не бояться!.. — по-военному вытянулся Хошгельды.

— А ты что? — обратился секретарь к Овезу.

— Я к вам, Чары-ага, по поводу комсомольской бригады. Мы тут решили создать комсомольскую бригаду, чтобы нам не врозь, а всем вместе работать. А Покген-ага противится, не хочет, говорит, что незачем переделывать списки, менять состав, когда люди уже сработались.

— Так ты что, жаловаться на башлыка ко мне пришел?

— Не жаловаться, а помощи просить. Мы бы в комсомольской бригаде показали, что значит работать по-настоящему. А Покген-ага не идет нам навстречу.

— Как по-твоему, Хошгельды, прав Покген? — подмигнул Чары-ага агроному.

Овез, улыбаясь, посмотрел на приятеля, уверенный в его поддержке и сочувствии.

— По-моему, Покген-ага совершенно прав, — ответил Хошгельды и засмеялся, глядя на изумленную физиономию Овеза.

— Вот и по-моему — тоже, — внушительно произнес Байрамов. — Скажи мне, дорогой Овез, почему это твои комсомольцы только вместе могут работать по-настоящему, а врозь — нет? Твоя задача, как организатора молодежи, — добиться того, чтобы во всех бригадах были комсомольцы и чтобы они вели за собой остальных, показывали товарищам по работе пример доблестного труда и колхозной дисциплины. Ты же воевал на фронте, вспомни, как там было… Ты все хочешь доказать старикам, что молодежь давным-давно их превзошла, а на самом деле и твоим ребятам есть чему у старых полеводов поучиться. Ну, ну, не горюй… И клуб построим, и стадион…

На следующий же день Хошгельды выехал в город.

— Не успел появиться, как уже в сторону смотрит, — сетовала Нязик-эдже, глядя, как сын укладывает в сумку какие-то бумаги.

Попрощавшись и выходя со двора, Хошгельды слышал, что отец и мать завели разговор о его женитьбе.

— У холостого не ум, а глаза полны дум, — донеслись до него слова знакомой с детства поговорки.

Он помахал родителям рукой и крикнул:

— Денька через два вернусь! Если Покген-ага будет спрашивать; так и скажите…

Хошгельды хотел было забежать к Бахар, которую ему не удалось повидать еще раз после той встречи у колодца, но по дороге к грузовику, отправлявшемуся в город с виноградом, он встретил самого Покгена и задержался.

— Ты что, в город? — спросил председатель.

— Да, хочу с умными людьми посоветоваться. В обкоме побываю, в министерстве, в филиале Академии наук…

— Ох, что-то ты затеваешь, сын мой, — укоризненно покачав головой, сказал Покген.

— А правления еще не было? — вместо ответа задал вопрос Хошгельды.

— Через несколько дней созову. Об этом не беспокойся. Тут скорее мне беспокоиться надо, — подозрительно посмотрел Покген в глаза агроному.

Они поговорили еще минут пять. Хошгельды уже хотел было рассказать председателю о своем разговоре с Байрамовым, но тут шофер подал сигнал, и пришлось садиться в кабину.

— Как только у вас будет свободное время, Покген-ага, я вам расскажу про всё свои затеи, — улыбнулся Хошгельды. — Приду с готовыми предложениями, как вы и просили.

Покген ничего не ответил, лишь хмуро посмотрел вслед отъезжающей машине.

Хошгельды пробыл в Ашхабаде несколько дней. Он вернулся в колхоз, окрыленный успехом. В обкоме и в министерстве водного хозяйства его предложениями заинтересовались, одобрили их и обещали всяческую поддержку. Научные работники тоже отнеслись внимательно к молодому энергичному агроному и подобрали для него всю имеющуюся литературу и материалы, посвященные новым методам орошения и механизации сельского хозяйства в условиях Средней Азии. А такие опыты — устройство временных оросителей — действительно уже проделал не только председатель колхоза в Ташаузской области, но и крупный хлопководческий совхоз в Узбекистане.

Особенно радушную встречу оказал Пальванову директор МТС Строганов, к которому Хошгельды заехал на обратном пути. Директор немедленно вызвал к себе участкового агронома Силантьева, познакомил его с гостем и шутливо призвал обоих специалистов жить в мире и согласии. Сразу завязалась оживленная беседа, и уже с первых фраз Хошгельды понял, что находится среди своих сторонников и единомышленников, едва ли не превосходивших его в новаторских замыслах.

Выяснилось, что машинный парк МТС вполне может справиться с осуществлением проекта Хошгельды. Для заравнивания и переустройства постоянных оросительных каналов, а также для планировки земли и нарезки временных оросителей тут было достаточно техники. Нехватало только автокранов для пересадки тутовых деревьев, но и они ожидались в скором времени.

— Самая большая трудность, стоящая перед вами, товарищ Пальванов, — говорил тоном сообщника участковый агроном, — это склонить на свою сторону вашего председателя. Покген Оразов человек несомненно умный и пользуется в артели заслуженным авторитетом. Это хороший хозяин. Но он пока еще не научился смотреть вперед. На нужды сегодняшнего дня ничего не пожалеет, а заглянуть в завтра не хочет, особенно если это связано с расходами. Ему, как говорится, чувства перспективы недостает.

Они проговорили до полуночи, совместно уточняя разработанную Хошгельды схему новой оросительной сети и травопольного севооборота, а когда поднялись из-за стола, выяснилось; что гостю уже нет смысла ехать и лучше здесь же заночевать.

Рано утром, горячо поблагодарив новых друзей за радушный прием и обещанную помощь, Хошгельды отправился домой на любезно предоставленном ему директорском открытом "газике". Он въехал в поселок в прекрасном настроении и попросил остановить машину у дома председателя, чтобы отдать Бахар обещанные ей книги. Но возможно это было лишь предлогом, а на самом деле молодому человеку просто хотелось поделиться с кем-нибудь своей радостью.

Однако Бахар дома не оказалось, она уже ушла в мастерскую. Вместо нее гостя встретил во дворе сам Покген-ага. Он окинул взглядом эмтеэсовскую машину, понимающе хмыкнул и строго сказал:

— Тебе бы уж пора к работе приступить, а ты все катаешься. Смотри, от беготни козел джейраном не станет.

— Вы же сами сказали, Покген-ага, чтобы я подготовился, пока правление меня утвердит.

— Уже три дня прошло, как правление тебя утвердило, — недовольным тоном сказал Покген, — а ты еще даже не приступил к работе. Надо подготовиться к севу озимых, — продолжал председатель. — Район нас торопит.

— Ну что же, если так, я сегодня же приступлю, — миролюбиво ответил Хошгельды.

— Пора, пора, — заметил Покген и после недолгого молчания заговорил таким тоном, будто хотел сказать нечто очень важное. — Только ты, Хошгельды, не забывай одного…

— Да, Покген-ага?..

— Не забывай, что у тебя есть прямые обязанности. И ты за них отвечаешь. Твое дело — урожай. А всякие там другие дела тебя не должны волновать. Как говорится — одной рукой два арбуза не схватишь.

'Хошгельды понял, что Байрамов уже говорил с председателем и, видимо, не встретил у него сочувствия.

— Я, Покген-ага, в посторонние дела вмешиваться не собираюсь, — улыбнулся Хошгельды. — Но только все, что делается в колхозе, — все делается для урожая. С урожаем все связано. Агроному поневоле придется во многое вникать. Как говорится — сев на верблюда, за седло не — прячься, — ответил он пословицей на пословицу… — А свое место, конечно, надо знать.

На том разговор и кончился, Хошгельды оставил для Бахар книги и направился домой.