У птенцов подрастают крылья

С ГОНЧИМИ

Незаметно промелькнула первая школьная неделя. Вот уж завтра и воскресенье. Накануне вечером я побежал к Мише. Ведь завтра утром он собирается на охоту с гончими и меня с Сережей тоже берет с собой. На этой охоте я не был еще ни разу, но зато сколько рассказов я слышал о ней и от Михалыча, и от Василия Андреевича Соколова, и от Миши с Колей.

Сколько я мечтал о том счастливом дне, когда сам с настоящим двуствольным ружьем и с гончими собаками пойду охотиться на зайцев и на лисиц! И вот наконец я дожил до этого дня.

У Миши в гостях, кроме Коли, сидел еще парикмахер Копаев. Он тоже был страстным гончатником и тоже собирался завтра вместе с нами на охоту. Мы обсудили все подробно: где сбор, когда выходить и куда идти. Решили собраться всем у Миши в шесть часов утра, идти через речку в ближайший лесок Перлочинку, оттуда полями в Овечкинские вершины и дальше — в Богатый лог. Маршрут был намечен, время и место сбора уточнено, оставалось только ждать завтрашнего утра. Вернувшись домой, я увидел, что Сережи нет.

— Недавно ушел с товарищами погулять, — сказала мама.

Я был возмущен. Какое же может быть гулянье, когда завтра идти на охоту! Нужно как следует подготовиться: проверить ружье, патроны, просмотреть охотничью одежду… А он гулять ушел! Михалыч вполне разделял мое негодование.

— Очень легкомысленный молодой человек, — сказал он.

Сам Михалыч с гончими охотился редко.

Не люблю, братец, с чужими собаками ходить, — пояснил он. — Вот заведем своих — тогда дело совсем другое будет. Когда захотим, времечко выберем и в лесок — зайчишек попугать.

— А когда же мы своих заведем? — заинтересовался я. — Ружья теперь у всех есть, дело только за собаками.

— Это верно, — согласился Михалыч. — Нужно будет подыскивать.

Я пересмотрел все свои охотничьи доспехи, всё привел в боевую готовность и решил пораньше лечь спать. Будильник поставил на полшестого.

Только собрался ложиться, глядь — Сережа явился. Я сразу на него налетел:

— Ты что ж это думаешь?

— А что? — невинно поинтересовался он.

— Да ты собираешься завтра на охоту или нет?

— Конечно, собираюсь.

— Так почему же ты ничего не приготовил?

— Потому что и готовить нечего. Ружье вон висит, патроны у меня есть, только взять из передней сапоги да куртку. Что ж еще собирать?

Сережа был прав: готовить действительно оказалось нечего. Прав, да не совсем. Он упустил самое главное — сладость предвкушения охоты; ведь охотничьи сборы: осмотр ружья, укладывание в патронташ патронов, смазывание охотничьих сапог — все это, конечно, можно сделать в десять — пятнадцать минут; конечно, можно, но лучше растянуть на целый вечер. Собираться на охоту, заранее предвкушать ее прелесть — все это, пожалуй, не хуже самой охоты. Так зачем же торопиться, делать все наспех, лишь бы к сроку поспеть? А вот Сережа и не понял самой сути, самой прелести этого дела. И к Мише не сходил, не знает даже, куда мы отправимся. «Какой же он после этого охотник?» — подумал я.

Сережа, видно, обо всем этом вовсе не думал. Он мигом собрал все, что нужно, разделся и нырнул под одеяло.

— Давай спать, — весело сказал он, — а то завтра, верно, до света встанем.

«Даже не знает, во сколько сбор», — опять подумал я.

Но Сережа уже спал крепким сном. А я никак не мог заснуть, все ворочался с боку на бок. Так бывало со мной каждый раз перед рыбалкой или перед охотой.

И, как всегда, кажется, только-только уснул — вдруг пронзительно-резко зазвонил будильник. Я вскочил, нашел спички, зажег лампу.

— Куда в такую рань? — недовольно проворчал Сережа. — За окном темень, ночь на дворе…

— Ну спи, если хочешь. Через полчаса, ровно в шесть, сбор у Миши. Опоздаем — уйдут без нас. — И я начал быстро одеваться.

— Вот полуночники-то… — ворчал Сережа, но тоже сразу же сел на кровати и взялся за одежду.

Мы выпили в столовой по стакану молока, взяли в карманы по огромному бутерброду, которые еще с вечера приготовила нам мама, и вышли на улицу.

Была еще ночь, темная, влажная. Именно такая, как должна быть в начале осени. Весь городок спал, только кое-где в окнах краснел огонек — видно, хозяйки затапливали печь.

Откуда-то приятно запахло свежим печеным хлебом.

Мы быстро прошли по темной улице и подошли к Мишиному дому. На лавочке в полном охотничьем облачении уже сидели Миша и Копаев.

— А где же Коля? — спросил я, поздоровавшись с приятелями.

— Шут его знает где, — усмехнувшись, ответил Миша, — верно, ночь прогулял, а теперь никак не встанет.

— Да, может, проспит, совсем не придет? — забеспокоился я.

— Придет, никуда не денется, — успокоил Миша. — Я нарочно время с запасцем назначил.

— Вот видишь, я же говорил, что спешить нечего, — сказал мне Сережа, — а ты все горячку порешь.

— Это не горячка, а порядок, — вмешавшись в разговор, поддержал меня Копаев, — раз договорились — в шесть сбор, значит, нужно к сроку являться. — Он помолчал и добавил: — Эх, жаль, Колька в армии не служил, ему бы там живо мозги вправили, отучили бы от этих штучек.

— Это от каких таких штучек?! — вдруг послышался из темноты веселый голос Кольки. — Здорово, орлы! — приветствовал он нас. — Все в сборе, молодцы! Ну, пошли, пошли, ребята, — заторопил он. — Вы рады тут рассиживаться, лясы точить. А собаки где? — обратился он к Мише.

— Собаки в сарае. Чего же их зря тут держать — отвязать недолго.

— То-то — недолго. Эх вы, бабы рязанские! — махнул Колька рукой и скрылся во дворе.

Через секунду он вышел, держа на сворке обеих собак, Амура и Найду.

— Пошли! — скомандовал он.

Коля шел впереди и так быстро, что мы за ним еле успевали. В какой-нибудь час с небольшим уже дошли до первого леса — Перлочинки. Было еще темновато, собак пускать рано: ну-ка сразу поднимут зайца, стрелять никак еще нельзя.

— Вот теперь и посидеть и покурить можно, — сказал Коля. Снял с себя ружье, охотничий рог и привязал собак к ближайшему дереву.

Мы все расселись: кто на пеньке, а кто прямо на земле. Закурили все, кроме Миши и меня.

— А ты не хочешь еще разок попробовать? — предложил мне папиросу Сережа.

— Нет, спасибо. Такую дрянь совсем не хочется.

— Не привыкай к этому баловству, — сказал мне Миша, — что в нем хорошего: ни вкуса, ни удовольствия.

— Да уж ты, известно, барышня кисейная, — засмеялся Коля и, лихо потянувшись, прибавил: — Ух, ребятушки, как спать охота! Ведь и не ложился даже.

— Все с кисейными барышнями гулял? — спросил Миша.

— А то как же: дело молодое, чего время зря терять.

— Правильно, — одобрил Сережа.

Мы посидели с полчасика. Уже немного развиднелось, но было как-то серо, туманно.

— Ну, ждать больше нечего, пора пускать! — сказал Коля. Он быстро встал, отвязал собак от дерева и спустил со смычков.

— А ну ищи, ищи, ищи, собаченьки! — подвеселил он засидевшихся собак.

Те легким галопом перебежали через поляну и скрылись в кустах.

— Давайте, ребята, рассыплемся цепью, пойдем вдоль леса да будем посвистывать, покрикивать, так скорее русачка поднимем. Он теперь на лежке крепко лежит. Кругом лист шуршит — вот косой и таится где-нибудь в овражке, — сказал Николай.

Мы разошлись в разные стороны и не спеша двинулись цепью вдоль леса.

«Неужели я сегодня убью зайца? — думал я. — Нет, такому счастью не бывать: ведь Копаев, Коля, Миша — охотники уже опытные, они живо подладятся под гон и стукнут косого. Ну что же, хоть гончих послушаю».

Ребята то тут, то там изредка покрикивали, подбадривая собак и стараясь вспугнуть с лежки зайцев. Из их голосов сразу выделялся звонкий и какой-то особенно залихватский голос Кольки.

— А ну давай, давай, давай! — на весь лес с каким-то затягиванием выводил Николай и заканчивал лихим посвистом.

Неожиданно издали, из леса, ему отозвался какой-то странный вопль. Я сразу не понял, что это. Прислушался: вот опять. Казалось, кто-то впереди, в лесу, закричал плачущим голосом: «Ай-ай-ай!» Закричал и смолк.

«Да ведь это собака взлаивает, — сообразил я. — Значит, нашла заячий след, разбирается в нем и изредка подает свой звонкий голос». А вот и второй голос: этот уже погромче, погрубее, наверное, Амура, а первый, тоненький, — Найдин. Собаки, верно, наткнулись на следы зайца. Ночью зверек бегал по лесу, кормился, а к утру спрятался куда-нибудь под кустик, в овражек, лег на дневку. Сейчас собаки разберутся в ночных следах, вспугнут зайца и погонят. Куда же мне стать, чтобы перехитрить его, чтобы заяц, удирая от собак, выскочил на меня? Я остановился в нерешительности. Что делать? Бежать куда-то или оставаться на месте? А между тем собаки взлаивали все чаще, все азартнее. Голоса охотников давно уже смолкли. Теперь мои приятели, верно, так же, как и я, стоят в нерешительности, ждут, в какую сторону погонят собаки.

И вдруг обе гончие разом залились на весь лес отчаянным лаем.

Подняли, погнали! Куда же бежать? Я стоял, вслушиваясь в голоса собак. Они сливались в какую-то странную, волнующую мелодию. Эхо подхватывало ее, разносило по всему лесу. Невольно вспомнилась «Псовая охота» Некрасова:

И верно, это вовсе не отрывистый собачий лай — эхо сливает его в протяжную плачущую мелодию.

Однако слушать некогда, нужно бежать в ту сторону, куда собаки погнали зверя. И я во весь дух понесся по узкой лесной тропинке. Перебежал через какой-то овражек, выскочил на бугор, на широкую лесную поляну. Остановился, прислушался. Собаки гнали всё так же горячо и дружно, но их голоса постепенно удалялись.

Что же, бежать следом за ними? Но тут я вспомнил наставление Михалыча: никогда не бегать за собаками, а выбрать хорошую полянку и караулить. Зверь далеко по прямой не уйдет, он обязательно завернет в какую-нибудь сторону и начнет ходить по лесу кругами, путать, сбивать со своего следа собак. Вот тут-то его и надо подкараулить. «Останусь здесь, подожду», — решил я.

И действительно, через несколько минут собачьи голоса стали слышнее. Значит, зверь повернул, идет обратно.

«Может, уже недалеко, может, сейчас выскочит?» — мелькнула мысль, и сердце сладко замерло. Ведь заяц иногда идет далеко впереди собак.

«Нужно стать в кусты, чтобы косой меня не заметил», — решил я и быстро переменил место: встал между густыми кустами орешника. «Вот тут уже не заметит», — подумал я. И вдруг… что-то серое живое бесшумно мелькнуло среди стволов молодых осинок.

Заяц-русак! Значит, обманул собак, запутал свои следы, а пока гончие разбирались в этой путанице, уже далеко укатил. Теперь он скакал не спеша, насторожив уши, прислушиваясь к собачьим голосам и будто соображая, что же делать дальше. С каждым прыжком он приближался к кустам, где я засел.

Стрелять рано, подпущу поближе. Теперь пора. Хочу вскинуть ружье, оно не поднимается, будто держит кто. В отчаянии я рванул его вверх. Заяц заметил движение, прыжок — и его уже нет, исчез в кустах, исчез так же бесшумно, как и появился.

Какое горе! Но что же с ружьем? Я взглянул вниз, Проклятый ремень зацепился за толстый крючковатый сук. Он-то и помешал вскинуть ружье.

В полном отчаянии я сел прямо на землю. Как же я не подобрал в руку ремень, даже не взглянул на него? Да и зачем я залез в эти кусты, почему не притаился возле них? Ведь Михалыч говорил: заяц никогда не увидит тебя, если не шевелиться. Забыл, забыл все, что мне говорили, и вот результат.

Я ясно представил себе, как бы закувыркался после выстрела русак и растянулся бы на земле. Вот было бы торжество — первый раз на охоте с гончими и первым убил.

Грохот выстрела разом прервал мои мысли. «Убил, убил кто-то другой. А может, промахнулся?» — мелькнула последняя надежда.

Мимо меня по редкому осиннику, именно там, где только что скакал заяц, пронеслись с отчаянным лаем собаки. Ну что толку: они гонят по свежему заячьему следу, сейчас добегут до того места, где стреляли, и, конечно, смолкнут — значит, зверь убит. А может, и не смолкнут, погонят дальше?..

Я стоял в каком-то нервном напряжении, вслушиваясь в удаляющиеся голоса гончих. Неожиданный громкий крик разом решил всё.

— Сюда, сюда! — на весь лес разнесся Колькин голос.

А вот и собаки смолкли — значит, Коля убил.

Я поспешил на его голос через мелколесье, через кусты. Выбрался на соседнюю лесную поляну. Гляжу — на ней уже все в сборе, стоят толкуют, руками размахивают. Собаки тут же вертятся возле охотников. Я тоже подошел к компании.

— А ты не стрелял? — спросил меня Сережа.

Я отрицательно покачал головой.

— Я тоже не стрелял.

— А мимо меня прямо в двух шагах прошел, — волнуясь, заговорил Миша. — Я его справа жду, оглянулся случайно — а он совсем с другой стороны катит, чуть с ног не сшиб.

— А ты бы его шапкой, шапкой ловил… — захохотал Коля.

— Какой там шапкой, — перебил Миша, — я и глазом моргнуть не успел.

— А на меня прямо по дорожке выскочил, — сказал Копаев. — Вижу, сыплет. Ну, думаю, ложись! Подпустил поближе, тяну, тяну за спуск, не стреляет, курки не взвел — вот досада-то.

Услыхав эти рассказы, я сразу успокоился — значит, не на меня первого он выскочил. Могли убить другие еще раньше. Один не успел, у другого курки спущены, значит, оплошность и со старым охотником может случиться. И я тоже рассказал, как упустил случай подстрелить косого.

— Эх вы, дружки-приятели, — подмигнул нам Колька, — на охоте не спать, а охотиться нужно, вот что! — Он поднял с земли свою добычу, здоровенного русака, лихо встряхнул его. — Вот он, косоглазенький! — Коля отрезал обе задние лапки и угостил собак.

Те съели мигом вместе с шерстью, только облизнулись. Давай, мол, еще. Но больше Коля не дал. Он привязал зайца на ремень и ловко перекинул через плечо.

— Ну пошли, пошли, сейчас еще найдем! — Он посвистал собакам.

Те встрепенулись и снова бросились в лес. Мы тоже разошлись цепью, пошли дальше.

И снова волнующее ожидание. Слух напряжен до последних пределов, ловит каждый шорох, каждый звук.

А звуков в осеннем лесу немало: то лист зашуршит, падая с ветки на ветку, то застучит о ствол дерева хлопотливый дятел, то пронзительно закричит сойка. А вот заквохтали спугнутые с рябины дрозды. Целая стайка их пролетела мимо меня и расселась по деревьям.

Может, стрельнуть, ведь совсем недалеко? Нет, не стоит. Разве за такой дичью я пришел сегодня в лес? Выстрелишь, а глядь — заяц где-нибудь поблизости, еще отпугнешь.

Я посмотрел на рассевшихся по деревьям дроздов и подумал: «Еще, кажется, так недавно мы с Сережей охотились вдвоем с одним ружьишком «монтекристо» в саду за городом. Тогда дрозд казался желанной дичью, а вот теперь и стрелять в него не хочется, теперь в руках у меня уже настоящая дробовая двустволка. Может, даже сегодня из нее застрелю зайца. Ведь мог же застрелить, рядом был». И от одной этой мысли снова до боли сжалось сердце.

«Ай-ай-ай-ай!» — где-то совсем близко неожиданно взвизгнула и залилась Найда. И тут же ее высокий плачущий голосок подхватил низкий сочный баритон Амура. Видно, собаки наткнулись на совсем свежий заячий след, может, даже сами вспугнули зверька с лежки, вспугнули и сразу погнали.

У меня от волнения даже мурашки по телу побежали. Сейчас, сейчас выскочит!.. Я подобрал в руку ружейный ремень, быстро взглянул на курки: взведены ли? Все в порядке.

А собаки заливаются громче и громче. Это уже не лай, это какой-то бешеный рев, и стоны, и плач. Будто проснулись лесные духи, проснулись и все разом зашили, захохотали, заплакали.

Я стоял, замерев на месте, вглядывался в каждую прогалинку между деревьями, вглядывался до боли и глазах и в то же время как очарованный слушал; слушал не только ушами, но, кажется, всей душой, всем сердцем эту ни с чем не сравнимую музыку. Да, именно музыку разноголосого гона в осеннем притихшим лесу.

Всего две собаки, два голоса: один высокий, заливистый, с каким-то надрывом, а второй — низкий, мужественный, но такой же взволнованно-страстный. И вот их певучая перекличка наполняет собой весь лес. Нет, это не так: поют не только они — вместе с ними поет и лесное эхо. Оно, именно оно сотнями своих голосов создает этот ни с чем не сравнимый хор, хор ликующих лесных духов.

Как хорошо! И даже немножко жутко. Кажется, вот-вот эта лавина звуков налетит на тебя, захлестнет… И вдруг выстрел. Проклятье! Будто ножом по сердцу. Убит или нет? Гончие смолкли. Вот и конец. Кто же убил?

Ребята начали перекликаться. Я вяло поплелся в их сторону. И вновь лесная поляна, и кучка охотников, и собаки около них. Кто же на этот раз герой? Верно, опять Колька? А может, Копаев. Миша вряд ли. Он как охотник что-то мне не внушает доверия.

Подхожу. В самом центре — Сережа. В руках русак. Неужели он? Острая зависть — как кинжал в самое сердце.

— Ты? — спрашиваю.

— А то кто же? — задорно отвечает Сергей и продолжает свой рассказ: — Гляжу, он кустами ко мне. Собак обманул, значит, и идет себе не спеша, слушает. Я его шагов на двадцать подпустил, стук — и не копнулся.

Постояли, потолковали о том, кто видел, кто не видел зверя, кто мог бы убить, да не убил и почему. Стрелял в него два раза Миша, только уж больно далеко. «Так уж стрельнул, чтобы душу отвести».

После своей неудачи я как-то совсем завял. Мне даже не хотелось идти в следующий лес — уже не верилось, что я смогу там что-то подстрелить.

День разгулялся по-летнему солнечный, даже жаркий: никак не поверишь, что это уже начало сентября.

— Нечего, ребята, валандаться! — сказал Коля. — Жарко, сухо, собаки работать не будут. Пошли домой.

Вот и пошли. Только кто с чем пошел? Растянулись гуськом по лесной дороге. Впереди, конечно, Николай с зайцем за плечами, с гончими на смычке, аа ним Сережа, тоже с зайцем. Вид бравый, мало чем Кольке уступит.

Шествие замыкали мы с Мишей. Мы шли с ним без всякой добычи, так сказать, совсем налегке. А вот идти-то было куда тяжелее, чем Коле с Сережей. Вот когда оправдала себя старая русская пословица: «Своя ноша не тянет». Дай мне тогда обоих русаков, я бы до города бегом без отдыха добежал.