У птенцов подрастают крылья

НА РЕКЕ

Следующие два дня прошли в мучительном неведении. Тоня и Соня были чем-то заняты и не могли прийти вечером в городской сад. Но на второй день Сережа все-таки ухитрился где-то «случайно» встретить Тоню на одну минутку, и она сказала, что завтра они с Соней освободятся и предлагают пораньше, прямо после обеда, идти на речку ловить рыбу, встречать «бабье лето».

Действительно, погода, несмотря на конец августа, стояла чудесная — солнечная, жаркая. Наступила пора листопада, а тут еще засуха помогла, лист посыпался с деревьев сплошным сухим дождем. Просто невозможно было глаз оторвать от золотистых шапок старых берез. Они стояли неподвижно, будто нарисованные на синем прозрачном небе, и с них непрерывно, поблескивая на солнце, падали и падали один за другим увядшие желтые листья. Земля под березами была вся будто в золоте, даже поблескивала слегка, отражая солнце.

С самого утра мы с Сережей наладили удочки и накопали червей.

Не без страха за Сонино здоровье я все же нарвал в саду яблок. Как бы невзначай спросил Сережу:

— Ты этими Тоню угощал?

Он ответил утвердительно.

— А ты не думаешь, что от них заболеть можно? Ведь они еще не очень зрелые.

— Ничего не случится, — уверенно сказал Сережа. — Ну, в крайнем случае, лишний раз пробегутся, беда не велика.

Спокойствие Сережи меня тоже почти совсем успокоило. Ведь Сережа влюблен в Тоню, не станет же он из-за каких-то дурацких яблок подвергать ее смертельной опасности! Значит, это все глупости, одно только мое воображение.

Прямо после обеда мы с Сережей, вооруженные рыболовными снастями, отправились в городской сад — там была намечена встреча.

«Как теперь встречусь с Соней? — волновался я. Да что теперь горевать — сам виноват. Поскорей бы только ее увидеть».

Девушки ждать себя не заставили: они явились почти одновременно с нами.

С замиранием сердца я подошел к Соне:

— Здравствуй. Вот я тебе яблок принес.

— «Тебе»! Ого, поздравляю! — весело сказала Тоня.

— А что же тут особенного? — немножко даже запальчиво ответила Соня. — Ведь ты же с Сережей…

— Да что ты на меня напала! — улыбнулась Тоня. — Что ж я плохого сделала, что поздравила. А знаете, что я предлагаю, — вдруг сказала она, — давайте все четверо будем говорить друг другу «ты». Мы же ведь все друзья. Хотите, а?

Конечно, все мы сразу же согласились. Я даже облегченно вздохнул, все как-то проще теперь будет. С одной стороны, проще, зато с другой — пропадет самая прелесть этого «ты». Оно уже ни о чем «особенном» не будет больше свидетельствовать. Ну, да это, в общем, пустяки. Главное — что-то новое будет теперь у нас с Соней, не может же остаться все так же, как раньше было. Зачем же тогда и в любви объясняться!

Но пока что ничего нового не случилось. Мы, все четверо, аппетитно похрустывая яблоками, отправились на речку. У нас с Сережей было несколько излюбленных местечек, где можно половить плотву и окуньков. Там почему-то не водились раки, не обедали каждую секунду приманку и не мешали рыбачить.

Пришли на берег, собрались ловить. Но тут сразу же выяснилось, что ни Соня, ни Тоня понятия не имеют, как это делается, даже червяка на крючок надеть не умеют. Значит, ловля будет не совсем обычная. Мы с Сережей очутились в роли рыболовов-наставников. Что ж, это, пожалуй, еще веселее.

Я насадил червяка, закинул удочку в воду и передал удилище Соне.

— Смотри на поплавок. Задрожит он, запрыгает — значит, рыба треплет приманку, но еще как следует не схватила ее. А вот как схватит, потащит и глубину — поплавок сразу поплывет в сторону, вот тут и надо подсечь и тащить.

Соня слушала мое объяснение очень внимательно, кивнула — поняла, значит. Теперь дело оставалось только за рыбой. А она, как назло, не хотела клевать.

Вот за соседним кустом послышался какой-то шум, крик: «Тащи, тащи!»

— Они уже ловят, — с завистью сказала Соня и, оросив на землю удочку, приподнялась и закричала: — Поймали? Большую?

— Да нет, упустили, — послышался в ответ Сережин недовольный голос. — Говорю ей: «Тащи, тащи!» — а она не тащит, ждет чего-то.

Тоня пыталась оправдываться, но мы ее не слушали. Еще не все потеряно, может, мы первые и поймаем.

«Хоть бы взялась, хоть бы взялась поскорее! — мысленно повторял я. — Ведь раньше на этом самом месте так здорово клевала! А теперь, когда нужно…»

— Смотри, смотри! — чуть не вскрикнул я.

Поплавок нашей удочки зашевелился, нырнул раз, другой и будто побежал по воде к кустам.

Я не успел даже крикнуть: «Тащи!» — Соня так рванула удочку, что рыбка стрелой перелетела через наши головы и, сорвавшись с крючка, упала куда-то в траву.

— Поймали! Мы первые, ура! — завопили мы оба и наперегонки пустились к тому месту, куда упала добыча.

Насилу мы разыскали ее. Это была маленькая плотвичка, но нам она показалась огромной.

— Во какую выхватила! — с гордостью сказала Соня и опустила нашу первую добычу в ведерко.

Мы поскорей вернулись на прежнее место и переглянулись, как заговорщики.

На Сонином лице отразились и гордость победы, и настоящий рыбацкий азарт, и еще что-то совсем другое, что-то понятное только нам двоим.

— Это тоже вроде грибов, — тихо сказала Соня. — Опять ты мне помогаешь.

И было в этих простых словах что-то такое хорошее, будто она сказала: «А ведь мы теперь друг другу совсем не чужие, и мы оба знаем это, и вообще все чудесно!»

Я совсем развеселился и пытался приложить все силы к тому, чтобы обловить Тоню с Сергеем и выйти из соревнования победителями.

Рыба начала клевать неплохо. Соня то и дело выхватывала из воды удочку; жаль только, что она очень входила в азарт, горячилась и не давала возможности рыбе как следует заглотить червяка. Но все же мы поймали уже с десяток плотвичек и окуньков.

У Тони с Сережей дела тоже наладились. Но у них получалось другое осложнение. Тоня как-то не очень вошла в азарт, она часто пропускала нужный момент, и рыба безнаказанно съедала с крючка приманку. Но, в общем, и они тоже поймали около десятка мелочи. К сожалению, крупная рыба никак не бралась.

Вот и опять наш поплавок заплясал на воде. Соня нацелилась, готовая тащить добычу.

— Только не рви так сильно, медленней тащи, — шептал я последнее напутствие.

Бесполезно. Все внимание Сони было сосредоточено на поплавке. Она, кажется, и не слышала моих, слов.

Поплавок поплясал, поплясал и вдруг совершенно исчез под водой.

Соня взмахнула удилищем. На этот раз леска будто зацепилась в воде за что-то тяжелое, удилище согнулось в дугу.

— Осторожней! — крикнул я.

Но Соня в азарте рванула еще сильней. Из воды вслед за леской будто выпрыгнул здоровенный окунище, не меньше фунта весом. Он сделал в воздухе сложное сальто и, не долетев до берега, тяжело шлепнулся в воду. Шлепнулся, завозился в мелководье.

В тот же миг Соня отшвырнула прочь удочку и бултыхнулась в воду, в грязь.

— Держи, держи! — закричала она.

Я тоже прыгнул на помощь. Оба мы, растопырив руки, пытались схватить перепуганную рыбу. Наконец окунь прошмыгнул между нами и исчез в глубине.

Мокрые, грязные и просто в отчаянии от постигшей нас неудачи, выбрались мы на берег.

— Зачем так сильно… — начал было я и осекся, замолк.

В глазах Сони стояли слезы, губы тряслись.

Подбежали Сережа, Тоня, стали успокаивать:

— Ну стоит ли так огорчаться из-за пустяков?!

Соня и слушать не хотела.

— Зачем я так рванула, зачем так рванула! — повторяла она. — Такой огромный! Я в жизни таких не видала.

Теперь от огорчения окунь казался Соне величиной, наверное, с кита. Пусть в действительности это не так… Но горе товарища-рыбака — это острое чувство боли, почти отчаяния… Ах, как все это было мне близко, как понятно!

Понемногу Соня все же успокоилась, развеселилась, даже стала сама подтрунивать над своей горячностью. Но при каждом воспоминании об упущенном окуне вновь приходила в волнение.

— Ведь вот какой был огромный! — показывала она руками, разводя их в стороны по крайней мере — на целый аршин.

Такой величины окунь, если бы он вообще мог существовать в природе, весил бы, наверное, не меньше пуда.

Да! Охотников и рыболовов считают врунишками — считают за то, что они в своих рассказах частенько увеличивают размеры пойманной или упущенной добычи.

Но разве это умышленное вранье, вранье с корыстной целью? Это просто крик души. Это — порыв фантазии, стремящейся передать слушателям всю значимость, всю важность, порой даже трагичность происшедшего. Вот и Соня. Кому она хотела соврать — нам, свидетелям всего только что случившегося? Конечно же, нет. Это была совсем не ложь. Отчаяние души увеличило в Сониных глазах упущенную добычу до таких невиданных размеров. В эти минуты Соня сама искренне верила, что окунь был именно такой исполин.

Но трагедия трагедией. А жизнь, не считаясь ни с чем, продолжала приставать к нам со своими несносными мелочами.

Когда волнение немножко улеглось, мы увидели, что и Соня и я мокры и грязны с ног до головы. Что же делать? Пришлось Сереже уделить мне часть своего и без того скромного одеяния. А Тоня, чем могла, поделилась с Соней.

Этот небывалый маскарад отвлек всех нас от случившегося. Все приободрились и принялись собирать по берегу сушник. Спички нашлись у Сережи. Мы разожгли костер, простирнули в реке перепачканную одежду, развесили у огонька посушить. Сами тоже уселись возле костра и оглядели друг друга. Все четверо мы походили не то на погорельцев, выскочивших, в чем пришлось, из объятого пламенем дома, не то на дикарей, плохо разбирающихся в том, какая одежда для чего предназначается. Вообще вид у всех был презабавный. Мы начали подшучивать друг над другом и окончательно развеселились.

— Знаете, что я придумала? — сказала вдруг Тоня. — Давайте на костре сварим уху из пойманной рыбы.

— А в чем же варить, где ложки, тарелки? — удивились мы.

— Все, все сейчас придумаем, — по-хозяйски заявила Тоня. — Мы с Соней взяли с собой хлеба и соли… Рыбу сварим в том же ведерке, в котором она сейчас лежит. Хлеб есть, чего еще? Тарелок совсем не нужно, можно всем прямо из ведерка. Только вот ложки… — Она задумалась. — Из сучков трудно вырезать?

— Да и вырезать не нужно, — перебил Сережа. — Я сейчас вон к тем березам сбегаю, отдеру немного бересты, сделаем черпачки, какими воду из родника пьем.

— Верно, верно, — подхватили мы.

Не прошло и часа, как уха уже была готова. Правда, в ней не было никакой обычной приправы — ни перца, ни лаврового листа. Зато вместо них мы положили туда листья черной смородины и шиповника, которые сорвали тут же, в ближайшем лесочке. Но главной приправой был, конечно, дымок от костра, свежий воздух и огромный, прямо зверский аппетит, который разыгрался у нас уже во время приготовления еды.

Мы уселись все вокруг ведерка, в котором дымилась уха нашего собственного изготовления, и стали черпать ее берестовыми черпачками.

Как это было вкусно! Съели все, даже все рыбьи косточки, благо они совсем разварились.

Когда ведерко опустело, Соня, вздохнув, сказала:

— Вот если б моего окуня на второе зажарить, все мы до отвала бы наелись да еще добрую половицу домой отнесли.

Но теперь, когда мы все, кроме Сони, уже успокоились, ее слова показались нам не лишенными некоторой доли фантазии, преувеличения. Но Соня… она была еще во власти пережитого.

Платье наше скоро высохло у костра. Мы оделись и в самом хорошем настроении пошли домой.

Эта рыбалка еще больше сблизила меня с Соней. Но и, увы, направила наши отношения по чисто дружескому, товарищескому пути.