У птенцов подрастают крылья

«НА ТО И ЩУКА В РЕЧКЕ, ЧТОБЫ ПЕСКАРЬ НЕ ДРЕМАЛ»

Холодные ветры быстро сорвали листву с деревьев, а мелкий въедливый дождик плотно прибил ее к земле. Наступила пора чернотропа — самая лучшая пора для охоты с гончими.

Мы, вся пятерка закадычных друзей, — Коля, Миша, Копаев, Сережа и я, уже несколько раз побывали на охоте. Коля и Копаев даже убили каждый по парочке зайчишек. Миша — одного. А мы с Сережей еще и зайчиной шкурки не потрогали.

Как-то в субботу погода выдалась особенно хороша: тихо, тепло и влажно, не то легкий туман, не то изморозь подернула крыши домов и сараев. В воздухе особенно сильно запахло прелой листвой.

— Если и завтра такая же погода, — радовался Коля, — мы зайцев прямо руками ловить будем.

На охоту вышли, как обычно, затемно. Погода была сырая и теплая.

— Гончим — одно удовольствие, — деловито говорил дорогой Копаев, — и ногам мягко, и след на сырой земле чуять легко.

В этот раз мы решили пойти охотиться в Бековский лес. До него от Черни верст пять, а то и поменьше. А главное, идти удобно, до самого леса шпарь по шоссе. Вот мы и зашпарили. Бедняжка Копаев, сами коротышка, даже пардону запросил.

— Ребята, малость потише! Ей-богу, не могу поспеть, впору хоть бегом беги.

— Ничего, лучше брюшко протрясешь! — отвечал ему Колька, но шаг все же убавил, понял: нужно старика пожалеть.

Копаев всем нам в отцы годится, а все хорохорится, никак от молодежи не отстает.

Наконец в тусклом сером рассвете показались верхушки Бековского леса. Мы пришли как раз вовремя, ждать не нужно, гончих пускать самое время. Коля отвязал собак и, подсвистывая им, первым скрылся в лесу. Я последовал за ним.

Мягко ступает нога по влажной опавшей листве. Кругом тишина, только еле слышится какой-то неясный шорох. Это шуршит, оседая на ветви деревьев, ночной туман. Изредка шлепнется на землю тяжелая капля осенней лесной капели. Но все эти звуки совсем не нарушают, скорее даже подчеркивают тишину сырого мглистого утра.

Как мы полагали, собаки подняли зайца очень быстро и погнали дружно, споро, ни на секунду не сбиваясь со следа. Косой дал по лесу широкий круг, на втором выскочил на Копаева и был убит.

А дальше дело не заладилось. Собаки опять подняли русака. Но, видно, наткнулись на старика, который отлично знал местность верст на двадцать в округе. Он и пошел колесить из одного леса в другой.

Гончих давно уже не было слышно. Мы собрались все вместе, гадая, куда же идти, где может теперь крутиться проклятый русачише. Пока думали да гадали, заходили то в один соседний лесок, то в другой, полдня и прошло.

— Вот те и чернотроп! — негодовал Коля. — Вот те и охота первый сорт! А попался такой стрекулист — все дело враз изгадил. Теперь хоть и вернутся собаки, да какой в них толк, небось все силы у них повымотал… Бери на смычок, веди домой.

Мы все приуныли.

— Да вон собаки! — радостно крикнул Миша Ходак.

^{Гончих пускать самое время.}

Действительно, по лугу прямо к нам бежали Зулейка и Секрет, бежали не спеша, трусцой, видно, как следует приустали. Где-то сбил их со следа проклятый косой. Дешево отделался, цел-невредим остался, а вот нам всю охоту испортил.

Нехотя, совсем не веря в удачу, мы пошли по лугу возле густого крепкого мелколесья. Собаки тоже нехотя поплелись в его чащу.

— Не будет толку, — сказал Копаев, — пройдем немного, вон до конца отвершка, — и домой. Пропала наша охота.

— Тебе хорошо домой, у тебя жарево, — отозвался Николай, — а нам как? А ну, ребята, чего табуном идете, расходись по дорожкам, подвеселим собак!

Мы разошлись, стали посвистывать, покрикивать.

И вдруг в ответ где-то совсем недалеко — тоненький Зулейкин голосок: «Ай, ай, ай!» Значит, на след набрела, разбирается в нем, значит, еще не все потеряно.

А вот и Секрет к ней подвалил, начал вторить уверенно, басовито. Все чаще, все азартнее перекликаются собачьи голоса, точно пробуют их на спевке. Попробовали, приладились, взяли верный тон да как грянут, так что весь лес застонал.

«Подняли, подняли, погнали! Куда бежать, где стать?» — обычный мучительный вопрос. Ведь победителем окажется тот из охотников, кто скорее других сообразит, куда пойдет зверь, где его ловчее перехватить. Смекнул, успел встать на хорошее место — значит, на тебя первого и выскочит. Тут уж опять все от тебя зависит — бей вернее, не промахнись!

Я пробежал шагов сто по своей дорожке. Вот ее пересекает другая, немного поуже. Как раз на перекрестке и стану. Откуда ни пойдет зверь, через дорожку обязательно перескочит, а может, и побежит прямо по ней. Зимой-то русак почти всегда в лесу no дорожкам бегает, а вот осенью — как придется. Осенью ему везде дорога.

Стою слушаю. Кажется, голоса гончих приближаются. Слышнее, еще слышнее, конечно, прямо сюда гонят.

Окинул взглядом ружье. Курки взведены, ремень подобран, все в порядке.

А гончие уже не лают, не взвизгивают, они будто ревут, даже жутко становится. Вот-вот зверь выскочит. Выскочит, но куда?

Непрестанно перевожу глаза с одной дорожки на другую. В углу между ними и слышится гон.

Да где же зверь? Почему не выскакивает? Может, запутал следы и своим же следом обратно удрал?

А что это там, в дубовых необлетевших кустах? Шевельнулась рыжая ветка? Нет, не ветка.

Я не успел сообразить. Рыжий пушистый зверь мягко, неслышно выскочил из кустов на тропинку.

Вскинул ружье. На мушке — рыжее. Выстрел. Рыжее закувыркалось, упало, вновь вскочило — и в кусты.

Второй раз выстрелил по кустам, почти не целясь. Но это неважно. Зверь ранен, ранен тяжело, от собак не уйдет, только бы в нору не ушел. Если недалеко нора, все пропало.

Подбежал к кустам, где стрелял лису. На земле, на опавших листьях — кровь. Бежать в кусты, искать самому? Нельзя — следы затопчешь, можно сбить собак. Нужно ждать, когда они сами по следу сюда заявятся.

Я стоял, дрожа как в лихорадке. «Да где же собаки, что они путаются там, в кустах?!»

Сзади послышались торопливые шаги. Обернулся — Коля.

— Ты в кого стрелял?

— В лису. Заранил. Закувыркалась, упала — и в кусты.

— Что ж ты зеваешь? — крикнул Коля. — Уйдет, понорится. Накликай собак!

Мы принялись в два голоса манить гончих.

Вот и Зулейка. Выскочила на тропинку и прямо к нам.

— Вот, вот, вот, вот! — указал ей Коля кровь на дорожке.

Зулейка ткнула в землю нос, еще, еще раз и вдруг с каким-то истерическим воплем: «Ай-ай-ай-ай!» — понеслась по следу в кусты.

— Беги вон туда, забегай наперехват! — скомандовал Коля, указывая мне почему-то тропинку в стороне от того направления, куда понеслась собака.

Но возражать некогда. Я побежал, прислушиваясь к отчаянным воплям Зулейки.

И вдруг она смолкла. И в тот же миг — выстрел, второй! И веселый крик Коли:

— Давай сюда!

В кого же он палил? Добивал, верно.

Бегу к Коле. Он стоит в кустах, держит в руках убитую лису. Зулейка рядом. А вот и Секрет подоспел, да уж поздно.

— Ты в кого бил? — крикнул я, подбегая к Коле.

— Как — в кого? В лису. Понимаешь, бегу за Зулейкой. Она твою гонит. А вторая, вот эта, ерзь из-под куста. Я ее раз, два — так и закувыркалась.

Я ничего не понял.

— Так это не моя? А моя где?

— Сейчас, сейчас разыщем! — сказал Коля. — Накликай собак, сейчас и твою найдем.

— Но ведь ее же Зулейка гнала, — нерешительно промолвил я. — Почему же сразу замолчала!..

— А уж спроси у нее, — раздраженно ответил Николай. — Да ты что, хочешь искать свою или нет? Пока цацкаемся здесь, обязательно понорится.

«А может, и правда это? — подумал я. — Зачем бы ему тогда так настаивать мою лисицу искать?

Может, и правда другая. А моя где-нибудь тут, в кустах, лежит?» В душе шевельнулась слабая надежда.

Мы разошлись по кустам. Колька стал лихо насвистывать, веселить собак.

— Давай, давай, давай ищи ее, длиннохвостую!

Но собаки искали вяло, видимо, не понимали, кого же им здесь еще искать.

— Покорилась! — уверенно сказал Николай, выходя ко мне на дорожку. — Пока мы с тобой здесь сватались, она, стерва, шасть в нору, и готово. Жаль, издохнет там, не за понюшку табаку пропадет.

— Да где же норы-то? Ведь и нор никаких нет. Собаки бы их сразу по следу нашли.

— Норы, норы ему где! — опять почему-то возмутился Колька. — Захотел в такой чащобе норы найти. Как же, найдешь их!

Я ничего не ответил да и не мог отвечать, чувствовал, что, если заговорю, сейчас разревусь.

Подошли и другие ребята. Все собрались. Колька лихо рассказывал им все, что я уже знал.

— …А он слюни распустил — и так упустил свою, — закончил Николай рассказ. — Ну, ребята, больше нам в лесу делать нечего — собаки совсем притомились. Пошли домой.

Домой я шел как избитый. Да неужели же Коле так нужна эта лисица? Ведь все равно шкуру продаст. Ну, сказал бы мне — с тебя магарыч. Я бы у мамы попросил. Неужели не понимает: ведь это моя первая. Он их много побил, а я еще ни одной. Обидно, чо слез было обидно, что не удастся принести домой свою первую лисицу, показать ее маме, Михалычу. Но еще обиднее было сознавать, что так поступил мой закадычный друг. Да есть ли на свете настоящая дружба?!

Смешно и стыдно сознаться: все это произошло почти полвека назад. А я сейчас пишу эти строки, и мне становится так обидно, будто все произошло только вчера. Ах Коля, Коля! Ты, наверное, и не подумал по беспечности, по лихости своего характера, какое горе ты причинил в тот раз своему верному другу Юрке.

Много, много раз мы с Колей потом охотились и дружили по-прежнему. Но этого случая я никогда не мог позабыть да и простить никогда не мог.

Впрочем, в моем прощении Коля вовсе и не нуждался.

Как-то, лет через двадцать, я все же спросил его: действительно ли он тогда убил вторую лисицу или просто подобрал мою?

Коля расхохотался и ответил:

— На то и щука в речке, чтобы пескарь не дремал. — Потом дружески обнял меня и добавил: — А кто старое помянет, тому глаз вон.

Больше об этом случае мы с ним никогда не вспоминали.