В Дикой земле

Часть 1, фрагмент 9

Переместиться наружу не получилось, — туман искажал потоки энергии, исключая мгновенный побег, большинство видов атак были заранее бесполезны, а касаться извивавшейся мути ни один волшебник в здравом уме не стал бы. Очень опасно прикасаться к туманникам, если в твоей душе пылает священный свет Дара!

С тех пор, как Тобиус и Эмма едва не закончили свои дни внутри древней крепости Га-Нор, маг всегда носил при себе готовое заклинание Серая Стена. Поэтому ныне он лишь парой слов пробудил плетение и воздвиг вокруг себя барьер серой зыби. Туман стал обтекать его со всех сторон, перекрывая остатки видимости и лишь лиловые огоньки слабо мерцали извне. На преграду навалилось ощутимое давление, — туманники пробовали её на зуб, но, как сущности духовной природы, преодолеть спиритуалистические чары не могли. Вечно это, однако, не продлится, ибо любое заклинание имеет предел прочности, особенно когда волшебник не владеет им в совершенстве.

Тобиус перебирал варианты, не позволяя осознанию своего положения подавить разум, ослепить и похоронить заранее. Туманники, ахог подери! Сегодня судьба подбросила ему именно этих тварей, будто прочих ужасов в Дикой земле было мало! Практически безопасные для простых смертных, эти спектральные сущности представляли смертельную угрозу магам всех мастей. Забраться внутрь, пожрать искру Дара и угнездиться в теле на правах нового хозяина, — вот единственное, чего желали они, обретая свою примитивную волю к существованию.

Должно быть магическое поле этого места привлекло их, пока туманники дремали в рассеянном состоянии. Словно неразумные мотыльки, слетавшиеся на огонь, они порой тянулись к источникам гурханы, однако стоило рядом появиться живому волшебнику, как эти твари пробудились.

Рив глубоко дышал, концентрируясь на удерживании плетения, дабы туманники не набросились скопом. Он мысленно перебирал десятки заклинаний, что были подвластны ему; список превосходил арсенал иных волшебников в разы, если не на порядок, но лишь несколько их смогли бы помочь в борьбе с духами. На крайний случай Тобиус мог рискнуть и телепортироваться наружу, но видит Господь-Кузнец, что он до смерти боялся последствий. Магический перенос на территории, известной своими аномалиями мог закончиться чем угодно и в каком угодно месте… или во множестве каких угодно мест.

До тех же пор, вот она Серая Стена медленно исчерпывавшая свой заряд. Что дальше? Что ещё могло пригодиться? Незримый Гонг? Даже если удастся оглушить туманников, они ведь не исчезнут, только замедлятся, сквозь них не пройти, — прилипнут как тэнас1 к шерсти, станут вползать в тело материальное сквозь поры, ноздри, уши, рот, и тут же начнут разъедать тело астральное.

# # 1 Чертополох.

Но пока добыча думала хищник действовал и вот, каменные глыбы пола, подогнанные так плотно, что меж них и иголке было не уместиться, стали источать туманную дымку. Твари просочились в тончайшие зазоры кладки и полезли наружу, очень медленно, с трудом, но разве же ведают об усталости те, кем движет неутолимое желание материального бытия?

Тобиус опустил жезл и ударил по туманнику Светящейся Паутинкой. Заклинание было способно нанести урон духовным сущностям, но не такого сложного порядка и не в исполнении профана. Два заготовленных плетения ушли в расход, ему пришлось плести заклинание ещё раз, вновь, сбивая протягивавшиеся снизу бесплотные «руки». Хищников было слишком много, сбились в туманную стаю, обернувшись несоизмеримо большей опасностью.

— Проклятье, — прошипел волшебник, чувствуя, как самообладание начинало таять.

Он стал слышать звук, что дотоле не замечал. Возможно рассудок помутился, но Тобиус мог поклясться, что теперь, в этом тихом противостоянии он слышал, будто совсем рядом, над самым ухом кто-то протяжно выдыхал, опустошал огромные лёгкие, негромко, но бесконечно долго.

Этот странный звук прервался внезапным грохотом за спиной. Обернувшись, Тобиус не увидел ничего, кроме хищного тумана за Серой Стеной. Полная слепота… только край яшмовой крышки оказался внутри защитного круга. Саркофаг открылся! Бесплотным туманникам такой подвиг был не по силам. Смутный тёмный силуэт поднялся там и среди слабых лиловых огоньков полыхнула пара красных звёзд. Ужас крепко ухватил человека за кишки.

Нечто смутное, непотребное и рогатое шагнуло к Серой Стене; расширенными глазами следил Тобиус, как проходит сквозь преграду растопыренная пятерня, лишённая кожи. Блестевшие от крови мышечные волокна её подёргивались и извивались, словно живые черви, то и дело оголяя влажную красную кость то там, то тут. Страшные когти сулили смерть, здесь и сейчас, замедлившаяся было кровь, вдруг побежала быстрее, зашумела в голове яростным прибоем, болезненными толчками ударила в глаза, уши, брызнула из ноздрей. Она закипала! Кровь закипала в самих венах! И тогда, лишившись возможности думать, едва храня сознание, волшебник не нашёл ничего иного, как попытаться исторгнуть убийственный жар из своего тела!

Огонь, живой и голодный, хлынул из его рук с яростным рёвом, выплеснулся и затопил всё в ослепительном свете плазмы. Чистая суть первостихии лилась через мага как через распахнутые врата из измерения, где кроме огня не было вообще ничего. Проход меж слоями бытия лишь ширился, аура приобретала яркий красно-оранжевый оттенок, вытесняя все остальные цвета, запас гурханы таял, поддерживая жар, который испепелял и плавил всё вокруг.

Неконтролируемый расход магической силы не мог длиться долго, уж слишком быстро волшебник исторгал её. Наконец энергетические кладовые его показали дно, пламя иссякло и на Тобиуса навалилась дикая усталость пополам с головной болью. Он зашатался, жезл едва не выпал из ослабших пальцев, но не бывать тому, чтобы выпускник Академии расстался со своим магическим инструментом! Было худо, очень, очень худо, однако выносливый мутированный организм держался.

Всё изменилось вокруг, исчез саркофаг, исчезла статуя, кувшины с тумбами, всё испарилось под ударом стихии, исчезло рогатое нечто, оставив лишь смутный след на одной из стен, исчезли… хотя нет, они-то как раз не исчезли. Огонь оттолкнул их, но даже чистая стихийная энергия не могла побороть духовных хищников. Туман испарился, но он служил им лишь суррогатом плоти и без него туманники всё ещё были опасны, и незримы к тому же.

Раскалённый воздух стал проникать в лёгкие, вызывая кашель, оплавленные стены склепа ещё светились, было жарко как внутри горна, жарко до смерти. Надо было выбираться скорее, пока лёгкие не выгорели, но как выбираться, если вокруг вились невидимые туманники? Вселенная не спешила с ответом, и потому Тобиус, шатаясь, двинулся к каменному порталу. Порой он слышал подле себя звук, похожий на протяжный тихий выдох, и тогда отшатывался, уходил, насколько позволяло это тяжело подчинявшееся тело. Так смог добраться до выхода и выпасть наружу.

Уже холодный воздух обжёг лёгкие, страдавшие от удушья, но этим хотя бы можно было дышать! Заставляя себя делать каждый новый шаг, оскальзываясь, падая и вновь поднимаясь, он ковылял прочь, чудом уцелевший, но теряющий контроль. Нельзя просто так взять, исторгнуть из астрального тела всю гурхану, необходимую волшебнику для нормального существования, и не почувствовать себя бессильным куском аморфной массы. Если бы не постоянные перегрузки на службе у короля в изгнании, то ныне, без выработавшейся привычки, Тобиус так и остался бы лежать в каменной печи.

С горем пополам удалось пересечь болото и добраться до больших деревьев, когда силы совсем покинули его. Завалившись в снег среди корней, что как могучие стены возвышались вокруг, он последним усилием открыл сумку.

— Знаешь… братец… я вздремну… ты уж пригляди…

Кромешная темнота охватывала его, лишая всех чувств бесплотным коконом. И вновь он в темнице, вновь заперт с чудовищем, чьи ненавидящие глаза пылают то там, то тут. Оно бродит поодаль, что-то злобно бормоча, сбиваясь на безумный, душераздирающий хохот, который резко обрывается.

Шепчущий во тьме мог делать это сколько угодно, — утягивал в своё логово и держал в темнице без стен и решёток, бессильного вырваться человека. Хорошая пытка для слабых духом, неготовых ко встрече со всеми ужасами потустороннего мира, но не для мага, который посвятил жизнь изучению подобного.

Если ужас древности испытующе смотрит тебе в душу, то не отворачивайся, взгляни в ответ, пусть уж он тебя боится.

Так браво и наставляли опытные и сильные маги в Академии Ривена, лучшие мастера Вестеррайха. Возможно, правда, что им с высоты прожитых лет было легче рассуждать о таких вещах, всем этим магистрам и архимагам, укротителям чудовищ, духов, демонов, повелителям разрушительных энергий. Возможно им и было привычно взирать в глаза ужасам древности, но юный волшебник Тобиус, для своих лет, своего опыта, справлялся не просто хорошо, а блестяще.

Пока что.

— Думаешь, что молодец, да? Думаешь, что стоек и упрям? Отказываешься от силы, которая вознесёт тебя на одну ступень с богами… и почему? Потому что вся жизнь твоя была сплошной ложью… Обманутые слепцы.

Глаза и пасть горевшие ненавистью, резко приблизились к волшебнику и зависли перед его лицом.

— Отринь ложь, волшебник, отринь ложь и прими правду, молю… Та земля, по которой ты крадёшься наощупь, тщась найти хоть крупицы знания, ключик к могуществу, она вся может стать твоей в мгновение ока. Просто протяни руку, и я наделю тебя такой мощью, что будешь вышагивать по ней открыто, царём царей, и всякий кошмар преклонит пред тобой колени и присягнёт тебе! Абсолютная власть, волшебник!

— Абсолютно только моё отвращение к тебе. Изыди.

— Упрямец! Все сокровища мира ждут тебя, но ты так глуп, что даже понять не можешь, какие возможности, какой дар…

— Тяжёлая ноша, которую я пронесу, не замаравшись о тебя.

— Не вечна духовная броня, не вечен ствол великого древа. Я найду трещину, я проточу ходы в самую сердцевину…

— Именем Джассара приказываю тебе, изы…

Но Шепчущий не ушёл, а с воем и рёвом вцепился в пленника и безумие его гнева перехлёстывало через край, но жертва не смирялась со своей участью и вопреки мучительной боли выкрикивала заветное имя, чтобы мучитель тоже обретал долю мук. Шепчущий уж давно не шептал, лишь визжал и плакал, вырывая крики из Тобиуса, но постепенно его невыносимый голос переродился в странный рык, лай, и стал то ниспадать до яростного шипения, то вновь заходиться собачьей бранью…

Возвращение в явь вышло тяжёлым и болезненным. Страх и боль отстали от него, Тобиус их почти сразу забыл, хотя и помнил смутно, что вновь кошмар овладел им во время слабости.

Зато вернулась гудящая головная боль, все члены были ватными, пульсировали пустые энергопроводящие потоки. Разве что самое поганое похмелье могло бы сравниться с состоянием полного магического истощения. Ну, хотя бы трясучки не было.

Собачий визг и кошачье шипение лишь стали громче. Пришлось неимоверным усилием приподнять гранитные веки и долго фокусировать взгляд, чтобы осмотреться.

Перед волшебником подпрыгивал и быстро катался из стороны в сторону Лаухальганда. Живой мячик прижал уши к телу, шипел, клацал зубами и грозно мяукал как готовый к бою кот. Причиной же его ярости был давешний знакомец, киноцефал в паршивой овчине, которого компаньон не подпускал к волшебнику. Псоглав рычал и издавал практически настоящий лай, перемежавшийся скулением, злобным рыком. Он метался из стороны в сторону, однако подступиться к Тобиусу не мог.

— Чего сваритесь… как кошка с собакой? Ха…

— Мря!

Лаухальганда откатился к волшебнику и стал мяукать, будто жалуясь на непотребства, творившиеся вокруг, от которых он, Лаухальганда, Тобиуса героически защищал.

— Герой, ничего не скажу. Герой. А ты? Вижу, отдых пошёл тебе на пользу, бегаешь уже…

Киноцефал подступил ближе, издавая звуки, точь-в-точь настоящий пёс. Он полаивал, рычал, перебиваясь на скулёж, едва удерживался от того, чтобы не завыть, и при этом яростно жестикулировал. Это, несомненно, была речь разумного существа, но речевой аппарат, а, следовательно, и сам язык настолько сильно отличался от человеческого, что понять смысл представлялось невозможным. Зато жесты оказались вполне ясными. Бывший болящий тыкал когтистым пальцем в сторону мавзолея, тонувшего в туманном облаке и по нему было видно, как сильно боится псоглав, как пытается объяснить, что нужно уходить прочь от этого места.

— Обычно, — выдохнул измотанный волшебник, — страх рождается из неизвестности, но сдаётся мне, ты точно знаешь, чего там нужно бояться.

Кряхтя, он поднялся, прекратил шататься, пошёл. Киноцефал тут же поспешил прочь от болота. Он быстро отдалился, но не исчез, постоянно оглядываясь на чужака, дожидаясь его на видных местах, поторапливая лаем. Двигаться новый спутник предпочитал на всех четырёх, что было понятно, исходя из длины его ног. Будь соотношение длины его конечностей таким же, как у людей, бегать на четвереньках оказалось бы очень неудобно. А так, этот индивид, закрыв тул со стрелами крышкой и укрепив свой небольшой лук в чехольчике, очень быстро и ловко носился округ. При желании он смог бы оторваться от бегущего человека очень легко.

Тобиус плёлся неспешно, полусонно, старался не отставать, но не особо получалось. День клонился к завершению и псоглав хотел убраться от мавзолея как можно дальше. В его маленьких чёрных глазках нетрудно было распознать отчаянный призыв шевелиться прытче! Он не позволял человеку останавливаться надолго до самых сумерек, которые в лесу наступают быстро. Перед тем, как воцарилась полная темнота, охотник вывел к небольшой скальной гряде посреди леса и ухитрился найти там пещерку, не облюбованную никем достаточно крупным, чтобы нельзя было перегрызть ему горло.

Некоторое время из пещеры доносилось рычание и возня, а когда всё стихло, киноцефал показался снаружи с окровавленной пастью и жестом позвал в пропахшую мускусом темноту. Сам провожатый некоторое время пометался вокруг, собирая хоть какой-то хворост.

В пещере лежал труп существа, похожего на опоссума, только был он, что в Дикой земле встречалось нередко, крупнее обычного. Этот зверь вполне мог бы загрызть крупную собаку, но, как оказалось, киноцефал был ему не по зубам. Тот уже обернулся, сбросил на грязный пол деревяшки и унёсся добыть ещё.

— Интересно, почувствует ли он себя глупо, когда поймёт, что я могу… а, нет.

Охотник сбросил последнее топливо и на некоторое время затаился у входа, прислушиваясь и принюхиваясь к темноте снаружи. Тобиус, который едва ощущал возвращавшуюся гурхану всё же повёл ладонью над хворостом, вытягивая из него сырость. Нелюдь вскоре вернулся и взялся разводить костёр, достав из-за пазухи кусок трутовика, в котором тлел уголёк. Он невольно отшатнулся, когда брошенная магом частичка огненной гурханы подпалила сложенный хворост, дав жизнь теплу и свету.

Прекратив рычать, псоглав взглянул очень, очень недобро, но решил полностью сосредоточиться на своей добыче. «Опоссум» был утащен чуть глубже в пещеру, где крепкими когтями охотник вырыл вместительную яму и взялся за нож. Удивительно ловко он орудовал этим примитивным оружием, свежуя тушу после спуска крови; что-то рычал и пофыркивал себе под нос, почти что человек. Охотник избавился от части внутренностей, которую посчитал ненужной, — хотя почки, полпечени и одно лёгкое сожрал сразу же сам — и стал нанизывать кровоточащие куски мускульного мяса на очищенные палки, которые втыкал в земляной пол подле огня.