В Дикой земле

Часть 3, фрагмент 3

Ахогнувшегося Тобиуса потащило от скалистого обрыва к деревьям, через колючий кустарник, по камням и корням, ударяя о повалившиеся деревья и кривые пни, пока среди желтевшей листвы не проявился абрис большого мясистого бутона, который, пульсируя, всасывал лианы в самаю свою середину. Маг подбросил себя вверх мыслесилой и крутанулся вокруг собственной оси юлой, разрывая лианы. Сбросив с себя эти истекавшие соком отростки, волшебник протянул руки к бутону, скрючил пальцы и установил связь с соками, дававшими растению жизнь.

— Я только что смог принять ванну, — шипел человек, вытягивая из клетчаточных тканей влагу, — только что!

Получившаяся крупная сфера зеленоватой жидкости воспарила над землёй, а скукоженное тело неудачливого хищника оказалось предано огню. Испытав кратковременное удовлетворение, Тобиус вздохнул и избавился от сока. Отправившись обратно, в сторону речного потока, он размышлял над тем, что год жизни в Дикоземье сделал его несколько… резче. Особенное раздражение маг испытывал ныне оттого, что позволил какому-то неизвестному чудовищу застать себя врасплох, да ещё и погубил пригодный для исследования образец!

— Соберись, ахог побери! Соберись!

Дальнейший путь он проделывал осторожно, постоянно прислушиваясь к своим ощущениям, исследуя ауры окружающего мира и вскоре, среди россыпи источников жизни, населявших лес, вычленил одну ауру, принадлежавшую некоему живому существу, сидевшему на высоте, в кронах.

Тобиус наложил на себя чары Глазоотвода и старался двигаться как можно тише, приближался к ничем не примечательному ясеню, довольно большому, но не исполинскому. Там, в кроне, кто-то был, кто-то сидел тихо. Серый волшебник не смог отказать себе в жажде удовлетворить любопытство, так что он тихонько взлетел, проскользнул меж ветвей и обнаружил сокрытый на дереве секрет, небольшой сторожевой пост, умело замаскированную площадку, на которой нёс свой дозор представитель народа сару-хэм.

Одинокий симиан наблюдал за происходившим внизу сквозь небольшие прорехи в листве, время от времени меняя позицию, прислушиваясь, то и дело накладывая на очень длинный и тугой лук стрелу. Приставленный к стволу там был колчан; в нескольких накрытых тарелках, хранилась, вероятно, пища, а также имелся хитро свёрнутый из какого-то большого древесного листа фонарь, где в масле покоился закрученный спиралью фитиль.

Понаблюдав за наблюдателем, который с восхитительным старанием исполнял свой долг, Тобиус решил не беспокоить его и огляделся. Он не без удовольствия обнаружил подвешенный между этим и соседним деревом мост из верёвок и дощечек, также незаметный с земли. От того дерева тянулся другой мост и вскоре волшебник уже парил вдоль высотной тропинки, которая понемногу становилась шире, превращаясь в дорогу. Так, следуя путями сару-хэм, он постепенно вернулся к реке, где от одного скалистого берега на другой тянулся широкий подвесной мост. Крепился он не к самим берегам, а к большим деревьям, на них росшим. И вот с этой точки обозрения Тобиус наконец-то увидел Ронтау.

— Н-да…

Город Длиннохвостого народа находился на западном берегу, он возносился над великим лесом склонами небольшой горы, более чем наполовину очищенной от всяких деревьев. Примерно посередине склон по кругу перегораживал воистину огромный частокол, набранный из великанов растительного мира, не вертикальный, но отвесно торчавший вперёд и вверх щербатой линией брёвен. За частоколом начиналось поселение из тысяч больших и малых построек, стоявших на земле, глиняных, деревянных, одноэтажных, двух- и трёхэтажных зданий; но всё это было ерундой, грязью в тени чего-то поистине великолепного, а именно — громадной жёлтой шапки леса, которая сплошной крышей покрывала почти всё пространство внутри частокола. В большинстве мест густая и величественная, в некоторых листва всё же отчего-то редела. Там становились видны высотные постройки на непомерно толстых ветвях, переплетения которых опирались на многочисленные прямые стволы… прямые…

Тобиус заставил чары Взор Орла дать ему наилучшее приближение, чтобы разглядеть ветви, покрытые вместо листвы рваными лоскутьями паутины. Чем дольше он всматривался, чем больше думал, тем лучше понимал, что видел там, в дали. Это был не лес на огромном холме с ровной плоской вершиной, это было одно единственное поистине огромное растение, это был ахог его раздери хандунский фикус!

В тот день он вернулся к жилищу отшельника в весьма приподнятом расположении духа.

— Где ты был?! — крикнул ему орангутанг, восседавший на крыше своего нового дома с мисками, где ещё осталось немного краски. — Куда пропал друг Тобиус?!

— Я гулял.

— Гулял в лесу?! Ты безумен?!

— Это спорный вопрос, но я рад, что мой друг Вийджа волновался обо мне. На самом деле я ходил посмотреть на Ронтау. Это величественный город!

Несмотря на свою тяжесть и возраст, сару-понхи довольно ловко спустился на землю и осмотрел человека подозрительно. Он принюхивался, хмурился, кружил, проявлял невиданную доселе настороженность.

— Что-то не так?

— Это и пытаюсь выяснить, — проворчал святой отшельник.

— Я что-то не так сделал?

— Пока нет. — Громко выдохнув и несколько раз чмокнув губами, орангутанг вроде бы успокоился. — Иногда те, кого ты знаешь, уходят в лес, а когда возвращаются, это уже не они.

— Не они? — переспросил Тобиус.

— Не они. Возвращаются уже другие. Недобрые, опасные. Те, кто их съел, те кто украл их облик, те, кто залез внутрь и хочет подкрасться под знакомой личиной. Все они несут гибель и народы нашей страны с детства об этом знают. А ты ходишь по земле как по веткам, словно это безопасно. Не бережёшь себя, друг Тобиус.

— Теперь буду беречь, спасибо. Не обессудь, но я немного проголодался…

— Темнеет уже, нечего снаружи делать, полезли наверх!

Третий вечер в гостях у Вийджи походил на два предыдущих, серый маг немного ел, немного пил, болтал, вёл записи в книге, составляя словарь нового языка, который так быстро осваивал, и слушал рассказы своего доброго хозяина о разном, том и этом. Пожалуй, орангутанг был послан риву самой судьбой, так как жажда общения, кою тот не мог утолить среди сородичей, заставляла его быть особенно открытым для чужака. Такое поведение мало кому из разумных существ являлось свойственным.

— Скажи-ка мне друг Вийджа, — бормотал Тобиус, вежливо отказываясь от предложенной выпивки, — а вот эти плоды, они называются…?

— Это кобан! — отвечал орангутанг, вкушая крупный белый тутовник.

— И этот сладкий дар растёт…?

— Ну как же! Плод кобан растёт на дереве кобан!

— А дерево кобан это…?

— Это Ронтау!

Вийдже показалось, что сразу несколько страниц из книги его гостя быстро перелистнулись сами собой. Отшельник с подозрением уставился на бутылочную тыкву у себя в руке и крепко задумался над тем, чтобы сделать перерыв, немного отойти от расслабляющего пьянства. Тобиус же быстро записывал свои мысли.

Хандунский фикус, — он помнил это неплохо, — и в обычном своём виде мог занимать огромные пространства. Его ветви тянулись параллельно земле и формировали множество так называемых воздушных корней, — мягких побегов, ниспадавших ближе к земле. Большинство этих корней со временем усыхали, но некоторые дотягивались до почвы, твердели, толстели, и начинали нести службу настоящих древесных стволов, становились опорой для продолжающегося роста дерева вширь. Такая форма произрастания называлась ботаниками термином «баньян». Аномальная природа Дикой земли сделала его просто невероятно огромным, не любой настоящий вестеррайхской город занимал ту площадь, которую поглотил этот баньян. Но изменения в генной структуре дерева наверняка не ограничились размерами, ибо плоды хандунского фикуса, небольшие, красные, малопривлекательные для человека, превратились в огромные и сладкие плоды шелковичного дерева. И шелковица, и хандунский фикус являлись членами одного и того же семейства — тутовых. Так в исполинском баньяне соединились черты двух дальних родственников. Но и это было ещё не концом размышлений.

Тобиус окончательно уверился, что обширные прорехи в листве баньяна являлись не чем иным как пастбищами. Ведь не зря сару-хэм облачались в прекрасный шёлк как в повседневную ткань, — они познали тонкости шелководства, они владели тутовым шелкопрядом, гусеницы которого, шелковичные черви, питались листвой баньяна и снабжали целый обезьяний город шёлковой нитью.

— Если я кому-нибудь там, дома, расскажу, что здесь происходит, какая жизнь бьёт здесь ключом, мне же не поверят, — бормотал маг, чёркая в книге заклинаний чернилами из чистой магии.

Два его слушателя, Лаухальганда и мимик, не обратили внимания. Они давно привыкли к тому, что Тобиус порой бормотал себе под нос в минуты задумчивости. Тем временем он принял решение.

Следующим утром человек решил покинуть дом орангутанга, чем несколько того удивил и даже огорчил. Возвращение к честному отшельничеству, когда из собеседников только каменный идол обещало стать для Вийджи тем ещё духовным испытанием.

— Я пойду обратно, — говорил Тобиус, — вернусь на север.

— В Ронтау не пойдёшь? Ну и правильно, — степенно кивал святой отшельник, — ничего хорошего там не нашёл бы. Народ не любит чужаков.

— Твой совет очень мне пригодился, спасибо. — Маг оглядел место своего отдохновения, вздохнул. — Надеюсь, Длиннохвостые не помчатся за мной вдогонку?

— Я не стану им говорить. А даже если б и сказал, не отправились бы они в такой дальний путь ради невесть чего. Дома дел достаточно.

— Хорошо, хорошо. Ну, будь здоров, Вийджа!

— Постой.

Сару-понхи снял со своей затерянной в кожаных складках шеи бусы, набранные из деревянных шаров, белых и чёрных, вскрытых неизвестным лаком и водрузил их на шею Тобиуса.

— Дар на память. Хм. Что ж, и ты тоже будь здоров, сумасшедший безволосый че-ло-век. Я начну просить Образ Предка, чтобы ты добрался до своего дома живым и невредимым… придётся очень много просить.

Рассмеявшись, маг взмахнул рукой и отправился в сторону реки.

Он двигался вверх по течению, при этом не забывая оглядываться в поисках опасностей, проверять каждый камень, каждое дерево, везде видеть опасность. Также он убедился, что симиан не следовал за ним, не провожал. Вот и прекрасно.

Тобиус перемахнул через реку и углубился в лес на той стороне. Он нашёл укромное местечко в корнях огромного клёна, прикрытого сверху словно навесом пожелтевшими листьями лопуха. Его никто не видел, можно было заняться делом, а именно, плетением иллюзии.

Сначала перед магом появился нематериальный носач, затем ревун, затем милая игрунка. Обезьяны и обезьяноподобные, которых он когда-то видел в атласах, древесные жители юго-восточных регионов мира, тёплых островов, а также Унгикании. Не то чтобы он помнил абсолютно всех, но цепкая память как скряга копила образы всего и вся, так что многое сохранилось. Большие и малые, разных цветов и форм, обезьяны появлялись и исчезали, пока, наконец, Тобиус не остановился на одном непримечательном малыше. Красное лицо, густая серая шерсть с коричневым оттенком, руки почти человеческие, ноги похожие на руки, от хвоста коротенький огрызочек. Вот она, снежная обезьяна, также известная как макак гвехэньский, обитатель лесов и гор.

По воле создателя образ встал на задние лапы, выпрямился; изменились пропорции тела от обезьяньих к человеческим, стали длиннее ноги, укоротились руки. Подошла очередь головы, тут он воплотил особенности сару-хэм, увеличил лоб, уменьшил челюсти и глаза. Получившийся образ был точно подогнан по росту и прочим параметрам к фигуре Тобиуса, после чего обряжен в одежду волшебника. Тоибус укоротил рукава, штанины, избавился от сапог. Вот и готов представитель нового вида разумных обезьян, — сару-данх.

— Теперь ты, — обратился маг к своему плащу, — видишь это?

На фибуле открылся красный глаз.

— Видишь, молодец. Смотри внимательно, — по воле Тобиуса нематериальный симиан показался со всех сторон, — голова и предплечья должны быть мохнатыми, если они пожелают меня схватить, потрогать. До ног дотронуться не дам, но там тоже нужно будет что-то придумать. Сможешь изловчиться?

Как и со многими иными направлениями Искусства, магия сплетения иллюзий давалась Тобиусу на весьма ограниченном уровне. Его иллюзии могли очень легко обмануть всего два из пяти основных чувств человека: зрение и слух. Значительно хуже дело обстояло с обонянием, не говоря уже о вкусе и осязании. Были в Академии Ривена маги, умевшие создавать дворцы из чистой магии, возводить крепостные стены, выпускать на бранное поле иллюзии солдат, способных неиллюзорно огреть противника алебардой по голове. Не существуй церковных запретов, такая магическая мощь могла бы превратить славный Ривен из королевства в империю… как бы то ни было, Тобиус к оным умельцам не принадлежал, а потому нуждался в хоть каком-то материальном подспорье.

Полы плаща укорачивались по мере того, как его ткани, меняя текстуру, наползали на голову серого волшебника живым капюшона. Две ленты плоти ползли по рукавам полумантии, начинали расширяться в локтях и обхватывать предплечья пушистыми манжетами. Тобиус провёл ладонью по новообретённой меху, оценивая его густоту, потрогал живой капюшон, в котором появились слуховые дыры, обросшие хрящевыми образованиями — большими обезьяньими ушами. Мимик даже спустился к ногам и создал на сапогах меховые чехлы для полного соответствия.

Походив вокруг немного, подвигавшись, прислушавшись к ощущениям дополнительной утеплённости, Тобиус вступил внутрь нематериального образа и превращение оказалось завершено. Что ж, осталась сделать всего пару незначительных мелочей: научиться изображать симиана не только видом, но и поведением; убедиться, что в Ронтау нет магов более сильных чем он сам. Ведь иначе этот мохнатый маскарад отправится мурзу под хвост при первом же столкновении.

В сторону города он побрёл под всё тем же надёжным Глазоотводом. Благодаря Истинному Зрению волшебник быстро обнаруживал на деревьях секреты и тихо обходил их, пока не выбрался на простор. Там, с запада, петляя, текла к обрывистому брегу незнакомая река, впадавшая в тело реки более могучей, приведшей волшебника в этот край. Чтобы приблизиться хотя бы к подножью городского холма, окружённому лесом, надо было перебраться через неё. Подвесной мост Тобиус проигнорировал и просто перенёсся, когда убедился, что пространство в этой области не способно было подстроить ему каверзу.

Противоположный, стало быть, южный берег, порос густым и высоким лесом. Ничего доселе невиданного, разве что некоторые породы деревьев узнавались с трудом. А надо всем возвышался приплюснутый холм, целая гора, тщательно избавленная внизу от растительности и опоясанная исполинским частоколом.

Лес на южном берегу просто кишел постами. Некоторые из них не являлись секретами вовсе, — большие площадки с деревянными парапетами, из-за которых вокруг глядело сразу по несколько симианов. По подвесным мосткам, длинным и широким постоянно перемещались группы аборигенов, жизнь там, на более высоком ярусе леса, кипела, а также стали появляться небольшие конгломераты построек, — деревеньки, как назвал их для себя Тобиус.

Округлые здания деревенек состояли из переплетённых веток и висели на стволах как кормушки для птиц порой по несколько десятков штук, малых и великих, соединённых для удобства жителей лианами и плетёными канатами. В кронах некоторых особенно больших, раскидистых деревьев, помещались целые площади, собранные из своего рода плотов, — связанных воедино тонких брёвен. Все деревеньки соединяла общая сеть воздушных мостов, говорившая однозначно: сару-хэм могли пойти на что угодно, лишь бы пореже спускаться на землю. Скоро, правда, незримый шпион узнал, что они не ко всем были так милосердны, как к себе.