В Дикой земле

Часть 3, фрагмент 24

Огненные элементали получили приказ развернуться и сеять сумятицу среди отставших чудовищ; не стоило держать их рядом как огромную летающую метку, указующую на создателя. Из полудюжины водных осталась половина, да и тем нужна была подпитка, чтобы не разлиться бессильной влагой. Земляной ещё держался, хотя перед его и ноги были испачканы в крови и потрохах раздавленных Пожирателей.

Поиски края затягивались, серый маг метался в тумане, стараясь держать одно направление, веря, что рано или поздно, вот-вот, вырвется за границы. Но когда он замечал просвет в тошнотворной красноте, тот успевал пропасть, прежде чем волшебник достигал его. И так раз за разом. В конце концов рив стал подозревать, что его водили за нос. Тогда он соскочил со спины скакуна и чуть не упал на подкосившихся ногах.

Сила Гиганта исчерпала себя и новой он применить не сможет ещё долго. Тело материальное вернулось к нормальным размерам, а остатки кристаллизованной гурханы втянулись в астральное. Человек вновь стал мягким и слабым, уязвимым, вновь оказался на грани своих сил. Его ожерелье тоже большей частью опустело; оно было набрано из множества заклинаний, вплетённых в материальные носители и к часу сему, большинство потеряло силу. Чары защитные, поддерживающие, исцеляющие, всё это позволяло магу стать разрушительным как живая стихия, но лишь на время.

Разорвав шнурок, Тобиус надел кольца на пальцы и выбросил бесполезные носители чар, все, кроме одного. В оставшейся пластинке был заключён единственный воздушный элементаль, которого серый маг призвал. Эта стихия всё ещё не повиновалась ему всеобъемлюще, и призывать её частицы было трудно, ещё труднее, чем готовиться к битве в страхе, что эльфские чародеи почувствуют его присутствие. Однако этого элементаля он смог призвать заранее и теперь, когда любые несчастья Горкагохона больше не могли лечь на его плечи, волшебник решил, что пора.

Туман закружился, увлекаемый движением воздуха и элементаль в виде устойчивой воронки смерча появился перед создателем, ожидая приказов.

— Унеси меня отсюда! Вверх!

Существо из первостихии охватило человека и оторвало от земли. Когда это произошло волшебник ощутил радость, сравнимую с радостью от вознесения души в Чертоги Небесного Горна, освобождение из царства отчаяния, побег от ужасов и стремление к свету! Как только он сможет возвыситься над кровавым туманом, — Тобиус верил, — он сможет перенестись так далеко, что когти круторогих не дотянутся до него.

Но дымка не собиралась отпускать жертву так просто. Он ощутил вдруг боль, тут и там на его теле появились следы, будто невидимые руки вцепились в тело человека, пронзая кожу до крови, оставляя длинные борозды. Маг закричал, забился, пытаясь вырваться, стряхнуть с себя руки, но для него они были неосязаемы, — не так, как он для них. Чувствуя смятение разума создателя, воздушный элементаль заметался тоже. Стихийные духи, подобные ему, не испытывали к своим господам ни привязанности, ни верности, всё, чего они желали, — это поскорее вырваться из рабства и вернуться в родное измерение. Поэтому, как только контроль был утрачен, элементаль разорвал связывавшие его чары и улетучился, сбросив человека вниз.

Встреча с землёй получилась жестокой, удар выбил из Тобиуса воздух, сломал несколько рёбер и что-то внутри оборвалось, но даже сил закричал не было. Он мог только лежать и пытаться восстановить повреждения, спешно начитывая про себя словоформулы Исцеления.

Среди тёмных стволов заметались голоса, — громкое строенное блеяние, переходившее в хохот и обратно. Доносились из кровавого тумана и другие звуки, например, крики Пожирателей, которыми они искали путь. Чудовища окружали мага, со всех сторон, выступая смутными силуэтами среди красной дымки, а над ними возвышались рогатые фигуры, которых боялся касаться свет. Одна, особенно огромная, несшая на плечах три головы, приближалась. То ли туман стал гуще, то ли это свою кровь Тобиус чувствовал во рту так сильно.

— Он хотел убежать от меня, — рычала средняя голова, — думал потеряться в моём владении, думал, что его отпустят. Эта погоня была упоительна!.. Что ты там дёргаешься? Это агония? Я ведь даже ещё начал!

Тяжёлые шаги приближались, огромная чёрная фигура нависла над человеком и шесть глаз её пылали алым, а через несколько мгновений воспылал и сам Ярон, ибо белое пламя охватило его. От крика, который издал триглав, по воздуху прокатились видимые волны. Круторогие испугано заблеяли, словно из кошмаров древней пущи переродились в стадо испуганных овец. Намного хуже пришлось их слугам, — волокна хищной плоти потеряли структуру, превратились в мешанину конвульсивных нитей, а Пожиратели пришли в состояние неконтролируемого безумия; они катались по земле, словно пытались сбить с тебя пламя, ударялись обо всё вокруг, став совершенно слепыми, топтали друг друга, впивались в сородичей и бешено рвали плоть.

Чувствуя ожог на губах и слабость во всём теле, Тобиус заставил себя подняться и побежать. Вокруг разворачивалась сцена поистине ужасавшая сознание, не раз он был на волоске от когтей и клыков слепых чудовищ, но чудом разминался с ними и продолжал бежать. Куда? Зачем? Волшебник не знал, ибо цель была потеряна, но даже во мраке кромешном он не мог сдаться.

Академия Ривена растила всяких магов: решительных и несмелых, порывистых и осмотрительных, воинственных и миролюбивых, но все они учились стоять за себя и сражаться пока сам Фонарщик не положит конец их жизням!

Поэтому он бежал, обдирая кожу среди ветвей, а позади уже гремел оглушительный тройственный рёв, в котором было только бешенство и боль. Затуманенным своим разумом Тобиус подумал, что уж очень устал от того, что всевозможные чудовища всё время издавали громкие звуки рядом с ним. Он слишком утомился бояться, хотелось просто отдохнуть, забыть на время об этой проклятой земле, чьи истинные хозяева оказались так не рады ему.

Волшебник вырвался из-под крон на берег широкой, но неглубокой речки, побежал, ощущая ногами ледяную влагу, оскальзываясь на покрытых водорослями камнях, он почти добрался до противоположного берега, когда внезапно осознал, что дышит чистым ночным воздухом, свежим и прохладным, что кровянистая грязь пропала из воздуха и луна, выглядывавшая из-за облаков, стала так бела! Сколь быстро можно отвыкнуть от естественной красоты мира, когда тебя её насильно лишили!

— Господи…

Он обратился к Дару, надеясь, что сможет сотворить ещё одно заклинание, последнее, просто телепортироваться прочь невзирая на риск угодить в пространственную аномалию! Между бедой вероятной и гибелью неотвратимой, он выбирал первое и… Что-то взорвалось с такой силой, что речное дно исчезло из-под ног, а потом ударило в них и серый маг упал в холодную воду. Он чуть не захлебнулся, носимый обезумевшей вдруг рекой, но когда всё образовалось, увидел, что её перегораживало теперь два ствола исполинских елей слева и справа от него. Они росли на берегу, с которого Тобиус пришёл, но теперь были выворочены из земли, а у торчавших кривых корней, в клубах накатывавшего тумана высилась фигура триглава.

Чудовище двинулась по воде, оставляя сородичей и рабов позади; тогда и стало ясно вдруг, что чистый лунный свет был единственным, не боявшимся Ярона. Он отбросил тёмные покровы, явив человеку истинный образ… и тот оказался ужаснее многих тварей, виденных Тобиусом доселе. Огромное тело покрывала шкура, изрезанная старыми шрамами, шерсть была чёрной и слипшейся от крови, а там, где белое пламя коснулось владыки фа’ун, плоть сгорела, края ожогов покрыли громадные волдыри и тошнотворный запах гари вился вокруг кольцами сизого дыма. Сильнее остальных пострадала левая сторона тела, особенно левая голова. Кости её оголились и почернели, один рог превратился в угольный обломок, один глаз запёкся в глазнице и сквозь прорехи в мясе виднелись челюсти с десятками острых зубов… тех из них, что не выкрошились.

Средняя голова пострадала много меньше, правой же повезло. Обе они имели неясные, смешанные черты: козлиные, бараньи… медвежьи? Чего-то иного, чего-то хищного, голодного до кровоточащего парного мяса. Одно лишь не изменилось в образе чудовища, — его уцелевшие глаза горели алым. Роняя слюну, выдыхая неровное блеяние, Ярон наступал. Он был слишком взбешён, чтобы говорить, думать, громадные когтистые ладони тряслись в нетерпении, вода вокруг копыт окрашивалась бурым, вымывая из шерсти кровь, ещё десяток шагов, ещё…

Тобиус поднялся. На это ушли последние крохи его сил, но невзирая на всё пережитое, невзирая на страх и неспособность отвести взгляд от этих страшных клыков, смерть свою он хотел принять стоя. И тогда, на берегу, которого волшебник чуть-чуть не достиг, в темном проёме меж двух обычных берёзок возжёгся свет. Ярон остановился посреди запруженной реки, уставившись жертве за спину.

— Ты… — простонал он. — Нет… Нет! Не может быть! Нет! ТЫ УМЕРЛА!!!

Тобиус тоже обернулся и увидел… нечто вроде… арки? Мягко светившегося абриса, помещённого в проём из деревьев. Посреди этого, вероятно… портала?! Посреди него стояла невысокая полная фигурка, тёмная и непроглядная.

— Если хочешь жить, мальчишка, то беги!

И человек побежал, будто не истратил этой ночью всё, будто не умер бы от перенапряжения сил, кабы промедлило чудовище. Он бросился к неизвестной, безымянной, может быть, ложной надежде, предвосхищая каждый миг когти, пробивавшие спину, но прежде чем что-то впилось в его измученное тело, маг оказался перед невысокой старушкой, опиравшейся на клюку. Маленькая пухлая рука схватила его за предплечье и с неожиданной силой швырнула в портал, а затем абрис прохода погас.

Осталась лишь она, сгорбленная несметным количеством лет старица в тёмном платье, с головой, перетянутой платком. И остался триглав, который запоздало бросился за человеком, но не успел схватить того, ибо незримая сила отшвырнула его назад. Теперь Ярон стоял в воде на всех четырёх и бешено блеял, выгибая спину дугой, мотая головами, будто пытаясь боднуть хоть кого-то.

— ЗАЧЕМ?! ЗАЧЕМ?! ЗАЧЕМ?!! ЗАЧЕМ ТЫ ЭТО СДЕЛАЛА?!! ЗАЧЕМ?!!

Старушка тихо усмехнулась, храня обе руки на клюке:

— Чтобы посмотреть, как ты мучаешься, Ярон. Чтобы насладиться твоей беспомощной яростью и болью. Тебе же больно, правда? Ну же, порадуй меня ещё.

— ТЫ ТОЛЬКО ЗА ЭТИМ ЯВИЛАСЬ, СТАРУХА?! ТОЛЬКО ДЛЯ ЭТОГО ВЕРНУЛАСЬ ИЗ НЕБЫТИЯ?! ДА БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТА!!!

Скрипучий старушечий смех разнёсся в ночи.

— КТО?! — ревел триглав. — КТО ПОСТУПАЕТ ТАК СО СВОИМИ ДЕТЬМИ?!!

— ДЕТЬМИ?!! — возопила она в ответ, силой одного лишь голоса швырнув гиганта назад и заставив сжаться. — НЕБЛАГОДАРНЫМИ ДЕТЬМИ, КОТОРЫЕ ЗАБЫЛИ ПУТЬ К АЛТАРЯМ РОДНОЙ МАТЕРИ!!!

Старушка засеменила к воде, на глазах становясь выше, шире, а потом ещё выше и ещё шире, она ширилась и разрасталась, вылезая из прежнего обличия как ужасная бабочка из крохотного кокона. В конце концов, изменившаяся до неузнаваемости великанша нависла над повелителем фа’ун горой и три алых глаза взирали с её ужасного козьего лика, и пять рогов росли из головы, и пасть полнилась зубами, и обвивал шею гигантский констриктор; её дряблые груди с чёрными сосцами ниспадали ниже живота, — растянутого и обвисшего чрева, давшего жизнь несметным полчищам детей; от угольно-чёрной шерсти на её кривых козлиных ногах шёл удушающий смрад, который всё же не мог сравниться с тем, что она выдыхала из пасти.

Великанша сдавила среднюю голову Ярона парой когтей и поднесла его, бессильно дрожавшего, к своему лицу.

— Я ПОРОДИЛА ТЕБЯ, ЯРОН, НО ЕСЛИ ПОД СЕНЬЮ МОИХ — МОИХ!!! — ЛЕСОВ ТЫ ЕЩЁ ХОТЬ РАЗ ПОСЯГНЁШЬ НА ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА, Я СОЖРУ ТЕБЯ!!! СОЖРУ ТАКЖЕ, КАК СОЖРАЛА ТВОИХ СТАРШИХ БРАТЬЕВ, ЯРОН, И НА ЭТОТ РАЗ ОТЕЦ НЕ ЗАСТУПИТСЯ ЗА ТЕБЯ!!!

Триглав упал обратно в воду, а плоть на дряблом животе великанши проросла длинным вертикальным разрезом, который раскрылся, явив лунному свету огромную зубастую пасть. Увидев сие, повелитель фа’ун бросился прочь, визжа и блея, не помня собственного имени, не желая оглядываться или останавливаться никогда! Чудовищное воинство долго не могло нагнать его.

Какое-то время она ещё стояла на реке, наслаждаясь ощущением давно утраченного могущества, но всему приходит конец, как пришёл он и ей. Жуткий образ стянулся и свернулся, Эгге вновь превратилась в маленькую старушку в чёрном вдовьем наряде. Она сняла с шеи змейку, обернула её обратно в клюку и растаяла в воздухе.

Когда Тобиус прошёл сквозь портал, он очутился на обширной поляне, где невзирая на осеннюю ночь, царил тёплый воздух. Над высокими травами перелетали светлячки, небо было чистым и звёздным, пахло летом.

Посреди поляны стоял приземистый, но добротный домик, старый, с поросшей мхом крышей, но крепким крыльцом и дымком, поднимавшимся из печной трубы. Оглядевшись же, волшебник обнаружил, что по краю поляны возвышалась колоннада из громаднейших менгиров, перекрытых сверху кругом таких же громадных каменных балок. Тобиус впервые в жизни своими глазами видел языческий кромлех, и от камней тех шла сильная энергия. Волшебник даже перестал ощущать близость смерти.

— Чего стоишь? — послышался дребезжащий голосок подле. — Давай заходи, вода нагрета, еда готова, кровать застелена свежим. Я всё подготовила. Давай скорее, не век же голышом бегать, мальчишка!

Старуха появилась как из воздуха и направилась к крыльцу, не дожидаясь ответа. Риву не оставалось ничего, кроме как последовать за ней в пахшее пищей, травами и ламповым жиром тепло домика. Внутри оказалось тесновато из-за обилия всякой утвари, но вообще жилище выглядело очень обжитым, очень чистым. В камине горели дрова, играли огоньки на фитилях настенных светильников, под потолком сушились пучки трав, на полках громоздились сосуды со всяким разным… некоторым из них лучше было бы иметь непрозрачные стенки.

— Идём-идём, — бормотала старушка, прислонив клюку к стенке, — сюда, в эту комнату. Сумку оставь на той вешалке и пошевеливайся, я не буду греть воду ещё раз!

Волшебник повиновался. Не то чтобы он не хотел задать несколько вопросов, но… когда в тебе царит такая усталая пустота, и когда голос «строгой бабули» приказывает, трудно не повиноваться. Тобиус никогда не имел «строгой бабули», но даже он каким-то образом ощущал, что лучше проявлять покорность.

Вода в бадье была не просто тёплой, а чуть ли не кипятком, однако он окунулся с наслаждением. Не видя настоящей горячей ванны месяцами, маг и сам не понял, как успел соскучиться по ней. Старушка засучила рукава, взяла мочалки более кусачие чем голодные волки, щётки с ручками более длинными, чем руки Инвестигации, и мыло более едкое, чем слова старой девы, брошенные юным девушкам, после чего содрала с рива всю грязь, прихватив немало от верхнего слоя кожи.

Укутанный в огромное полотенце, он был посажен за низенький столик возле камина и к тому моменту на заплатанной скатерти не нашлось бы ни одного пустого места. В середине стоял котёл с густым супом, на разновеликих тарелках ждало мясо, хлеба, овощи, знакомые и незнакомые приправы, уйма ягод и грибов всех видов.

Старушка села в кресло, смастерённое из крупных звериных костей, обтянутое шкурами невесть каких тварей. В маленьких пухлых ручках появились спицы, не хватало только пары милых котят, игравшихся с клубком пряжи у ног хозяйки, чтобы этот вечер стал идеалом уюта.

— Могу ли я вас спрос…

Одна из спиц блеснула, указав на котёл.

— Только через мой… суп! Ешь давай!

И ему пришлось есть. Право, так вкусно Тобиус не едал ещё никогда в своей жизни. А ведь для него готовил и королевский повар. Чем больше он поглощал, тем больше хотел, и невзирая на то, что один желудок никак не мог вместить такую прорву пищи, он вместил. Все тарелки были вычищены, котёл опустел, не осталось и крошки, правда волшебник оказался в состоянии близком к смерти от переедания. Он смутно запомнил, как старица выволакивала его из-за стола, и толкала к небольшой грубо срубленной кровати, как укрывала одеялами и шкурами, как потух в домике свет, а вместе с ним и создание.

В ту ночь, впервые за долгое, очень долгое время, серый маг по-настоящему заснул и не увидел совершенно никаких дурных снов.