В Дикой земле

Часть 2, фрагмент 14

Одним из них был взрослый, достигший огромных размеров парзух, совершенно определённо, вечный ящер, чешуйчатый хищник, которого можно было бы перепутать с драконом, кабы не отсутствие крыльев. Чудовищная зубастая тварь с рогом, росшим из головы подобно заострённой скале и с гребнем кривых шипов вдоль всего позвоночника. Бессмертная, вечно голодная гора мяса под прочной чешуёй, схватившаяся с другой, много более крупной легендой.

Бегемот, исполин древнего мира, четырёхногий зверь с кожей прочной как камень и рыжевато-бурой шерстью; широченная пасть его составляла без малого треть длины тела, короткий хвост напоминал такой же у савахов, из спины за лопатками росло два совершенно гигантских направленных вперёд бивня, или рога, кои на самом деле являлись выгнутыми, проросшими сквозь плоть рёбрами.

Они схватились, тряся землю и сбивая деревья, ревущий бегемот, чей голос словно саму реальность заставлял идти волнами и парзух, молчаливо набрасывавшийся на травоядную добычу, которая была тяжелее его и лучше стояла на земле. Огромные зубы ящера впивались в шкуру на спине, там, где её не покрывала шерсть, ломались в попытках прокусить, но немедля отрастали вновь. Метаболизм парзуха был доведён до абсурда, это существо заживляло свои раны мгновенно, обновляло клетки постоянно, росло всю жизнь и было бессмертным, платя за такой дар лишь неизбывны голодом. Пища была нужна ему как воздух и ящер добивался её, с молчаливой яростью набрасываясь на бегемота. Второй исполин отчаянно боролся за свою жизнь, он был крепче, сильнее, его предки в одиночку стаптывали города, а стадами могли равнять с землёй целые страны, и этот бегемот знал, как стоять за себя. Удары его костистой головы, напоминавшей китовую, были сокрушительны, тупые зубы тем не менее ранили хищника, а когда он наступал, то подминал парзуха под себя и крушил ногами-колоннами. Вечный ящер неизменно оправлялся от ран, впивался в ноги бегемота, драл его живот когтями передних, менее развитых лап, получал удары рогов-рёбер, но и сам бил своим острым лобным клином, вскрывая броню травоядного гиганта, заставляя того реветь всё громче. Иступлённая целеустремлённость ящера ужасала не меньше, чем его зубы и когти, молчание, с которым парзух выдирал мясо из расширявшейся раны, заставляло дрожать. Возможно, это чудовище родилось тысячи лет назад и с тех пор только и делало, что охотилось. Но и бегемот не сдавался.

Мощным ударом рога-ребра он отбросил хищника от себя, опрокинул его, топча, ломая, а пока ящер поднимался, непокорная добыча встала на задние лапы, навалилась ими на ствол исполинского дерева и обрушила оный на врага. Огромная тяжесть, обломки веток, пронзающие тело; за первым стволом последовал второй, и третий. Не по наитию, но на уровне унаследованных инстинктов, бегемот знал, как завалить парзуха. Усталый, раненный, истекавший кровью, великан отступил, ожидая, как скоро выберется его обидчик, но поскольку тот никак не мог освободиться, бегемот развернулся с медлительностью айсберга и потопала прочь.

Покинув ветку, серый маг на свой страх и риск полетел, совсем низко, над землёй, всё время приближаясь к четырёхногой горе с тыла. Потом, взлетев повыше, он опустился на спину гиганта. В коже прочной как камень не было нервных окончаний, бегемот не заметил букашку, что залезла на него. Букашка тем временем, неверными шагами меряла спину, пытаясь представить, сколько раз на ней поместилась бы деревня Под-Замок вместе с самим замком Райнбэк и окрестностями.

Шеи у бегемота почти не было, хребет переходил в широкий плоский череп, который продолжался широкой, длинной и тупой пастью. Глаза, как и у многих других травоядных, у этого исполина располагались не впереди, а по бокам, так что на покатом лбу было обширное слепое пятно. Поражаясь своей наглости, то и дело борясь с дрожью, волшебник на том пятне уселся, подтянул колени к подбородку и просто наслаждался пониманием происходившего. Он ехал на бегемоте… никто и никогда не поверит ему. Никто и никогда.

Исполин, то и дело рыская в наступившей ночи, держал путь на юг. Порой его пасть открывалась и на наездника сыпались листья, щепа, сломанные ветки, — гигантские зубы ломали и перемалывала деревья целиком, а в иные разы нижняя челюсть ковшом взрезала землю, собирая всю зелень, весь подлесок, камни, гнилую органику, бегемот мог пережевать всё. Набив брюхо, он надолго забывал о пище и стремился к воде; река выходила из берегов, когда на ней образовывалась эдакая плотина, а потом течение ниже на какие-то минуты мельчало, потому что бегемот жадно пил. Тобиус то и дело озирался, пристально следил за северным направлением, где остался парзух.

Странно порой восстанавливалась вселенская справедливость, если взять за аксиому её существование. Недавно у Тобиуса отняли лодку, а сегодня он с большой скоростью ехал на спине легендарного существа, навёрстывая потраченное время. Ох и появился бы сейчас на пути бегемота эттин, жалкий коротышка, двухголовый лилипут, он успел бы почувствовать себя маленькой букахой перед смертью.

Исполин двигался денно и нощно, выбирая пути, достаточно большие для его габаритов, либо валя деревья. Сон ему, казалось, был совсем не нужен, а время от времени, раз в пять-шесть часов он издавал такой рёв, от которого человека лишь частично спасала Стена Глухоты. Порой ему отвечали, издали и так длилось, пока не выбрался бегемот из лесов.

Он просто вышел, Великая Пуща осталась позади и взору открылась белёсая от солнца равнина. В ней был каньон, трещина громадной ширины и глубины, сквозь которую и продолжала свой путь река. Никто не предупредил волшебника, ни ахогов лекантер, который, видимо, избороздил Дикую землю вдоль и поперёк, ни тестудины, которые плавали к морю в пору размножения. Никто не упомянул о треклятой равнине и о каньоне, равных которому не было в мире!

Туда и направился бегемот, тяжело сотрясая землю своей поступью. Он устал, об этом нетрудно было догадаться. Из ран давно перестала идти кровь, плоть в самых обширных почернела, стала пиршеством для мелкого гнуса. Разные летучие твари, как птицы, так и иные, похожие на ящеров с клювами и перепончатыми крыльями норовили подкормиться там, привлечённые запахом. И гигант ничего не мог с этим сделать. Совершенно ничего. Даже Тобиус, то и дело отгонявший паразитов, оказался бессилен, ибо для тела бегемота любые целительные чары были как одиночный залп муравьиной кислоты для медведя — ничем. Ткани просто никак не реагировали на магический импульс.

Бегемот сместился ближе к реке, что плавно опускалась на дно каньона, где начинала петлять, и глядя, как громадные скалы захватывали мир с двух сторон, Тобиус обновил в памяти старую истину: всегда есть кто-то или что-то больше. Всегда. Бегемот шагал по каньону, взрёвывая, отчего вокруг металось эхо. А потом внезапно ему ответили. Уже давно исполин ревел в пустоту, но вот ему ответили, да так, что человек завопил, вдавливая ушные раковины в череп! Где-то в каньоне, был ещё один!

Всё вокруг белело, глаза начинали побаливать оттого, как отражали солнечный свет стены и скалы. Там, наверху, они были чёрными, потрескавшимися, обугленными, но на три четверти длины ото дна каньон хранил белизну, словно состоял из мела, местами желтоватого, местами уходившего в беж, но в основном белого. Меловую пыль носил ветер, мел был под ногами бегемота, мел влажно блестел на берегах реки, окрашивая её течение в цвет молочной мути.

Прошёл исполин совсем недалеко для своих размеров и своей скорости, всего-то лиг пятнадцать-семнадцать1, когда в восточной стене каньона обнаружился тёмный зев, пещера, где поместился бы не только Райнбэк, но и, вероятно, даже королевский дворец, что стоял в Ордерзее.

# # 1 Без малого 12.5 км..

Бегемот приблизился к пещере и, — Тобиус был готов к этому, — заревел, а потом из темноты донёсся ответный рёв и на этот раз тройная Стена Глухоты кое-как спасла хрупкий человеческий организм от погибели, чтобы он смог засвидетельствовать явление чего-то большего, чего-то, что существовало только в легендах. Из пещеры, осыпаемый меловой крошкой, вышел бегемот, белый, как и всё вокруг. Живая гора со шкурой, похожей на гряду гранитных скал и седой шерстью. Его громадные рёбра-рога были обломаны, но даже без них зверь превосходил бурого сородича размерами раза в три, не меньше. Испуганный и восторженный человечек, пожирая диво глазами, какой-то неуёмной расчётливой частью своего мозга прикидывал, что на спине этой особи мог бы поместиться средних размеров город, обнесённый крепостной стеной.

«Древний бегемот», именно так просто и незамысловато называли сие существо бестиологи времён золотого века магии. Некоторые из них считали, что бегемоты бурые, являлись своего рода личинками, не достигшими самой последней стадии взросления существами, при этом совершенно полноценными, способными к размножению. Это явление носило название «неотения», и было свойственно некоторым видам членистоногих, земноводных, но никак не высшим млекопитающим. Гипотеза так и осталась неподтверждённой, бегемоты жили и умирали, сохраняя свой исконный бурый окрас, но лишь изредка встречались среди них белые особи, совершенно громадные, неописуемо старые, — те, кто достиг последней стадии взросления, чего по неизвестным причинам не могли или не желали остальные.

Древний бегемот вышел навстречу молодому сородичу, и «почва» ушла у Тобиуса из-под ног, потому что его скакун вдруг упал на подкосившихся ногах. Он лежал обессиленный, издавая тоскливые звуки, вздыхал и жаловался, жаловался и вздыхал. Поднимая сильный ветер ноздри древнего бегемота принялись обнюхивать молодого, пока конец тупой морды не приблизился к самой крупной ране на спине. Исполин отшагнул немного, высунул язык и провёл им по белой почве каньона, после чего — по зловонной ране. Это повторялось много раз, мел, камни, прочий сор, перебирались вместе со слюной на эту рану и иные тоже, пока те не оказались полностью покрыты своеобразными пробками, походившими на сгустки строительного раствора. Древний бегемот прекратил, долго нюхал дело языка своего, словно в задумчивости, а потом один его глаз обратился на Тобиуса.

Серый волшебник мог бы поклясться, что глаз был слеп. Цвет радужки, состояние склер, скопления отмерших клеток, сукровицы, давно засохшего гноя в уголках век — всё указывало на это. Древний бегемот не видел, но знал о существовании крохотной блошки и смотрел прямо на неё своим слепым оком. Крохотная блошка поняла вдруг, что ей пора, что больше её присутствия терпеть не будут. Она спрыгнула с лежащего бегемота и упала на чары Перины, которые держала при себе с того времени, как начала лазать по деревьям.

Шлёпая босыми ступнями по меловой белизне, маг пошёл прочь. Он двигался в тени головы древнего бегемота, и вся кожа его становилась гусиной и волосы приподнимались дыбом от ощущения рядом чего-то настолько большого. Через время Тобиус вновь оказался под солнечными лучами, но продолжал идти, зная, что в спину ему смотрел второй, наверняка тоже слепой глаз. Он не смел обернуться, не смел убедиться, что на него смотрят, он торопился прочь своими смехотворными, крошечными шагами и солнце озаряло его путь так ярко, что приходилось щуриться.

Месяц окетеб начался, но сезон тёплой осени имел шансы продлиться ещё недели на полторы, если повезёт. Дальше воцарится пора слякотных дождей и шумных гроз, а маяк всё двигался… Маяк вновь появился! На спине гиганта волшебник немного нагнал симианов и этому нельзя было не радоваться! Дальше, однако, ему предстояло вновь отстать и ничего с этим не поделаешь.

Порезав ступню об острый кремень, торчавший из почвы, рив всё же решил вновь обуться и продолжил путь, созерцая пустынную красоту каньона. Ветер носил вокруг мел и вскоре Тобиус целиком побелел; даже Лаухальганда, вылезший из сумки, сменил родную черноту на неровную безвкусную белизну.

Высокие и низкие скалы, великанские столбы, узкие у основания, но широкие ближе к вершине утёсы, крупные камни, всё это разнообразило белый пейзаж, пока человек двигался на юг. Края каньона тем временем ширились, с них падали чёрные крылатые точки, внушавшие лёгкую тревогу. Стервятники на живую добычу не падки, а вот какая-нибудь хищная птица из тех, что покрупнее, вполне могла бы… хотя, откуда здесь взяться стервятникам или хищным птицам? В этой белой пустоши, казалось, жизнь прекратилась уже давным-давно. Если бы не два бегемота, оставленных позади, Тобиус решил бы, что угодил в совершенно лишённую жизни аномалию. Мысли об этом всё твёрже отвоёвывали место у него в голове, уж слишком сильно каньон походил на отрезок чужеродной реальности, каким-то образом затесавшийся в ткань Валемара.

Белая почва под ногами была сухой и твёрдой, расчерченной ломаными линиями трещин и те растения, что каким-то чудом смогли прорасти в ней, всё равно давно иссохли. Голые остовы кустарников, очень редкие деревца без единого листика, поднеси огонёк — обратятся пеплом в мгновение. А ведь рядом текла полноводная река.

Солнце словно избрало каньон излюбленным местом своего внимания, бархатная тёплая осень превращалась внутри величественных стен в знойное сухое лето. Такое сухое, что и воды из воздуха было не сцедить. Тобиус потерял счёт времени… когда он осознал это, стало не по себе. Не должны маги терять счёт времени! Не должны… Однако чувство своего местоположения в пространстве он не утратил, нет, точно ощущал расстояния, отделявшие его от многих запавших в память мест, от дома; а также ещё видел искорку магического маяка. Стал вопрос о том, чтобы повернуть назад или, возможно, хотя бы поднять себя в небо. Он не знал, как это помогло бы, но подозревал, что что-то не так с энергетикой этого монструозного шрама на теле Валемара. Ощущение Дара никуда не делось, все заклинания были готовы к использованию, только лишь время…

Взяв себя в руки, маг ускорил шаг, а потом ещё и воспарил невысоко над землёй. Он держался воды, чтобы постоянно иметь к ней доступ и, продвигаясь довольно быстро, постоянно осматривался. Истинное Зрение подтверждало всё, что видели глаза, — вокруг царило полное отсутствие жизни, даже пресмыкающимся и насекомым не находилось места в этой белизне, а о животных более крупных и говорить не приходилось. Внутренний Взор же внезапно показывал, что по каньону была разлита магическая сила, но оказалось её так мало, что без помощи плетения даже чуткий волшебник не мог уловить изменений в энергетическом фоне.

За день рив покрыл внушительное расстояние, оставил за спиной лиги пути и несчётные скалы. Ему приходилось держаться течения, угождать капризам ломаных линий каньона, скал, преграждавших свободный проход, постоянно сохранять бдительность, хотя ничего и не происходило. Всё это сильно выматывало, словно за время поездки на бегемоте Тобиус избаловал себя. Ночь он встречал под плоской белой скалой, которую подпирала другая скала, торчавшая из мела, тем самым образовывая небольшой скошенный навес. В это сомнительное убежище смог бы проникнуть кто угодно, если бы вокруг вообще кто-то был, но невзирая ни на какие сомнения, маг развесил сеть охранных чар по периметру ночной стоянки.

Весь побелевший в пути, он смыл с лица и рук мел, после чего омыл и своего компаньона, которому, казалось, путешествие доставляло огромное удовольствие. Прямо на земле без топлива горел магический огонь, дававший и свет и тепло из переводившейся на это гурханы, а маг неспешно счищал последние мясные волоконца с кости саблезубого оленя, чтобы закончить кормёжку мимика. На себе Тобиус экономил, зная, что сможет провести без пищи дня три-четыре. И если до тех пор не удастся выбраться из каньона, либо найти пищу в нём, что маловероятно, — придётся худо.