Вендетта в Нефритовом Дворце

ГЛАВА 24

Боль прощания

Длится дольше, чем миг,

Когда расстаются души.

Кадзэ показалось, что его держит демон огромного размера. Демон был гневного красного цвета, с выпученными глазами и двумя изогнутыми, пожелтевшими клыками, торчащими изо рта. Он держал Кадзэ высоко в воздухе одной рукой. Рука была такой большой, что демон мог держать его двумя пальцами. Другой рукой он заломил Кадзэ руки за спину и тянул их, пытаясь вырвать из плеч, как распутные мальчишки отрывают крылья у стрекозы.

Боль была мучительной, и Кадзэ чувствовал агонию, подобную боли от огня. Он посмотрел в лицо демона и увидел праздное любопытство. Боль в руках и плечах нарастала, нарастала, нарастала. Кадзэ крепко зажмурился и стиснул зубы, чтобы вытерпеть ее.

Наконец, когда боль стала невыносимой, Кадзэ распахнул глаза, готовый выкрикнуть свой вызов демону, сказать твари, чтобы она отрывала ему руки, если так надо.

Однако вместо демона Кадзэ обнаружил, что находится в комнате на восемь татами на вилле Хисигавы. Его руки были связаны за спиной. Веревка, стягивающая запястья, была перекинута через крюк в потолочной балке. Его подняли в воздух на этой веревке. Он висел над циновками, подвешенный за руки, и вес его тела причинял боль.

Он покрутил запястьями, но веревки, связывающие их, были слишком тугими. Он был в ловушке.

Кадзэ закрыл глаза и собрал силы. Он чувствовал разрывающую боль в плечах, но старался ее игнорировать. Его лицо и тело были в синяках, но он отмахнулся от побоев как от работы дилетантов. Вместо того чтобы беспокоиться о боли, он попытался перенести свой разум в другое время и место. Он на мгновение подумал о своем первом взгляде на Камакуру, когда прибыл сюда несколько дней назад. Зелень листвы, синева моря и неба, и некоторых черепичных крыш, коричневый цвет земли и крошечные вкрапления цветов и птиц помогли ему успокоить разум. Он все еще чувствовал боль, но теперь воспринимал свое положение лишь как досадное неудобство.

Он задался вопросом, смогла ли Госпожа перенести свой разум в другое место, когда ее схватили. Она выдержала то же самое, и даже больше.

В тот день, когда Кадзэ пытался спасти Госпожу, дождь барабанил по земле ровной, неотступной дробью. Вымазавшись грязью для маскировки, он затаился под большим кустом, наблюдая за лагерем Окубо.

Лагерь представлял собой большой загон на вершине холма. По прямоугольнику были врыты столбы, между которыми натянули веревки. На веревках висели огромные полотнища черной ткани, защищавшие лагерь от ветра, посторонних взглядов и меткого выстрела снайпера с мушкетом или луком. На ткани был изображен герб Окубо, похожий на большого зловещего паука.

Напуганные крестьяне рассказали Кадзэ, что Госпожу схватили. Окубо воспользовался уловкой: явился якобы с визитом вежливости, прежде чем присоединиться к основным силам, выступившим против Токугавы. Госпожа с дочерью открыли ворота замка и вышли его приветствовать. Он схватил их и ринулся в атаку, застав гарнизон врасплох и одолев его превосходящими силами. Теперь замок был разрушен, и никто точно не знал, где находятся Госпожа и ее дочь.

Кадзэ весь день наблюдал за лагерем Окубо. Постоянно прибывали гонцы, и в лагере царило лихорадочное возбуждение. Если они еще живы, думал Кадзэ, Госпожу и ее дочь, скорее всего, держат в плену именно здесь. Ближе к вечеру это подозрение подтвердилось самым ужасным образом.

Активность снаружи загона, казалось, затихла, и Кадзэ не мог видеть, что происходит внутри. Но он мог слышать. Из-за полотнищ донесся женский крик. Это был крик боли, вырванный из горла. Кадзэ не был уверен, что это Госпожа, но даже если и так, он приказал себе замереть и ждать. От второго крика он едва не сорвался с места, но знал, что нападение на лагерь сейчас было бы самоубийством. Кадзэ не боялся умереть, но понимал, что бессмысленной атакой Госпожу не спасет. И он ждал. Из-за ограды доносились все новые и новые крики. Он ждал еще, и сердце его разрывалось с каждым криком в тот долгий, мокрый день.

Наконец, после нескольких часов страданий, Окубо с сильной охраной покинул лагерь. После его ухода двое стражников вышли из-за полотнищ и обошли посты, расставленные снаружи. Они раздали воинам кувшины с сакэ, и, когда Окубо скрылся из виду, Кадзэ увидел, как стража заметно расслабилась, празднуя победу.

Из-за дождливого неба Кадзэ не видел, как село солнце, но по внезапно сгустившейся тьме понял, что наступила ночь. Он все ждал.

Наконец, в предрассветные часы, Кадзэ начал действовать. Он осторожно пробрался к той стороне загона, где дежурил один-единственный стражник. Тот был в соломенной накидке от дождя и стоял, держа копье и опустив голову под конический металлический шлем, чтобы укрыть лицо от непогоды. Стражник не был пьян, но в такой позе поле его зрения ограничивалось всего несколькими футами перед собой. Кадзэ этим воспользовался.

Стражник скучал на посту и боролся со сном. Он уже несколько часов как оставил попытки согреться под дождем и погрузился в состояние терпеливого смирения, когда услышал топот бегущих ног. Встрепенувшись, он поднял голову как раз в тот момент, когда на него сверху ринулся самурай. Он открыл рот, чтобы поднять тревогу, но прежде чем успел крикнуть, катана самурая перерезала ему горло.

Кадзэ взял стражника и прислонил его к одному из столбов, державших тканевую преграду. Если кто-то его и заметит, то подумает, что он спит. Это даст Кадзэ несколько мгновений, прежде чем они поймут, что стражник мертв.

Кадзэ перерезал одну из веревок, крепивших нижний край полотнища к столбу, и проскользнул под ткань. Внутри он увидел пару шатров и еще один огороженный отсек. Не зная, откуда доносились женские крики, он решил сперва проверить отсек.

Скользя тенью на фоне черной ткани, Кадзэ подошел к небольшому загону и вошел внутрь. Три длинных шеста были установлены в виде треноги. На ней висела Госпожа. Ее руки были связаны за спиной, и за них ее и подвесили. Ее кимоно было распахнуто и мокро облепляло тело. Голова была опущена на грудь, и она была так неподвижна, что Кадзэ подумал, она мертва. Под безжалостным дождем ее длинные черные волосы прилипли к лицу, как у призрака.

Кадзэ подошел к ней и прошептал:

— Моя Госпожа?

Она застонала и слегка приподняла голову. Мокрые волосы все еще закрывали ей обзор, но она слабо произнесла:

— Ты!

— Да. Держитесь. Я сейчас вас сниму. — Кадзэ обнял ее одной рукой, и когда прижал к себе, в нос ему ударил запах паленых волос. Он поднял руку с мечом и перерубил веревку. Он не дал ей упасть на землю, но она застонала от боли, когда веревка лопнула.

Кадзэ перерезал путы на ее запястьях и уложил ее на землю.

— Можешь прикрыть меня? — спросила она. — Боюсь, руки у меня вывихнуты, сама не смогу. Прости.

Кадзэ запахнул на ней кимоно, и в этот момент причина запаха паленых волос стала очевидна. Ее лоно было обожжено огнем или раскаленным железом.

— Дочь моя… — проговорила она.

— Вы знаете, где она? — спросил Кадзэ. — Я и ее заберу.

— Нет. Они забрали ее вчера. Окубо сказал, что продаст ее. Он не сказал, куда. Сказал, это наказание за то, что мы с мужем всегда считали себя лучше него. Это правда. Мы всегда так считали. Теперь я знаю, что мы и есть лучше. Но месть, которую он избрал за это… — Голос ее затих. Затем она добавила: — Думаю, он сделал это со мной, потому что ему нравилось. Очень нравилось.

— Моя Госпожа, вам лучше сейчас не говорить. Нам еще нужно выбраться отсюда, и как только они обнаружат ваше отсутствие, то бросятся в погоню. — Кадзэ поднял ее на руки. Он не выпускал меча и осторожно двинулся прочь из загона. Он прошел половину пути к выходу из лагеря, когда из одного из шатров вышел самурай в доспехах и шлеме.

Он увидел Кадзэ и обнажил меч.

— Тревога! Чужие! — крикнул он и бросился к Кадзэ.

Кадзэ потратил несколько секунд, чтобы опустить Госпожу, а не бросить ее, и эти несколько секунд едва не стоили ему жизни.

Первый удар меча Кадзэ принял, все еще согнувшись. Лучшее, что он мог сделать, — это парировать удар самурая. Человека в доспехах убить трудно, уязвимых мест немного. Даже если доспех и не остановит удар полностью, он может ослабить его, оставив порез вместо смертельной раны.

Собрав все силы, Кадзэ оттолкнул противника. Он знал, что должен закончить этот поединок быстро, так как слышал, что лагерь зашевелился. Подкрепление вот-вот подоспеет. Его катана была создана для рубящих ударов, а не для колющих, но он знал одно уязвимое место у воина в доспехах, которое могло быстро закончить схватку. Он отступил на шаг и опустил защиту.

Увидев свой шанс, самурай в доспехах атаковал, нанося удар сверху. Кадзэ, будучи наготове, в последний миг увернулся и ринулся вперед, направив острие своей катаны в шею врага, прямо под подбородок. Кадзэ поразил его в это незащищенное место и вогнал меч поглубже. Самурай выронил свой меч и схватился за клинок Кадзэ, торчавший у него в шее. Кадзэ выдернул меч боковым движением, вспарывая горло. Враг рухнул на землю.

Кадзэ нанес второй удар по горлу воина — не для того, чтобы добить, а чтобы перерубить ремни, державшие шлем. Он сорвал с головы убитого шлем и нахлобучил на свою как раз в тот момент, когда из шатров, очнувшись от похмельного угара победы, с оружием в руках начали выбегать воины.

Кадзэ поднял голову в шлеме и крикнул:

— Я убил двоих! — Он указал на тело мертвого самурая и на Госпожу, тихо стонавшую от боли. — Скорее! Они пробрались в тот отсек и спасли Госпожу! Быстрее! Их там дюжина! — Кадзэ указал на загон, где нашел Госпожу. — Они там! Скорее! Взять их!

В темноте, в шлеме Окубо, воины приняли Кадзэ за офицера и тут же бросились исполнять приказ. Они в безумной спешке пробежали мимо, в суматохе и смятении натыкаясь друг на друга. Как только они миновали его, Кадзэ подхватил Госпожу и ринулся к тому месту в ограде, через которое проник в лагерь.