Вендетта в Нефритовом Дворце

ГЛАВА 25

Что творит человек с человеком.

Слезами людскими можно наполнить залив Эдо,

Если собрать их.

Госпожа была нетяжелой, но к полудню Кадзэ устал ее нести. Он не спал и не отдыхал уже несколько дней, с тех пор как узнал о предательстве Окубо. Кадзэ сразу же ушел в горы. Он знал, что если останется на равнине, воины Окубо скоро настигнут их верхом. В горах у Кадзэ было преимущество: преследователям пришлось бы спешиться, и он мог бы увеличить свою мизерную фору, пока они пытались идти по его следу.

Дождь не утихал, и унылая, сырая погода соответствовала настроению Кадзэ. Его дети были мертвы. Его жена была мертва. Судьба его господина была неизвестна. Дочь Госпожи похитили и, предположительно, продали. Саму Госпожу пытали и обесчестили. На его руках она изредка стонала от боли, но ни разу не пожаловалась, пока он уносил ее все глубже в горы, подальше от людей Окубо.

Кадзэ выбился из сил, но заставил бы себя идти дальше, если бы не Госпожа, чьи силы, казалось, были на исходе. Он нашел укрытое место под кривым деревом и свил для нее влажное гнездо из сосновых иголок и срубленных веток.

Он сел рядом с ней и спросил, не хочет ли она, чтобы он нашел что-нибудь поесть.

— Нет. Не для меня. Найди что-нибудь для себя.

— Я не голоден, — солгал Кадзэ. — Мы немного отдохнем здесь. Дождь, похоже, затруднил погоню. Мы пройдем через горы, и я найду для вас безопасное место. Потом свяжусь с Господином. Просто наберитесь сил, чтобы мы могли спланировать наш следующий шаг.

— Знаешь, я всегда восхищалась твоей храбростью. Кажется, я никогда тебе этого не говорила. Мы с Господином часто об этом говорили. Хотела бы я иметь хоть толику этой храбрости сейчас. Я не хочу умирать.

— Вы не умрете.

Она слабо улыбнулась. На ее осунувшемся лице это больше походило на гримасу.

— Ты всегда был очень плохим лжецом, — сказала она. — Я чувствую, как силы и жизнь покидают меня. И все же я хочу поблагодарить тебя за спасение. Я не хотела бы умереть вот так, на дыбе. Это плохая смерть. Инудзини. Собачья смерть.

— Не умирайте, Госпожа!

— Не думаю, что у меня есть выбор. Есть еще столько прекрасного, что я хочу сделать. Но главная причина, по которой я хочу жить, — это убедиться, что моя дочь спасена и в безопасности. Теперь я не могу этого сделать, поэтому мне нужна твоя помощь. Я не знаю как, но если она еще жива, я хочу, чтобы ты ее нашел. Это моя последняя воля и мой последний приказ тебе. — Она посмотрела на него лихорадочными глазами, почерневшими от напряжения и боли.

Кадзэ склонил голову в ответ на приказ Госпожи. Горячие слезы потекли по его щекам и смешались с ледяными каплями дождя, бившими в лицо. Несмотря на боль, Госпожа протянула руку и рукавом своего кимоно смахнула слезы с его лица. В этом жесте не было никакого практического смысла, потому что как только ее рукав скользнул по его лицу, его тут же снова покрыли капли дождя. И все же Кадзэ нашел утешение в этом прикосновении. Оно было таким легким, словно ветерок, ласкающий щеку, тот самый мягкий ветерок, который он чувствовал, забираясь на верхушки деревьев и подставляя лицо ветру.

Кадзэ показалось странным, что умирающая утешает живого. Когда его дети ушли, жена ушла, клан был разбит и рассеян, а судьба господина неизвестна, Кадзэ подумал, что, возможно, лучше всего будет последовать за Госпожой в смерть, когда придет время.

Словно прочитав его мысли, Госпожа перестала вытирать его слезы и протянула слабую руку. Она дрожала от усилия удержать ее в воздухе.

— Дай мне свой вакидзаси.

Удивленный, Кадзэ вынул короткий меч из-за пояса и вложил ей в руку. От тяжести меча ее рука упала на землю, но она яростно вцепилась в ножны. Сначала Кадзэ подумал, что Госпожа пала духом и собирается покончить с собой, но затем она сказала:

— Это твоя честь и способность отнять собственную жизнь. Отныне твоя честь принадлежит мне, пока моя дочь не будет найдена и спасена.

— Обещай мне! — яростно потребовала она.

— Я обещаю, Госпожа. Но в этом нет нужды. Я сдержу свое обещание найти вашу дочь, как всегда держал свои клятвы. И вы будете живы, чтобы снова увидеть и обнять ее.

Госпожа посмотрела на него усталыми глазами.

— Хотела бы я, чтобы это было правдой. — Она больше ничего не сказала и закрыла глаза, чтобы отдохнуть. Через несколько минут она погрузилась в измученный сон. Кадзэ попытался вынуть вакидзаси из ее руки, чтобы ей было удобнее, но даже во сне она крепко сжимала короткий меч.

Кадзэ сидел рядом с ней. Он держал рукав своего кимоно над ней, как полог шатра, несмотря на усталость, чтобы капли дождя не падали ей на лицо. В медитации его учили слушать собственное дыхание, потому что дыхание — это жизнь. Теперь он слушал прерывистое дыхание Госпожи. Оно становилось все тише и тише, пока не стало почти незаметным. А потом прекратилось совсем.

Кадзэ сидел неподвижно, наблюдая, как измученное болью лицо слегка расслабилось в предсмертном освобождении. Затем он сделал то, чего никогда бы не сделал при ее жизни. Он положил руку ей на щеку, нежно обхватив лицо. Ее положение супруги его господина делало такой поступок немыслимым для Кадзэ, пока она была жива, но теперь, когда ее дух покинул тело, прикосновение к ее лицу, как она прикасалась к его, казалось единственным утешением после дней боли и скорби.

Он смотрел на ее лицо, видя ее в более счастливые дни, а не тот лик с черными, впалыми глазами и сведенными челюстями, что был перед ним. Лицо, которое он пытался увидеть, было безмятежным и добрым, с искоркой веселья в глазах. Это было то же самое лицо, которое он вырезал на статуэтках Каннон, богини милосердия.

Кадзэ услышал, как раздвинулась дверь комнаты. Вошел Хисигава, держа в руке меч. Он бросил ножны на пол, обнажая клинок. Кадзэ понял, что это его собственный меч, Мухобой. Хисигава задвинул сёдзи и повернулся к Кадзэ. Он улыбнулся.

— Мы используем эту комнату, когда нам изредка попадается девушка, которая не желает сотрудничать. Я говорил тебе, что мы покупаем служанок для виллы, и когда они становятся готовы, мы обучаем их для продажи в бордель. Иногда попадается одна, которая упрямится и не хочет принимать новую жизнь, что для нее запланирована. Час или два вот так повисеть обычно достаточно, чтобы осознать свою ошибку. Ты пытался украсть у меня Ю-тян. Хотя было бы забавно помучить тебя еще, я не жестокий человек. Я разумен. Я деловой человек. Я сужу о том, что выгодно, а что нет. Держать тебя в живых невыгодно, поэтому я решил сократить свои убытки. — Хисигава рассмеялся своей шутке.

Он взвесил клинок в руке, разглядывая его. Тот поймал желтый свет фонаря, отбросив серебряную дугу на стены и потолок комнаты. Даже сквозь боль Кадзэ подумал, что клинок прекрасен.

— Раз уж я заплатил за этот меч, я решил его и использовать, — сказал Хисигава. — У меня нет твоего мастерства, но ты увидишь, что я все равно смогу снести тебе голову, даже если на это потребуется два или три удара. Я приказывал убивать многих, но сам никогда не убивал, так что это будет для меня новый опыт.

Хисигава снова улыбнулся.

— Я знаю, вы, самураи, все любите сочинять свои причудливые предсмертные стихи, когда конец близок. Но, как я уже сказал, я человек, ценящий эффективность. — Он обхватил рукоять меча обеими руками. — Я считаю, что будет наиболее эффективно прикончить тебя, не позволяя извергать тот мусор, что вы, самураи, любите бормотать под видом поэзии. Видишь ли, хотя мне и приходится иметь с вами и вашими глупыми женами дело, потому что они мои клиенты, я на самом деле не люблю самураев. Вы — паразиты, кормящиеся с земли и мешающие бизнесу каждый раз, как начинаете одну из своих дурацких войн.

Хисигава поднял клинок в позицию «острием в глаз», оценивая его вес и равновесие.

— Полагаю, это и вправду прекрасное оружие, — как бы между прочим заметил он. — Может, мне удастся снести тебе голову одним-двумя ударами, а не отрубать ее по частям.

Кадзэ смотрел на Хисигаву, и, хотя тело его болело, к нему пришло озарение. Он не боялся. В бою всегда была вероятность смерти, но теперь он знал, что она неминуема. И все же, несмотря на знание, что он умрет, Кадзэ сумел встретить это с показным безразличием, уверенный в том, что жизнь и смерть — одно и то же, и что бытие — лишь иллюзия.

Конечно, он был рожден самураем и обучен путям дзэн. Он был воспитан с мыслью, что истинный самурай всегда готов умереть на службе своему господину или своему делу. И все же по собственному опыту Кадзэ знал, что такие благородные чувства не всегда находили отклик в сердцах людей.

При одной лишь угрозе смерти некоторые сжимались и ломались, страх овладевал ими. В бою Кадзэ видел, как даже высокородные самураи, не привыкшие к жестокости войны и лязгу оружия, уклонялись от столкновения с врагом и дрожали от страха. Говорили, что даже Токугава Иэясу, будучи совсем юным и участвуя в своем первом сражении, бежал с поля боя на своем коне. Когда он добрался до безопасного места, один из его главных вассалов, Хонда, посмотрел на седло и увидел следы того, что Иэясу потерял контроль над кишечником, когда его охватил страх.

Вместо того чтобы упрекать своего юного господина, Хонда просто рассмеялся. Кадзэ ненавидел Иэясу за то, что он и его люди сделали, и все же, хотя он и был знаком с историей его первого боя, он не назвал бы его трусом — не после тех битв, которые тот впоследствии провел и выиграл. Любой может потерять самообладание, впервые столкнувшись с войной.

Теперь же Кадзэ впервые столкнулся с чем-то другим. С уверенностью в своей неминуемой гибели. Он почти дивился тому, что все, чему его учили на протяжении всей жизни о том, как самурай встречает смерть, теперь приносило свои плоды. Он встречал собственную смерть с мужеством и безразличием. Он не хотел умирать, но если ему суждено было умереть, то такова была судьба всех людей. Просто пришло его время. Карма.

Он склонил голову набок, чтобы предоставить Хисигаве лучшую мишень. Вместо того чтобы шагнуть вперед и нанести удар, Хисигава колебался, не зная, что делать с твердым взглядом Кадзэ. В его глазах не было ни страха, ни мольбы, ни паники — всего того, что, как знал Хисигава, он бы выказал, окажись на его месте.

Вместо этого глаза ронина смотрели на него немигающе, а лицо было бесстрастным, возможно, даже безмятежным, благодаря какому-то глубоко укоренившемуся стержню мужества, которое Хисигава не мог и начать постигать.

Хисигава поднял меч и шагнул вперед, чтобы нанести удар по шее ронина. Внезапно за его спиной раздался звук рвущейся бумаги, и в пояснице вспыхнула жгучая боль. Его швырнуло вперед, и он не смог опустить клинок для смертельного удара. Вместо этого он почувствовал, как слабеют колени, а хватка на мече немеет. Меч выскользнул из его рук и упал на циновку татами. Хисигава рухнул на колени.

Он потянулся назад и нащупал древко копья. Его пронзили сквозь сёдзи — тот, кто держал копье, решил, что нет времени открывать дверь. Силуэт человека с мечом стал мишенью, и копье вошло точно в цель.

Тьма начала опускаться на Хисигаву, пока жизнь вытекала из широкой раны в спине. Он вскрикнул от боли, смешанной со страхом при мысли, что этот удар может быть смертельным. Он попытался крикнуть, в отчаянной попытке позвать на помощь. Вместо этого из его рта вырвался лишь долгий, медленный хрип, оборвавшийся смертью.

Перегородку сёдзи выбили ногой, и Кадзэ выпрямил голову, чтобы взглянуть в яростное лицо старухи. У нее были сильные руки, хорошо подходящие для копья, подумал Кадзэ, а гнев и жажда крови на ее лице были столь же свирепы, как у любого воина.

Она посмотрела на труп у своих ног. Она отшвырнула клочок бумаги от сёдзи, закрывавший лицо ее жертвы, и открыла лицо Хисигавы. Его глаза все еще были открыты, но безжизненны. Рот тоже был открыт, последний крик застыл на его губах, оборванный смертью. Увидев Хисигаву, пожилая женщина на мгновение замерла. Затем она уперлась ногой в спину Хисигавы и, схватившись обеими руками за древко копья, с силой потянула, чтобы высвободить его. Она посмотрела на Кадзэ, и на ее губах появилась мрачная улыбка.

— Свершилось, — сказала она. Она указала на повязку на голове с иероглифом «месть». — Свершилось, — повторила она с яростью в голосе. — Свершилось. Вендетта завершена, и наша семья отомщена. Наша честь восстановлена.

— Если вы меня освободите, — мягко сказал Кадзэ, — я помогу вам восстановить и вашу внучку, а не только вашу честь.

Старуха перерезала его путы мечом Кадзэ. Когда она срезала веревки с его запястий, руки Кадзэ обожгло болью, когда в них вернулось кровообращение. Он попытался удержать меч, но поначалу пальцы не сжимались на рукояти. После того как кровь прилила, он смог схватить оружие и сделал несколько пробных взмахов, чтобы оценить, насколько повреждены его плечи и руки.

— Где твой внук и слуга? — спросил он.

— Как и я, они искали тебя, чтобы узнать, что случилось с Ю-тян. Нам надоело ждать в том саду. Я увидела, как Хисигава вошел в эту комнату, и решила воспользоваться шансом отомстить.

— Пойди, собери Нагатоки и Садакацу, пока они не попали в беду. Ю-тян во дворце на том маленьком острове. Она в плохом состоянии, и ей понадобится помощь. То, что я принял за жизнь в роскоши, оказалось жизнью в ужасе. Там есть охрана, но я с ними разберусь. На самом деле, будет лучше, если я разберусь с делами здесь, на вилле, прежде чем идти на остров.

— Что ты собираешься делать с охраной?

— Я собираюсь их убить. Всех. Кто-то сказал мне, что здесь только плохие люди, и я в это верю. Во дворе я нашел неглубокую могилу. Она казалась слишком старой, чтобы быть могилой Мототанэ, но мне было любопытно, кто там похоронен. Я нашел кости двух молодых людей. Вероятно, это были девушки. Может быть, попытки Хисигавы склонить девушек к проституции пытками привели к двум смертям. Может, две девушки покончили с собой, когда поняли, какая жизнь их ждет. Независимо от причины, они похоронили два тела на территории виллы, чтобы скрыть смерти, и, вероятно, не заплатили священнику, чтобы тот прочел надлежащие молитвы за их ушедшие души. Это грязное дело, которым занимаются грязные люди. Лучше вычистить всех крыс из этого логова.

— Ты сможешь? — женщина указала на его руки, которые Кадзэ все еще разминал.

— Да. Просто найди тех двоих и встреть меня у барабанного моста, что ведет ко дворцу.

Старуха не стала сомневаться в словах Кадзэ о том, что он уничтожит охрану. Она была как полководец, ожидающий от своих войск выполнения миссии. Она ушла искать двоих других, а Кадзэ еще несколько мгновений потратил на то, чтобы убедиться, что может правильно держать меч. Он засунул ножны катаны за пояс кимоно. Затем он шагнул в коридор и направился к основной части виллы.

Он свернул в коридор и увидел двух приближающихся стражников. Как только на их лицах отразилось узнавание, Кадзэ бросился к ним. Они закричали и выхватили мечи как раз в тот момент, когда Кадзэ их настиг. Первый смог парировать удар Кадзэ. Второй стражник рубанул по нему. Кадзэ сделал шаг назад и поймал его клинок. Он тут же перешел от защиты к нападению и, используя инерцию клинка своего противника, опустил свой меч вниз и наискось, вспоров живот удивленному стражнику.

Без секунды колебания он тут же вскинул клинок вверх, поразив первого стражника в грудину и нанеся смертельную рану. Кадзэ уже пробежал мимо них, прежде чем два тела рухнули на деревянные доски пола.

Привлеченный криками, еще один стражник отодвинул сёдзи и высунул голову в коридор. Его глазам предстала картина: самурай с занесенным мечом несется прямо на него. Он успел лишь крикнуть предостережение своим товарищам, как меч впился ему в шею и плечи.

Кадзэ перепрыгнул через тело, преграждавшее дверной проем, и оказался в комнате, где четверо стражников судорожно хватались за мечи, а охваченная паникой служанка, уронив поднос с едой, забилась в угол.

Двоих Кадзэ убил прежде, чем они успели выхватить мечи. С третьим он обменялся парой ударов, прежде чем нанести смертельный, а четвертого настиг сзади, когда тот пытался бежать из комнаты.

Служанка с вытаращенными глазами наблюдала за бойней. Рот ее был открыт, но не издавал ни звука. Кадзэ посмотрел на нее.

— Я тебя не трону, — сказал он и указал на пять мертвых тел в комнате. — Это все, кто был в доме?

— Т-т-там еще двое, — заикаясь от ужаса, пролепетала юная служанка.

Двоих Кадзэ прикончил в коридоре.

— А Андо?

— Не знаю, господин самурай. Я не знаю, где госпожа Андо. Прошу, не причиняйте мне вреда!

— Я и не собирался. Иди в свою комнату и оставайся там. Скажи всем остальным служанкам, чтобы тоже сидели в своих комнатах. Утром прибудут власти, и все будет хорошо.

Служанка, обогнув два тела у двери, бросилась исполнять приказание. Кадзэ направился к задней части виллы, к барабанному мосту.