Тимур немного закопался в делах. Мы еле нашли его кабинетик на этаже с массой дверей и табличек волонтерских, городских, социальных и юридических организаций. Все здание походило на улей с сотами, где в каждой ячейке было место для одного, максимум двух человек.
— Надо худеть, мне здесь даже общий кондиционер не помогает, — он поприветствовал нас обоих, и виновато улыбнулся: — осталось чуть-чуть, четыре обзвона, чтобы уточнить время и я свободен, как отправлю каждому согласованную дату.
— Так взбаламутили, да?
— Брось. Я тоже в деле, помнишь? Могу мало, но Андрей держит меня в курсе.
— Мы в коридоре.
— Я мигом!
Вышли, встали обе в стороне. Офисный шум и возня походили на фоновый шелест городской среды, — плотный, но не навязчивый. Не лучшее место для откровений, но я вдруг услышала:
— А знаешь… — Наталья чуть-чуть улыбнулась и уставилась вниз на своих питомцев у ног, — я еще вспоминать начала. Даже когда одна, а не вместе.
— Что?
— Много. Но один эпизод самый главный. Только тебе расскажу. — Она поколебалась, прежде чем начать. — Я болела… или перепила маминых лекарств, что она вечно мне для профилактики давала. Лежала в кровати, в комнате без света и воздуха, сил мало, апатия, дышать тяжело. Слышу — звонок в дверь… мамины шаги, ее голос, потом громкий голос и, наконец, крик «И не ходи сюда больше! У нее сердце больное, ей волноваться нельзя, ты что убить ее хочешь? Еще раз увижу, скалкой получишь!»… Я наскребла в себе силы встать, выйти в коридор, а там мама записку рвет у закрытой входной двери, и меня увидела: «Кавалера нашла! А ты сказала этому мальчику, как ты больна? Что ты инвалидка?»…
Наталья с горечью хмыкнула и взяла паузу, переживая свой неприятный и болезненный момент.
— Это она Андрея прогнала… Я подумала, что мне лучше умереть. Тогда подумала. Глупая, не могла не поверить матери — я ущербная, мне никогда не жить нормальной жизнью, и такая больная я нужна только ей. Даже про вас не подумала, так мне плохо было… Ревела весь вечер, а ночью не могла заснуть от ненависти к себе самой, к слабому телу. Вдруг слышу — камешек в окошко — «цок», потом еще раз… Раздвигаю шторы, выглядываю, а внизу под деревом Андрей стоит, знаки руками подает, чтобы открыла… Я открыла, а сама в ужасе, что мама услышит, — ее комната рядом. Андрей подпрыгнул, за решетку зацепился и подтянулся, чтобы шепотом можно было говорить. Это я так подумала. Сунулась ближе, прямо в прутья, а он вдруг взял и поцеловал меня в губы… Ты представляешь себе? Я, нареванная, — она изобразила полусжатыми кулаками свои веки, — он с фингалом под глазом и еще не зажившей губой… Ромео и Джульетта… Мой первый в жизни поцелуй. Такой легкий, как мотылек, такой оживляющий. Эльса…
Я обалдело смотрела на нее и видела столько юного смущения в лице. От поджатых губ, опущенных ресниц, от движения руки, когда она неловко заправила короткую прядку за ухо.
— А если и он это вспомнит? Что мне делать?
— Ты у меня спрашиваешь? — Поразилась я.
— Еще недавно я готова была плакать из-за понимания, что мне больше никогда не испытать свежести, первости, наивности… только не я, только не с моим прожитым опытом и багажом. У меня за жизнь муж и был, но и его мне хватило, чтобы все опостылело. Эльса, а теперь вдруг… Я настолько не чувствую своих лет, что мне стыдно.
— За что стыдно? Объясни так, чтобы я не обиделась.
— Ты что? Это не камень в твой огород, подруга. Понимаешь, я как будто самозванка. Испытываю то, что мне не положено испытывать. И меня уличат, ткнут носом, обвинят в притворстве, игре в… первую любовь. Она была очень давно. Но из-за этого воспоминания… погружения. Словно вселения в то тело в те минуты, я ощущаю ее в сердце также ярко и ново. А в теле, в голове, в понимании — ведь мне не тринадцать.
— Наташ? Так, может, это и есть правда? Все люди — самозванцы, притворяющиеся взрослыми, а на самом деле каждому — десять, пятнадцать, двадцать лет? Кто на каком моменте поймал самого себя в счастливом детстве или юности? А? И в итоге всем стыдно, никто не признается, что в душе вечный ребенок?
Мы стояли рядом, локоть к локтю, подперев стенку, и молчали. Она задумалась, развеялась, опять заправила прядку за ухо, и в этот раз решительно:
— А я его поцелую. Тоже внезапно. И пусть думает, что хочет. И плевать мне, что он вспомнил, а что нет, и как это будет выглядеть. Мой тебе совет — сделай с Гранидом тоже самое.
Засмеявшись, решила признаться:
— А он твоим советом первый воспользовался — чисто технически Гранид меня уже раз поцеловал. Чмокнул непонятно, бегло и как бы в шутку. За уши зачем-то держал.
— Ну и дурак, — Наталья вынесла свой вердикт. — Или он знал, что ты от испуга рванешь от него, как от огня?
— Ээээ…
Замолчав, услышали из кабинета Тимура, что он звонил жене и ласково, приглушенно, называл ее Маришкой.