Ветер Безлюдья

Друзья

Наступил следующий день, но понять — который час без персоника нельзя. На руке его у меня не было, он лежал отвернутый на полке, и не подавал никаких сигналов, благоразумно переведенный в беззвучный режим. По серости за окном можно решить, что проспала я до самого марта, потому что шел не снег, а дождь. Гранида в квартире не было.

В голове немного путалось — вчера или сегодня я должна была съездить к тете в трущобы? Написала я заказчику, что отсрочу сдачу на два дня, или это на словах осталось? И что я обещала сделать маме и папе, и тоже не сделала? Не помню.

Умывшись, приняв душ и напившись воды, я переоделась в свежее и засела в компьютерное кресло проверять пропущенные сообщения.

Да, были письма от родителей — без беспокойства, только добрые пожелания и просьба поскорее включаться в новое.

Сообщения по работе — два потенциальных заказа от новых людей и один точный от «старичка», что уже к моим услугам обращался.

И, вот неожиданность, — сообщение от следователя. И не с его служебного номера, а с другого. Личного. «Здравствуйте. Напишите, когда вы планируете поездку к вашей опекаемой в трущобы? Мне нужно будет кое-что выяснить у вас на местности, где вы нашли Гранида, записать видео-показания. Чтобы не тратить лишнее время, я бы подъехал тогда, когда вы будете в трущобах. Это не срочно. Андерес Черкес».

Я посмотрела на часы, прикинула погоду, собственные силы, и ответила:

Обратное сообщение прилетело тут же:

«…что-то здесь есть. Прямо на улицах, в домах. Чую — спрятано. И брат сгинул тоже тут… как давно я не вспоминал о нем. Куда делся я настоящий, тот, что был уверен — он не погиб, а исчез в Сиверске? Только недавно всколыхнуло, вернулось предчувствие…».

Я еще не подошла к началу аллеи, где меня ждал Андерес. С наушником в ухе, услышала его раньше, чем увидела. Время позволяло, я пришла заранее и можно было переждать на расстоянии, а заодно и подслушать. И не стыдно. То, что эта способность свалилась откуда-то свыше, оправдывало меня.

«Сколько время? Так, когда придет Эльса, с чего начать? Сниму короткое видео для отчета, а потом о главном. Не хочется ей врать. Нельзя, как будто судьбе пинка дашь обманом… она знает то, что мне нужно…»

— Здравствуйте.

Я появилась вовремя, и Андерес, кивнув, тоже поздоровался. Потом указал вперед:

— Время есть? У меня помимо показаний, еще несколько вопросов не для отчета.

— Да, конечно. Я готова помочь, чем смогу.

— Горн быстро восстанавливается. На днях он приходил для показаний, отметил.

— Я рада.

— Еще потерпите, и он сможет сам о себе позаботиться. Вы подружились?

— Он не напрягает… Надеюсь, что расстанемся как хорошие знакомые.

Андерес хмыкнул и кивнул. Я все же убрала наушник. После мысли о том, что он не будет меня обманывать, всколыхнулась взаимность в доверии. По-честному. Следователь спросил:

— Он что-то говорил вам о том, что случилось, об этом плене?

— Нет. А разве вам он не рассказал всего, что нужно, что помнит?

— Да, — задумчиво подтвердил следователь, — но, мало ли… одно дело показания, другое дело, что вдруг всплывет при обычной беседе в спокойной обстановке.

— Мы очень мало разговариваем… Это было здесь. Вот бетонная урна с крупным сколом, до нее я дошла тогда, когда услышала с той стороны его голос.

— Давайте шаг за шагом. Много времени не займет. — Он достал планшет, синхронизировал его с персоником и включил видео. — Видео-показания свидетеля…

После «шапки» записи, я отвечала на вопросы, вставала туда, где примерно стояла, показывала рукой — откуда слышала Гранида, прошла вперед, объясняя, что сначала подумала о заблудившемся местном трущобнике. Ничего нового. Андерес завершил съемку стандартной отчиткой, и убрал планшет. Вместо него развернул экран своего персоника:

— Кто это?

Я взглянула и увидела снимок камеры видеонаблюдения со станции метро на котором были я и Виктор. Тот день, когда он встретил меня в вагоне.

— Мой знакомый.

— Как его имя?

— Виктор. А какое это имеет отношение к Граниду? Или это то, зачем вы меня сюда вызвали на самом деле?

Мне нравилось лицо Андереса. Такое красивое, приятное, и немного «запыленное», что его не портило, а делало живым. Как благородная патина красит старинную вещь, обогащая ее историю. Серые пытливые глаза, серые от щетины щеки и серые от начинающейся седины виски.

Следователь в трущобах смотрелся гораздо органичнее, чем в своем кабинете, наполненном техникой. Одет современно, но даже коричневая куртка из матовой экокожи, черные джинсы, ботинки были мяты, затерты, заношены до выцветания. Чистая одежда, но ношеная годами, без внимания к нужной замене. Он был как охотничья собака, работающая «на земле» и ведомая своим чутьем и логикой, а не кабинетный бульдог с бумагами и программами слежения.

Но это, в свою очередь, не мешало пользоваться всеми благами прогресса. Меня и Виктора на камеру же поймал? Высмотрел? Выследил нарочно?

— Эльса, вы знакомы с людьми без персоников, с теми, что живут здесь без регистрации? Без любого обязательного учета.

То ли вопрос, то ли утверждение. Я неопределенно повела плечом:

— А если и так, объясните, почему я должна вам рассказывать о чем-то подобном?

— Не должны. — Андерес заколебался. После паузы и пристального взгляда в глаза, добавил: — Я расскажу вам главное, и мне кажется, что для вас это не прозвучит как фантастика. Я надеялся только на Гранида, его память, но теперь уверен, что вы поможете мне продвинуться в поисках, которые я веду уже много лет. Выслушайте меня, Эльса.

— Хорошо, Андерес.

— Андрей. Меня бесит переделка, так что для немногих посвященных я Андрей. И можно на ты. Согласна?

— Договорились.

— Мой брат пропал без вести много лет назад. Еще в то время, когда эти трущобы были жилым городом. Я уверен, что он не умер, а живет где-то в… в неком другом городе, куда не попасть ни полиции, ни обычным людям. Черные дыры. Норы для крыс, нечистых на руку людей и преступников. Нет… — Он сделал упреждающий жест в мою сторону, хотя я не перебивала его. — Я не говорю, что ты такая или твой знакомый такой. Но люди вне системы уже являются нарушителями, — задумав преступление, они совершат его с легкостью, потому что невидимки. Гранид не единственная жертва этого притона или притонов. Полиция часто находит в восточных кварталах, что были рядом с промзонами, а теперь совсем не заселены, людей…

Следователь не смог говорить стоя спокойно и сделал несколько шагов. Я тоже. Мы оба пошли вперед, продвигаясь в сторону двух башен-шестнадцатиэтажек.

— Только им уже не помочь было.

— Умерли?

— Наркоманы — да, но не все и уже в последствии. Если родственники спасали, вылечивали, таких, увы, мало. Лишь двоих нашли сразу мертвыми — погибшими от падения с высоты, и одновременно с передозом наркотика в крови. Изощренное убийство местных богатеев. Эльса, эта информация не для чужих ушей… дальше объяснять?

— Я понимаю. И не болтлива.

— Дело давно в тупике. Людей, которые хоть в чем-то попадали под подозрение, почти сразу находили с выкорчеванной памятью. Чертова коллекция не исчезает, а до сих пор ее как-то изготавливают или достают…

Зацепившись за то, что он сказал, я перебила:

— Что за коллекция?

Андрей опять заколебался в неуверенности, во что стоит посвящать меня — совсем стороннего человека. Он подтвердил:

— Не хотел о грязи. А приходится. Не слишком тайна, но… В Сиверске существовала клиника, она же фарм. лабаратория, врачи и химики там разрабатывали новые препараты для анестезии, чтобы уменьшить побочные эффекты тех, что уже применялись, или создать совсем новое. Удалось. Только вместе с прочим, из их стен вышли три… «Гербарий» называется — три препарата, с разным воздействием на организм человека. Наркотическим — «Орхидея», амнезирующим — «Незабудка», и парализующим — «Зверобой». Последний колеблется от дозировки — маленькая всего лишь отключает связь от вживленного чипа, так что персоник не сможет принять сигнал от тела, хоть что с ним делай. А вот большая доза убивает, максимальная — убивает мгновенно. Клиника давно закрылась, а «гербарий» до сих пор здесь в ходу. Уверен, что склады или действующая лаборатория до сих пор есть именно в этих трущобных дырах. И найти их нужно!

— Я понимаю… — кивнула задумчиво, поежившись от нервного чувства совпадения, что все это всплыло так близко по времени — едва родители обмолвились о том, на что подписались в те годы, как и следователь рассказал. Повторила: — Я понимаю…

— Прав я в том, что твой знакомый — человек оттуда?

Я дотронулась до локтя Черкеса, останавливая его. Мне не хотелось идти дальше, — там было совсем неуютно. Теплый антициклон, не свойственный февралю, растопил предыдущий снег и добавил грязи на улицы. И сам воздух напитался сырой влажностью. Казалось, что дождь вот-вот пойдет снова и зарядит на весь оставшийся вечер, как и вчера.

— Это не моя тайна, но скажу, что могу — есть места светлые, а есть темные. Я случайно попала к первым, и там нет плохих людей. Они не носят персоников, чипов, у них нет компьютеров. Просто живут и никому не мешают. Гранид попал в темное место. Что делается там я не знаю, и надеюсь, что не узнаю никогда.

— Мне нужно поговорить с твоим знакомым.

— С полицией? Он не пойдет на это.

— С кем-то другим оттуда. Кто-нибудь, но может же согласиться? Я годами топтался на месте. А теперь поймал удачу за хвост… и отступать не буду. — Следователь даже ткнул в меня пальцем, но слова его прозвучали не зло, без угрозы. — Все складывается одно к одному, не случайно. Ты, я, Тимур Дамир, у меня уже мозг заржавел от бесплодных поисков, а тут такие тектонические плиты сдвинулись… Не-слу-чай-но!

— А при чем здесь соцработник?

— Зачем была та слежка за ним, когда нашелся Горн? — Ответил он вопросом на вопрос. — Давай на доверии. Не могу избавиться от чувства, что знаю тебя давно и хорошо, и не как следователь прошу, а как обычный человек — правда за правду.

Мы остановились посреди бульвара, и я высматривала в его лице то, что мне было нужно, — способность поверить в ненормальное. Но про чтение мыслей все же утаила. Сказала так, как и самому Тамерлану объясняла:

— Мне показалось, что я его знаю. Сомневалась, колебалась, шла следом, все не решаясь подойти и заговорить, напомнить о себе. Загвоздка в том, что ничего конкретного не назвать, одна неуверенность… вот как со мной. Откуда ты, например, меня знаешь? Так и я не могла сказать про него. Не могу сказать про тебя. И…

Едва не сболтнула про Наталью, но вовремя замолчала.

— Я пробил по старым пропискам, — в конце сороковых мы все жили недалеко друг от друга. Мой брат пропал летом сорок восьмого, его признали мертвым, тела не нашли, только окровавленную одежду. Виновным признали некого Азара Дамира, осудили, назначили срок, и тот умер в тюрьме.

— Это отец Тамерлана?

Тот свел брови:

— Еще одно не случайное совпадение — это прозвище и мне знакомо, хотя я уверен, что никогда не слышал его.

В моей голове рассказ родителей удачно вошел, как в нишу, в общую сборку фактов. И я задала вопрос, на который почти знала ответ:

— А что ты помнишь про то якобы убийство? Про то лето?

— Ни-че-го… Сошлось? Я успел спросить и самого Тимура об этом же, и он тоже ничего не помнит. У тебя есть версия?

— Мы действительно знали друг друга, познакомились именно тогда, не раньше. Буквально два дня назад отец и мать признались, что отправили меня лечиться в клинику после страшного преступления, где я оказалась свидетельницей, и «Незабудку» они тоже назвали. Сошлось?

Андрей задумчиво кивнул. С его слов — убийства вообще не было. Я хотела спросить — пересматривал ли он то старое дело, ведь сам полицейский, доступ есть, имена свидетелей есть…

— Теперь я понимаю, почему документы так вымараны. Ювенальная защита, секретность, никаких имен — только само имя жертвы и имя осужденного по делу. Даже отца, матери или меня нет среди допрошенных в протоколе. Там вообще практически все отсутствует.

— Ты можешь выяснить подробности у родителей… они живы?

— Отец нет, давно умер от алкоголизма. Мать в хосписе, последняя стадия рака. Она не сможет рассказать. Езжу к ней каждый день, но она едва меня узнает… все, что было, отдал, все продал, везде влез с долгами, а не помогло, — рак ее добивает.

Андрей сказал это просто, без колебаний, как если бы на самом деле рядом стояла не чужая и малознакомая, а давняя подруга, или даже родственница. И поделиться можно.

— Сочувствую…

Я опять подумала, что если бы у меня был брат, он был бы именно таким. Я улавливала нечто общее, и оно сходилось именно на этом старом заброшенном городе. Трущобы. Дома. Поиск утерянного. Опека над кем-то, в ком нет силы жить без помощи, а у него — при смерти.

— Андрей, я не обещаю, что смогу вывести тебя на кого-то из своих новых знакомых там, в… светлых местах. Но как только что-то узнаю о Колодцах, — так их называют местные, свяжусь, позвоню, сделаю все, чтобы помочь с их поисками.

— Не сомневаюсь. Спасибо, Эльса.

Мы развернулись и пошли обратно к началу бульвара.

— Как ты думаешь, те двое, что пытались следить за тобой — из Колодцев?

— Не уверена. Но все может быть. Откуда-то они в курсе, что через меня можно выйти на Гранида. Их цель — он.

— Пока дело Горна не закрыто, идет следствие, вся информация засекречена. То, что ты оплатила лечение, дала регистрацию — нет ни в одной базе данных. Тебя хоть кто-то в ту ночь видел, когда ты ему скорую вызвала?

— Нет.

— Парня вычислить не удалось — через турникет он прошел призраком. А вот девушка с персоником. Она засветилась. Карина Миллер. Айтишница в соцслужбе, уволилась три года назад, нигде не числится, зарегистрирована по адресу служебной комнаты в малом кольце полихаусов. Ни найти ее, ни допросить я не могу — она исчезла с радаров. Последний след — как раз посещение метро в тот вечер, когда вели тебя. Что еще интересно… с трудом, но я нашел еще одну запись ее поездки в метро, в декабре.

— И что там интересного?

— Куртка. Серо-голубая с красными вставками, — именно такая была надета на Горна в ночь его побега из притона. Он пока вспомнить не может, но складывается картина, что именно эта девушка ему помогла, и для хоть какой-то теплоты, поделилась одеждой. Я отправил Карине уже три запроса с просьбой прийти для дачи показаний по делу Гранида Горна, как свидетельнице, но там тишина. Даже пеленгация не срабатывает, персоника как нет.

— Она тоже стала системным призраком?

— Ушла в подполье, уверен.

— Андрей, — не сдержала я любопытства, — если Гранида хотели убить, зачем такие сложности? Я не понимаю. Его город от Сиверска далеко, данные о личности удалить еще сложнее. Зачем так? И даже если здесь — не проще ли было вколоть тот же «зверобой» или двойную «орхидею» и выбросить тело в восточных кварталах?

— Причина — деньги. А способ… на это ответа нет. Изуверский, уродский, пыточный способ — надо спросить заказчика, за что он так хотел заставить его страдать перед смертью. Лихорадка не сахар, болезнь мучительная. Да и подсадка на наркотик — это минуты эйфории и часы боли после. К счастью, один плюс вещества, — обратимость, возможность излечения.

— Это страшно…

— Не верится, да, что в нашем мирном и тихом городе может такое твориться?

— Верится. Но прежде жизнь как-то шла в стороне.

— Ему с тобой повезло. И мне повезло — он ценный свидетель, у него есть шанс вспомнить все, что он там видел и слышал, потому что «незабудки» попало мало, она должна пройти. Я бы его лечение оплатить не смог при всем желании, я нищий. А так — он должен быть благодарен за вторую жизнь. Этой Карине, и тебе.

— Сдалась мне его благодарность… — вздохнула я.

Мы почти вернулись к площадке входа на станцию, и Андрей, еще не переходя границу трущоб, остановился и протянул мне свою ладонь для рукопожатия:

— Выходит, друзья?

— Да. — Я протянула свою и мы пожали друг другу руки.

— По личному номеру я всегда на связи, не стесняйся. И Тимура подключим, уверен, что на него можно рассчитывать. Старую историю нужно прояснить. Его родители тоже уже ничего не расскажут — мать умерла когда ему было пять, отец в тюрьме от болезни, бабушка, у которой он воспитывался после — вряд ли в курсе. Я уже наводил и о нем справки.

— Может быть, — решилась я добавить, — нас больше, чем трое. А архив клиники доступен?

— Увы.

В метро мы разъехались — он обратно в мегаполис, я до тети. Не в силах ни на что отвлекаться, я не включала ни музыки, ни аудиокниги, только вложив наушник в ухо для радара, и думая.

Если бы не это чтение мыслей, я бы не обратила на них внимания, в этом я слукавила. Они меня узнавали, но вот я их — нет, глухо. Черно. Или попытаться, вообразить? Почему Гранида в своей памяти я хоть сейчас вижу тем подростком, ведь случилась та вспышка на несколько секунд, а их — не могу.

Я закрыла глаза, развернула в памяти собственный детский снимок, заставив ощущения ненадолго вернуться — солнце греет, травы пахнут, живые звуки окружающего пространства! Еще немного! И у меня получится вспомнить — и высокую девочку с длинной светлой косой, голенастую и прыткую, как олененок. Темноволосого мальчишку с раскосыми глазами и бронзовой от крепкого загара кожей. Могу вспомнить и другого мальчика — красивого, у которого глаза как серые омуты и легкие летящие волосы.

Я придумала их? Я придумала, как выглядели мои друзья в детстве?